Islamskaya_mysl

лало с исламом то же самое, что сделал ориентализм (l’orientalisme)40 на Западе, характеризуется либо наивным принятием революционных идей, техник литературного выражения и, в еще большей степени, матери- альных достижений; или же, что является более недавним явлением, — страстным отвержением бездушного и аморального человечества. Таким образом, культурный эгоизм одних отвечает проклятиям других. Именно в этих полемических рамках Коран преподносится в качестве последнего выражения Божьего Слова, опровергающего предшествующие, искажен- ные манифестации и доводящего до совершенства Истинную религию, одобренную Богом и, таким образом, единственную универсальную ре- лигию, объединяющую сотворенные миры и существа. Так выражается сам Коран, тем самым создавая основу для будущих теологий в качестве систем мысли взаимного исключения, поскольку иудейская и христиан- ская традиции таким же образом отвергают претензии Корана. Вот так мы погрузились в полемику и столкновения, продолжающиеся по сей день.

Каждое интерпретирующее сообщество поднимет свой собственный флаг, дабы вести священную войну против врагов «Господа», противни- ков истинной религии (Дӣн ал-╞а║║). Любой ценой они пытаются сохра- нить монополию аутентифицированного Божьего Слова, дабы возвести «Священные Писания» в ранг документа, содержащего всеобщее знание. Как разрешить эту сложность и выйти из исторического тупика, чье бремя сегодня становится все более ощутимым? В этом состоит программный смысл моего вопроса «как читать Коран сегодня?», который должен быть поставлен относительно всех интерпретирующих сообществ, подчинен- ных традициям, замкнутых на себе. Речь не идет о том, чтобы реализо- вать «в воображении и в симпатии», по выражению П. Рикера, подход, напоминающий мусульманский, огульно провозглашая, что Бог призвал всех людей через посредничество Мухаммада. Напротив, пример Корана, всегда рассматриваемый отдельно в исследовании религий, должен быть включен в новый пересмотр самого концепта религии. Больше нельзя оставлять на долю одних только руководителей и охранителей ортодоксии те важнейшие задачи, которые скорее относятся к научному сообществу в его различиях и плюрализме мирового масштаба.

40 Под «ориентализмом» (l’orientalisme) во французском языке чаще всего пони- мается то, что называется по-русски «востоковедением». Однако в данном случае М. Аркун употребляет это слово в том смысле, который был сформулирован амери- канским мыслителем Э. Саидом в работе «Ориентализм», где ориентализм понима- ется в качестве европейской идеи Востока. Соответственно, слово «оксидентализм» (l’occidentalisme), которые мы передаем как «западничество», отсылает к «восточной» идее о «Западе». — Примеч. пер.

делено от духовного, в отличие от христианства, где это разделение являет- ся отчетливым; к тому же воздерживаются от понимания трансформаций сакрального в профанное и профанного в сакральное.

Эти краткие размышления43 имеют своей целью поддержать истори- ческое знание, которое для каждой эпохи и каждой человеческой группы стремится оценить (без предвзятых идей) взаимную важность Откровения, Истины и конкретной Истории — или, иначе говоря, мифа, разума и собы- тия— вразвитиичеловечества. То, чтомыназываемвсеобщей(totale) исто- рией, является результирующей этих трех факторов, которые, как мы уже отмечали ранее, находятся в вечном напряжении. Исламские цивилизации позволяют проиллюстрировать это видение с помощью сколь ярких, столь и многочисленных примеров. Уже в Коране можно проследить проникно- вение трансцендентности в историю, мифизацию (mythisation) сознания и, наоборот, историзацию трансцендентности и рационализацию мифа. Эта диалектика интенсифицируется с вторжением греческого логоса44. Как мы увидим, достоинство этого подхода заключается в том, что он возвращает в горизонт современной (contemporaine) мысли понятие трансцендентности, котороеприводитвдвижениенашесуществованиеодновременно45 сэконо- мическим, социальным, политическимит. д. Внастоящеевремятолькооно способно произвести воссоединение сознания путем воссоединения языка.

К взаимности сознаний

Восстанавливая смысл трансцендентности в истории, мы тем самым восстанавливаем мифическую память, которая в настоящее время вытесня- етсяпамятьюисторической. Этапоследняяразделена, раздроблена, частич- на (partielle) и, таким образом, с необходимостью участна (partiale); тогда как первая — синоптичная, тотализирующая, открытая к символическим манифестациям Бытия и, таким образом, к глубинной коммуникации. Ча- сто повторяют, что иудеи, христиане и мусульмане являются духовными

43Каждая из наших фраз отсылает к конкретным примерам в древней и современ- ной (actuelles) литературе, которые отражают упомянутые феномены. Мы не станем расширять наше примечание.

