История и культура традиционной Японии (Orientalia et classica). - 2008

Кавасима Кинуэ, Нисидзава Масадзи. Синтю: Мумё: дзохи (Новые комментарии к «Запискам без названия»). Токио, 1986.

Катаока Тосихиро. Мумё: дзохи тюхяку, дзёсэй хё: — соно ити // Бунрин, 1984, № 19; Мумё: дзохи тюхяку (II),дзёсэй хё: — соно ни оёби Гэндзи моногатари хё:— соно ити // Бунрин, 1986, №21; Мумё: дзохи тюхяку (III), Гэндзи моногатари хё: — соно ни // Бунрин, 1987, №22; Мумё: дзохи тюхяку (IV), Сагоромо моногатари хё: // Бунрин, 1988, №23; Мумё: дзохи тюхяку (V), Торикаэбая моногатари хё: // Бунрин, 1995, №29;-Мумё: дзохи тюхяку (VI), Хамамацу тю:нагон моногатари хё: // Бунрин, 1996, №30; Мумё: дзохи но ко:дзо:, сэнсю:хё: о мэгуттэ // Моногатари бунгаку но хомбун то ко:дзо:. Осака, 1997.

Ко:тю: Мумё: дзохи (Коммент. Судзуки Хиромити) (Комментарии к «Запискам без названия»). Токио, 1976.

Кувахара Хироси. Мумё: дзохи но дзёсэй рон Дискуссия о женщинах в «Записках без названия») // Тю:ко бунгаку, 1971, № 8.

Мори Масатпо. Мумё: дзохи но ко:дзо: (Структура «Записок без названия») // Кокуго то кокубунгаку, 1978, 55:10.

Мумё: дзохи (Коммент. Кувабара Хироси) — Синтё: нихон котэн сюхэй. Токио, 1976.

Мумё: дзохи (Коммент. Кубоки Тэцуо) — Симпэн нихон котэн бунгаку дзэнсю:, Т. 40. Токио, 1999.

Мумё: дзохи: тюхяку то сирё: («Записки без названия»: комментарии и материалы), Мумё: дзохи риндоккай (Общество по изучению «Записок без названия»). Осака, 2004.

Сугияма Кэйитпиро:. Мумё: дзохи ко: (Размышления о «Записках без названия») // Кокуго кокубун но кэнкю:, 1929, № 35.

Томикура Токудзиро:. Мумё: дзохи хё:кай (Критический анализ «Записок без названия»). Токио, 1988.

Фукадзава То.ру. Мумё: дзохи но топородзи: (Топология «Записок без названия») // Ко:дза хэйан бунгаку ронкю:, 1998, № 13.

Хигутпи Ёсимаро. Мумё: дзохи но хоттан (Начало «Записок без названия»); Фукуродзохи, Мумё: дзохи но сэйрицу дзики ни цуйтэ (О времени создания «Фукуродзохи» и «Мумё: дзохи») // Хигутпи Ёсимаро. Хэйан Камакура дзидай санъицу моногатари но кэнкю: (Исследование утерянных повестей эпох Хэйан и Камакура). Токио, 1982.

Ямагиси Токухэй. Гэндзи моногатари кэнкю: но секи (Первые сочинения по изучению «Повести о Гэндзи») // Кокуго то кокубунгаку, 1925, 2:10.

ЯсудаНорико. Мумё: дзохи но ро:ни: хицурокуся но якувари о мэгуттэ (Образ старой монахини в «Записках без названия»: о ее роли как фиксирующей услышанное) // Нагоя дайгаку кокуго кокубунгаку, 1991, № 69.

Mumyo:zo:shi. Introduction and Translation by Michèle Marra / / Monumenta Nipponica, 1984, XXXIX:2 (p. 129-145), 3 (p. 281-305), 4 (p. 409-434).

[Введение]

Нестерпимая печаль охватывает меня при мысли, что восемьдесят три года1 своей жизни бесцельно растратила я в праздности. Когда с горечью поняла, что лишь по [счастливой] случайности была рождена в человеческом облике2 и после смерти моей не останется ничего, что стало бы напоминанием обо мне3, я остригла волосы и окрасила одежды4. Но лишь обликом своим едва встала я на Путь Будды, сердце же мое осталось прежним. Летят годы, и счастливые дни прошлых лет не забыть мне, как бы я ни старалась. Не угасает любовь к милым сердцу людям, которых давно уж нет со мной, и беззвучно плачу я украдкой, таясь ото всех, оттого и не высыхают края рукавов простой монашеской одежды5. В поисках утешения брожу каждое утро по полям, пробираясь сквозь высокие заросли и смахивая платьем росу. В корзинку, висящую на локте, собираю цветы, которые преподношу потом Будде. Видеть свое отражение в зеркале стало уж совсем невыносимо — с годами «являет оно взору все более снега и белогривых волн»6. Стесняясь своего неприглядного вида, обычно сторонюсь я людских глаз.