44Обэтомяркосвидетельствуетработаал-Джахиза, оченьпопулярноговIII в. хидж- рыписателя. Но в действительности примерыподобного родасуществуютв изобилии.

45На текущем уровне наших знаний о человеке мы не можем сказать ни «более», ни «настолько же», ни «в меньшей степени»; высказаться подобным образом позво- лит исключительно будущее исследование. Но сможет ли оно когда-нибудь добить- ся успеха?

потомками Авраама; они верят в Живого и Творящего Бога, который яв- лялся людям посредством пророков, которые прибегали к использованию языка, обладающего мифической структурой, используя сходные символы. Но шансы на коммуникацию, открываемые таким способом, сводятся на нет расходящейся исторической памятью: для каждого сообщества история проживается, кристаллизуетсяв«специфическиеценности», предписанные историей, котораяпишется. Ситуациюусугубляетто, чтонапротяженииве- ков каждая религия служила для освящения (consacrer) — в собственном смысле слова46 — экономического и политического поведения верующих. Из этого проистекает фатальная неоднозначность слова, которое обознача- ет культовые действия и верования, с помощью которых человек выражает свое отношение к Богу, но и в то же время обозначает совокупность док- трин, правил, обычаев, традиций, развившихся в каждом обществе. Непо- мерное расширение «религиозного» обеспечило сакрализацию государства

иисламских институций; то же самое произошло с иудаизмом и христи- анством. Именно об этом идет речь в нижеследующем рассуждении Карла Барта: «Вся религия не может ничего изменить в том, что действие этого человека в этом мире совершено без Бога. Она может лишь вскрыть полно- ту безбожия. Ибо религия как определенное бытие, обладание и действие человека есть плоть. Она причастна запутанности и существенной принад- лежности миру всего человеческого бытия. Она — его высочайшая верши- на, его исполнение, но не его преодоление, не его обновление, в том числе

икак раннехристианская религия47, религия Исайи или реформаторов. Не случаен смертный запах, который (по-видимому, неизбежно) обычно ис- ходит именно от (действительных!) вершин религии: к примеру, Цвингли явно распространял вокруг себя банальную либеральную буржуазность, Кьеркегор — ядовитый сверхпиетизм, Достоевский — истеричную раздро- бленность, отец и сын Блюмхардты — излишнее спокойствие. Увы, когда с вершин религии всегда исходит лишь религия! Она не освобождает, она порабощает, может поработить хуже, чем что бы то ни было иное. Плоть есть плоть. Происходящее во плоти, то, что предпринимается человеком по отношению к Богу, как таковое “слабо”. История религий, история Церкви абсолютно “cлаба”. Она такова в силу бесконечного качественного разли- чия между Богом и человеком. Как человеческая, абсолютно человеческая история она есть плоть. Она — плоть, даже если она сама пытается маски-

46Французское слово «consacrer» имеет более широкие коннотации, нежели рус- ское «освящать», поэтому М. Аркун делает особый акцент на «первом» («au sens premier»), или собственном смысле слова. — Примеч. пер.

47Ни, добавим мы, религия «праведных предшественников» (салаф), на которых всякий раз ссылаются мусульмане, когда хотят восстановить «истинную» религию.

местам, которые все еще остаются действенными в отношении одного из самых экстраординарных текстов, предложенных ко вниманию человека, возможно, заставило нас избрать опрометчивые формулировки. Всякий раз, когда читатель почувствует это, ему стоит вспомнить, что мы при- глашаем к размышлению прежде, чем он примет окончательные решения. Однако можно принять в качестве верных следующие тезисы:

•историческая и филологическая критика, оставаясь важней- шим первичным этапом исследования, теряет свои права на фено- менологическое описание тех значений, которые были восприняты

ипережиты мусульманским сознанием;

•только диалектический разум, соединенный с символическим воображением (иначе говоря, нераздельное сознание), способен ин- тегрировать язык Откровения, включая «противоречия», которые выявляет увлекающийся рассуждениями разум, — тот «разум, кото- рый содрогается на каждой странице Корана», как говорил Вольтер;