Бродила я как-то в окрестностях Химугасияма7, собирала цветы. День меж тем понемногу начал уступать место ночи, дом мой был далеко. Тогда решила я остановиться на ночлег там, куда приведут меня ноги8. И когда шла, повторяя пришедшие мне в голову слова: «Три мира, пребывающие в вечном непостоянстве, подобны полыхающему дому в огне»9, натолкнулась на распахнутые ворота храма Сайсё:ко:ин10.

Я радостно вошла внутрь. Убранство храма и статуя Будды были так прекрасны, что мне невольно подумалось: «Должно быть, таков и рай Чистой земли будды Амида...»11 И ощутила я, как понемногу растет во мне желание [проститься с этой жизнью] и очутиться в том раю. Во многих старых храмах, что возведены были по велению императоров и их приближенных, возносила я молитвы, но ни в одном из них так сильно не ощущала присутствие духа его устроителя. Любуясь позолоченными колоннами, стягами с россыпью из драгоценных камней и восхитительными картинами на дверях12, я с завистью представ-

ляла, как беспредельно, должно быть, счастлива в этом мире та высокая особа, что приказала построить этот храм. А в грядущем рождении судьба больше прежнего будет благоволить к ней!13 Я преклонилась перед Буддой и на время забылась в почтительной молитве. Покинув храм, направилась на запад, к столице. И хотя подходила к ней все ближе и ближе, казалось, что до сих пор я цребывала где-то далеко в горах... Как удивительно это было!

В то время стояла Пятая луна, более десяти дней которой уже остались в прошлом. Солнце ждало просвета в небесах — он должен был появиться с прекращением раннего летнего дождя, накрапывавшего последние несколько дней. И неожиданно озарившие все вокруг яркие лучи заходящего солнца показались мне чем-то необыкновенным. Даже кукушка пела так, словно звала за собой. «Это тот провожатый, который будет рядом со мной, когда пойду я по горной тропе, покинув этот мир навсегда», — подумала я, продолжая прислушиваться к голосу кукушки14 —

Я окинула взглядом простиравшиеся вокруг дали — нет ли где людей и селений... Лишь море зеленых ростков риса, что представились мне созревшими колосьями, шелестящими на осеннем ветру16, окружало меня. «Как далеко, должно быть, отклонился мой путь от того, что ведет к столице», — спохватилась я. Тут вдалеке показался гребень старой-престарой крыши какой-то усадьбы, покрытой корой кипариса.

«Что за люди изволят там жить?» — взволнованно думала я, не сводя глаз с усадьбы. Шаг за шагом приблизилась к ней. Глинобитный забор в некоторых местах был разрушен. Верхняя часть ворот, да и все остальные постройки, обветшали. Непохоже, чтобы здесь кто-то жил... На вид усадьба— ее главные покои, примыкающие помещения и связывающие их галереи — была довольно скромной. В саду ее буйно разрослись травы. Словно блистательный Гэндзи, пробиралась я сквозь высокий чернобыльник, смахивая росу одеждами17. Войдя в главные во-

рота и оглядевшись вокруг, я обнаружила, что сад перед передними покоями был необыкновенно большой: повсюду рос Уский бамбук, высилась изгородь из цветов унохана — как раз, чтобы в ее тени могла спрятаться кукушка18. Казалось, что усадьба находится где-то далеко в горах... Среди пышной растительности в саду можно было разглядеть и летние травы, но срок их цветения еще не настал. Лишь гвоздики и розы были в цвету — любование ими наполнило меня самыми радостными чувствами. Чудесный вид молодых вишневых деревьев рядом с навесом дома, которые, как подумалось мне, превратятся в небольшую рощу в период бурного цветения, вызвал восторг в моем сердце.

К югу от главных покоев между колоннами было помещение, отгороженное ослепительно белыми раздвижными дверями. «Не устроено ли там место для молитвы?»19 — предположила я. От беспрестанного воскуривания благовоний в молельне все вокруг было окутано дымкой запахов. Они были необыкновенно приятными20. «Сам Будда, должно быть, обитает здесь!» — радостно подумала я. С корзинкой, полной цветов, на руке и соломенной шляпой за спиной я приблизилась к веранде. Тут вдруг из юго-восточной части покоев, где между колоннами находилось огороженное помещение с поднятыми бамбуковыми занавесями, чуть слышно полились восхитительные звуки кото. Исполнение было превосходное, [мне сразу захотелось увидеть, что там происходит]. И тут очаровательный молодой женский голосок обратился ко мне:

—Как трогательно! Тяжело снести глазам ваш облик... Поистине глубокой мудростью и верой исполнено сердце дожившей до столь почтенных лет, той, что изволила встать на Путь духовный! Меж: тем вы кажетесь мне еще более очаровательной, чем Оно-но Комати21 с бамбуковой корзинкой на руке.

—Мудрость и вера ваша, должно быть, превосходят набожность принца, преданно служившего мудрецу-отшельнику Асита22, — послышался еще один голос.

Итри-четыре молодые девушки примерно одного возраста показались на веранде. Они были одеты в кимоно из простого шелка разных цветов, которые, как казалось, уже потускнели из-за долгой носки... На фоне старинного поместья, исполнен-

ного духом божественного, девушки выглядели добродушными

иочень приветливыми.

—Как интересно было бы узнать о вашем прошлом! — дружелюбно воскликнули они в один голос.

—Прошу вас, не пугайтесь при виде моей неприглядной наружности... Несмотря на столь юные годы, вы очень учтивы и добры ко мне. А причиной этому, возможно, служит то, что сердца ваши так близки к Будде, который здесь повсюду... В молодости ничем не отличалась я от своих сверстников. И если начну рассказывать о своем прошлом, боюсь, вы не станете и слушать меня... О прожитых годах сохранилось у меня много разных воспоминаний, которые вы могли было бы послушать и собрать воедино, — очаровательно-трогательных, любопытных, диковинных...23, но все это давно в прошлом и память уж не та... Стоит ли припоминать то, что не имеет никакой ценности? — сказала я в ответ.

—Но именно об этом мы и хотели бы услышать! Перед ликом Будды расскажите24 о том, что случилось с вами в минувшие годы. Поведайте о вашем времени все те истории, что удалось собрать вам, не утаив ни капли! — просили девушки.

По правде говоря, я и сама была не прочь немного окунуться

впрошлое и, положив на веранду корзину и шляпу, расположилась поудобнее, оперевшись о перила.

—Доводилось мне исполнять не только привычные для всех прочих людей обязанности... С шестнадцати или семнадцати лет, когда была я еще ничтожным человеком, начала прислуживать Кита-но Мандокоро, матери Ко:камон Ин2 5 . Бывала иногда и во дворце, во времена правления государей Санукино Ин и Коноэ-но Ин2 6 . Когда Кита-но Мандокоро не стало27, я

должна была перейти в услужение к [ее дочери] Нёгин. Однако намного больше хотелось мне собирать цветы, затерявшись в дымке тумана, окутавшего Девятикратную обитель, и любоваться месяцем с высоких облаков28. Когда на престол вступил император Госиракава Ин и будущий правитель Нидзё: Ин2 9 стал называться наследным принцем, я еще не принадлежала к числу тех особ, что постоянно прислуживали в высочайших покоях. Но как-то само собой я привыкла к жизни во дворце настолько, что превратилась в опытную придворную даму, и относиться ко мне стали как к равной. Прислуживала я вплоть до

времени правления государей Рокудзё: Ин30 и Такакура Ин31. Когда на волосы мои, подобные водорослям32, было уже неприятно смотреть, я остригла их и, уединившись в горном селении, стала проводить время за чтением глав [сутры]33. Сегодня на рассвете я покинула свою хижину и до встречи с вами бродила, словно во сне, сбившись с пути... — рассказала я и достала из мешочка для сутр, что висел у меня на шее, книгу34.

Когда я начала читать им, девушки поинтересовались:

—Как удается вам разглядеть что-нибудь в такой темноте?

—Чтение этой книги стало моим обыкновением, теперь даже ночью могу я прочитать любой отрывок из нее без запинки, — ответила я и начала цитировать строфы из заключительной части главы «Уловка» «Лотосовой сутры»35, временами то повышая, то понижая голос.

Девушки не ожидали ничего подобного и были чрезвычайно удивлены тому, что им пришлось услышать.

—Приблизьтесь к нам, чтобы мы могли послушать вас! — воскликнули они и поманили меня к себе на веранду.

—Но моя наружность способна вызвать лишь отвращение. Мне, право, неловко перед вами... Хотя можно ли назвать это причиной, достаточной для того, чтобы отказать вам, в чьих сердцах «Лотосовая сутра», похоже, вызывает настоящий трепет?36 Будда, должно быть, нашлет на меня кару за такое деяние, — сказала я и поднялась на веранду.