•кроме того, Коран может рассматриваться только как литератур- ныйиисторическийдокумент; этоозначает, чтонужноинвертировать тот метод, к которому прибегали старинные фундаменталисты и со- временные (moderne) комментаторы: айаты не получают свой смысл от «обстоятельств Ниспослания» (ʼасбāб ан-нузӯл) — эти последние могут служить для историка свидетельствами о состоянии культуры

иобщества Аравии в начале VII в. Ставить айаты в зависимость от обстоятельства означает поддерживать (что и произошло) позитиви- стскую идею оппортунистского Откровения пророка, взывающего к Богу в те или иные моменты по необходимости; это означает фикси- рование в случайном масштабе Текста, чья основная интенция и дей- ствительный результат — приведение в движение истории. Настало времяпересмотраэтогогубительногоподхода, которыйприсущэссен- циалистскойтеологии, разработаннойвСредниевека;

•критическая требовательность в том, что касается интерпре- тации, достигла порога, где она стала обречена либо на повторение

иразжижение в детальных рассмотрениях, или же на самопреодо- ление, направленное на объединение языка и, как следствие, созна- ния. Однако этот новый этап исследования был только начат.

III

«ЗАПАДНЫЙ» РАЗУМ И «ИСЛАМСКИЙ» РАЗУМ: К ДРУГОЙ ИСТОРИИ МЫСЛИ

Проект является очень амбициозным. Речь идет прежде всего о пре- одолении тяжб, противостояний и насильственных взаимоисключений,

которые не перестают усугубляться на протяжении тридцати лет между тем, что называют исламом и Западом, дабы затем создать интеллектуаль- ные, методологические и научные условия для всеохватной (exhaustive) и критической истории средиземноморского пространства. Таким образом, программа устанавливает требования для объяснений: следует историче- ски, политически и философски определить, очертить споры, противосто- яния и взаимные исключения; затем следует уточнить понятие всеохват- ной истории мысли на средиземноморском пространстве. Сосредотачивая исследование и критическую рефлексию на деятельности разума в двух исторических пространствах, мы хотим установить критическую дистан- цию по отношению к политическим противостояниям и теологическим спорам, чьи скрытые основоположения не подвергались критическому рассмотрению ни в одном из двух противоборствующих лагерей. Для того чтобы выявить скрытые, вытесненные или игнорируемые цели про- тивостояний, нельзя ограничиваться повествовательным историческим изложением, сопровождаемым какими-то философскими наблюдениями; нужно прежде всего сосредотачиваться на вопросах исторической эписте- мологии, дабы показать общие основания, процедуры и позиции религи- озногоразума, бывшегоконкурентом, азатемставшегожертвойсовремен- ного (moderne) разума, чьи дерзновения, достижения, цели не перестают изменять теоретические условия a priori всякого надежного знания.

Наш путь будет археологическим в том смысле, что он будет про- легать через наиболее актуальные, видимые и жесткие манифестации того, что я буду называть «гегемоническим разумом», чтобы постепен- но обнаружить модели и позиции, отодвинутые в сторону этим само- уверенным и властвующим разумом, дабы тем самым показать, что это отодвигание не является ни полным, ни необратимым, ни корректно помысленным; а это означает, что эпохи разума не следуют одна за дру- гой, отменяя друг друга, а продолжают сосуществовать, сталкиваться, взаимовлиять, порождая новые пересборки, соединения, пересочле- нения, стратегии, приспособленные к требованиям, горизонтам смыс- ла конкурирующих разумов, или метаразума (une méta-raison en voie d’émergence), находящегося на пути возникновения с 1980-х гг. в силу соединения множества факторов.

Исследования текущих эпистемологических конфликтов позволит нам точнее определить историческое, философское и антропологическое по- ложение «исламского» разума, чьи горизонты смысла и пределы предсто- ит определить. Таким образом мы станем лучше вооружены для того, что- бы осмыслить наиболее неотложные задачи того, что я только что назвал разумом на пути возникновения (la raison en voie d’émergence).