—Если верно это и в отношении вас37, просим, подойдите сюда, — промолвили девушки и велели пройти к ним через галерею, что соединялась с главными воротами усадьбы.

Для меня расстелили циновку и усадили на нее.

—По милости десяти женщин-расэцу38 мне было позволено появиться в этих покоях39. Уповаю же на то, чтобы [величие «Лотосовой сутры»] озарило следующую мою жизнь еще ярче! — сказала я и продолжила чтение.

—Даже среди буддийских священников мало кто может возглашать сутры в такой манере! — восхищались молодые особы, к которым присоединились дамы постарше. Так образовался круг из семи-восьми женщин.

—Проведем за беседой всю ночь, любуясь этой восхитительной луной! — пожелали они.

Закончив читать одну из глав сутры, я произнесла:

—Искоренять зло и порождать добро40. Давайте прервемся

иотдохнем! — перебирая четки, предложила я и прилегла на циновку.

Но окружавшие меня собеседницы не расходились, они принялись обсуждать всякие пустяки41, а затем вспоминать примеры хороших и дурных деяний из «Лотосовой сутры». Каждая спешила поделиться своими рассуждениями о цветах, алых листьях клена, луне, снеге. Они показались мне особенно любопытными, поэтому я продолжала лежать молча и внимательно слушать окружавших меня девушек. Теперь в их кругу было трое или четверо молодых особ, продолжавших тихо вести свой разговор.

—И все же, с чем в этом мире вам было бы расстаться труднее всего? Пусть каждая из вас откроет то, что у нее на душе! — пожелала одна из дам.

[То, с чем трудно расстаться. Луна]

— Когда любуюсь цветами и осенней багряной листвой, радуюсь луне и снегу, то кажется мне, я не нашла бы сил, чтобы покинуть этот мир. Всякий человек, вероятно, испытывает подобное чувство — не станет исключением и тот, кто не замечает изысканных вещей, и тот, кто обладает утонченным вкусом. Самый незначительный человек, сердце которого не знало глубоких чувств, следует по тому же «пути»42. Сравнится ли с чемлибо в этом мире сияние луны? Лик молодого месяца, что светит так неуверенно, едва появившись на вечернем небосклоне, чьи очертания поблекнут на рассвете, — не сыскать ничего прекраснее его лунной ночью, в какой бы час вы не взглянули на небо и где бы ни находились. Весной и летом, а еще сильнее — осенью и зимой, луна, что озаряет темень ночи, дарит свет сердцам, утратившим радость сильных чувств, и заставляет позабыть о телесном облике, далеком от совершенства. Стоит лишь обратить взгляд на луну, и мысли уносятся вдаль — в неведомые страны — Корею и Китай43, пытаясь постичь неизвестные дела прошлого, нынешнего и грядущего. Оттого неудивительным кажется и то, что О:сию: отправился навестить Тайандо:44, а супруга Сё:си, сердце которой наполнил лунный свет, поднялась в облака45. Вероятно, и у нас есть немало схожих историй46 из прошлого и настоящего о том, как сердца

206 История и культура традиционной Японии

людские пленило лунное сияние. Следует мне возносить молитвы луне, ведь служит она воплощением бодхисаттвы Сэйси47, что указывает дорогу тем, кто сбился с пути, переходя из темноты в темноту48.

— Как только мог сохраниться этот свет в мире бесчисленных пороков, знаменующих о «конце Закона»?49 Исходящее от луны сияние даровано самим Буддой, верным своему обещанию прошлого50. Но даже столь чудесное явление способно оставить сердце равнодушным, если созерцать его в одиночестве, без того, кто разделил бы радость возвышенных чувств. Нестерпимая тоска охватывает душу при взгляде на луну, рождающую океан безответных переживаний.

[Письма]

— И как до сих пор существование подобных вещей не прервалось в этом мире? Они восхитительны! А обладают столь необычайной силой над душой, конечно, письма! Не раз, должно быть, встретишь те же рассуждения в «Записках у изголовья»51. Так стоит ли вновь упоминать о чарующей природе писем?! Лишь бросишь взгляд на одно из тех посланий, что начертаны живущим в дальних краях человеком, не искавшим оттого и встреч взаимных уж много лет подряд, и посещает вмиг трепетное чувство его присутствия подле тебя. Когда бы был он и правда рядом, навряд ли душу свою без остатка излил в проникновенном разговоре. Другое дело— письма... Наполненные разными подробностями и самыми тонкими душевными волнениями, они заставляют сердце биться сильнее от радости и восхищения. Переписка с таким человеком подчас нисколько не уступает свиданиям с ним.