Бремя гегемонического разума

Прилагательные «западный» и «исламский» в сочетании со словом «разум» отсылают исключительно к изменчивым языковым, социальным, историческим, антропологическимусловиям, гдеразумразворачиваетсвою деятельность, испытывает свои возможности вносить относительный по- рядок в изобильные и сложные реальности, возможности теоретической систематизации постоянно перестраивающихся знаний, методического по- иска дескриптивного соответствия и объяснительного соответствия. Пото- му здесь нет места для гипостазированного, специфичного, несводимого (irréductible) разума, который утверждают главные исторические действу- ющие лица, предаваясь миметической эскалации относительно характери- стик, достижений, достоинств, надежности, которые гарантируют превос- ходство одного разума над другим. Можно продолжить список разумов, всегда выступающих в качестве специфических и ни к чему не сводимых, говоряохристианском, иудейском, буддистском, китайском, малагасийском, марксистском и т. п. разумах. Эти прилагательные уместны в той степени, насколько они отсылают к языковым, культурным, религиозным, истори- ческим разумам, которые всякий раз определяют деятельность и продукты разума. Я делаю отдельный акцент на этих деталях, поскольку мы придер- живаемся критики использования понятия исламского разума, которую я осуществляю начиная с 1984 г.; западная публика настолько зависима от, с одной стороны, эссенциалистской и субстанционалистской интерпрета- ции фундаменталистского ислама (и даже, как мы увидим, классического ислама) и, с другой стороны, от метафизических основоположений разума Просвещения, касающихся единства и абсолютного господства всеобще- го разума, что она может понимать выражение «исламский разум» только в качестве указания на волю, присущую исламу и его приверженцам, ги- постазировать и онтологизировать разум на основании коранического от- кровения. Так получилось, что я захотел выполнить совершенно обратную операцию: вернуться к конкретной истории, к социологии Писания, мысли, религии, к обусловленности всяких дискурсивных осуществлений разума политической, социальной и культурной антропологией.

Если с психологической точки зрения разум является одной из способ- ностей, определяющих устройство человеческого духа, то нужно помнить отом, чтоэтаспособностьнаходитсявпостоянномвзаимодействиисвооб- ражением, воображаемым и памятью. Это означает, что рациональности, произведенные разумом, не определяются в полной степени факторами, являющимися внешними по отношению к духу; они всегда в той или иной степени затронуты феноменами индивидуальной и коллективной памяти,

творческой, изобретательной силой воображения и более или менее мо- гущественными силами социального воображаемого. Эти элементарные психологические соображения не всегда принимаются во внимание исто- риками мысли. Без сомнения, когда происходит воссоздание философ- ских, этических, правовых систем, или даже когда происходит сведение к линейному согласованному повествованию фрагмента живой истории какой-либогруппы, мыподдаемсятому, чтоназываетсяпредрассудкомра- циональности— невзираянато, заходитлиприэтомречьорациональном и иррациональном, разуме и «сумасшедшей в доме» (la «folle du logis») 49, понятийном пути и интуитивных восприятиях творческого воображения. Прочитайте одну из глав истории, анализ философской теории, описание правовой формы или богословской проблемы: слова «воображение», «во- ображаемое», «имагинальное», «иррациональное» фигурируют только в качестве обязательных референтов критики всякой выработки дискурса.

ГЛАВА 2.

ПРОБЛЕМА БОЖЕСТВЕННОЙ АУТЕНТИЧНОСТИ КОРАНА50

НеужелионинезадумываютсянадКораном? Еслибы он был не от Аллаха, то они точно нашли бы в нем много противоречий.

К. 4: 82

Ставить сегодня проблему божественной аутентичности Корана означа- ет совершать акт живой мысли не только в рамках исламской традиции, но и в более широкой перспективе обновления религиозной мысли. Очевидно, что в действительности различные традиции религиозной мысли вплоть до наших дней продолжают существовать внутри закрытой системы «ценно- стей» и толкований, присущих каждому сообществу. Иудаизм и различные ветви христианства извлекают пользу из научных исследований, проводи- мых множеством исследовательских организаций; один лишь ислам про- должает подозревать, отвергать, порицать даже самые важные вклады тех,

49Устойчивое словосочетание, обозначающее воображение. См., например, опре- деление воображения, данное Николя Мальбраншем в трактате «Разыскания исти-

ны» («De la recherche de la vérité»): «L’imagination est la folle du logis». — Примеч. пер.

50Это исследование стало предметом осмысления в рамках дискуссий в Монпе- лье, касающихся государства и религии в исламе. Эти материалы не могли быть опу- бликованы; я посвящаю этот текст памяти моих друзей Луи Гарде и Георгия Шеха- та Анавати, которые столь много сделали для того, чтобы оживить исламскую мысль.