—В дни, когда сердце сжимается от тоски, стоит только взглянуть на письмо от близкого в прошлом человека52 и строки, начертанные им, перенесут тебя в то время и, оживив дорогие воспоминания, рассеют грусть в одно мгновение. Еще сильнее трогают душу послания тех, кого уж нет в этом мире. Летят годы, но память жива. И кажется, что письма эти только что вышли из-под кисти, на которой еще не успела высохнуть тушь. Что за дивное чувство!

—Как скоротечны переживания, что дарят нам встречи! Увы, после расставания от них не остается и следа... Письма же

способны передать тончайших аромат прошлого и сохранить его вопреки неумолимому течению времени, остановить которое не под силу никому из нас. Какое изумительное свойство!

— Разве сумели бы мы рассказать будущим поколениям о делах, что вершились в славные годы Энги и Тэнряку53, о событиях, что происходили в неведомых Китае и Индии, или о свершениях нашего времени, не будь знаков для записи оных? Едва ли найдется что-либо более замечательное, чем они!

[Сны]

— Вряд ли кто-либо воспел бы сны с таким же чувством...

Привыкли мы судить о них как о ненадежных эфемерных видениях. Меж тем сновидения наши полны неповторимого очарования! В мире грез не будет столь суров заставы страж54, что преградил путь влюбленному кавалеру, разлучив его с дамой сердца на долгие годы. Оживут в них и милые сердцу воспоминания о том, как хаживал он, бывало, к ней той дорогой55. Лишь в снах предстанет перед нами, словно наяву56, образ любимого человека, что покинул этот мир навсегда. Строки, сложенные Дзё:то:мон Ин: «Слезы роняю, не зная сна...»57, безмерно трогательны.

[Слезы]

— Не следует, должно быть, предаваться размышлениям о том, что пленяет сердца наши утонченной прелестью своей в этом мире...58 И все же, удастся разве сыскать что-либо более проникновенное, чем слезы? Способны смягчить они не знающего сострадания воина59 и обнажить чувства человека, что таит он в своей душе60. Не сможет проронить ни слезинки лишь тот, чей облик телесный будто бы говорит, что движим он сильными чувствами, но черствое сердце при этом остается холодным. Не душа ли того, кого так легко растрогать до слез, открыта истинным порывам чувств? Быть может, это наивно, но, вероятно, сердце именно такого человека способно постичь очарование вещей. Сопровождая государя Тэйдзи61, Кинтада62 сложил: «Но уже оттого, что вижу я, как вы плачете, я исполнен печали»63. Как это естественно!

[Будда Амида]

— Наверное, не стоит говорить об этом вновь, но величием, которое только может вообразить человек, принадлежащий этому миру, исполнен, без сомнения, будда Амида! 6 4 Не нужно лишний раз упоминать и том, что вознесение молитв будде Амида — истинное благодеяние, которое не останется без воздаяния65. Когда произношу я «Слава будде Амида!», сердце мое переполняют радостные светлые чувства. Если разжег кто-то злобу в вашей душе, если мир представляется враждебножестоким, зависть властвует над сердцем или же очарование вещей глубоко взволновало его — что бы ни случилось с вами, мечтающими в такие минуты лишь укротить бушующие чувства, молитва эта уймет пожар страстей и вернет душе покой. Так ли думают остальные? Мне кажется, что других людей посещают те же самые чувства, когда вторят они: «Слава будде Амида!» Как трогательны они и необычайно прелестны в этот момент!

— «Кавалер по имени Саэмон-но Ками Киммицу66 прознал как-то, что возлюбленная его, одна придворная дама, которую он щедро одаривал своим вниманием, втайне отдала свое сердце другому. Повстречав ту даму случайно, кавалер ни словом не обмолвился с ней об их прежней пылкой связи, но поддержал лишь короткую беседу о последних дворцовых событиях. После чего произнес несколько раз: «Слава будде Амида!» Что деяния моего прошлого и будущего67 по сравнению с жизнью столь глубокой души человека? Когда услышала я эту историю, холодные капли пота покрыли мою спину от стыда», — рассказ этот передала мне одна дама... Как важно, должно быть, возносить молитвы Будде ради нашего будущего рождения...

[«Лотосовая сутра»]

— Когда размышляю я вновь и вновь о том, что дарует истинную милость и воздаяние за дела мои, мысль моя обращается к благой «Сутре лотоса». Ничто не может сравниться с ней! Какими бы увлекательными и притягательными ни казались повести с картинками68, я начинаю скучать за их чтением, когда беру в руки свитки второй или третий раз. Слушая же главы «Лотосовой сутры», я всякий раз испытываю благоговение и