Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

— Наша знакомая, поэтесса, умная, говорила про свою ба- \Э бушку, которая знала всю жизнь только одного мужчину, свое-

го мужа: что нет в сфере секса таинства, ощущения, которого бы

^она не испытала...

И это должно быть так: ведь все парны друг другу — мужчи­ на и женщина, в каждом народе. И если тут ислам допускает многоженство и гарем, где женщины только для чувственной утехи содержатся,— значит, тут пик их жизненности и острей­ ший нерв и высший миг.

Говорили, что бесконечно разнообразна любовная жизнь с одним человеком может быть (в чем с ними совершенно согла­ сен) и что ни одно соитие не похоже на другое в брачной жизни.

— Дон Жуан остается на поверхности: знает одно и то же с разными женщинами, тогда как бездонно углубляться и разно­ образиться можно лишь с одной...

— Бурить, как скважину вышка, и обливаться семенем, как

нефтью...

12 ч. Страшные законники — навстречу чужаку, как я. Вот выселили из гостиницы.

Ну что ж , и правы они: закон-то извне пришел, так что чужо­

му — чужое, а своему — свое... Как Богу — богово...

Это я подумал, натыкаясь на квадратное лицо с усиками и строгим выражением лица: тип бюрократа-чиновника, со стро­ гими челюстями...

Но представляю, как они, насильственно стянутые и нахму­ ренные, могут естественно улыбнуться — своему навстречу — и

окажется добрый и веселый человек...

И это — законное различение. На него ропщет курянин: что своим тут один закон, а русским — другой.

Да ведь не потребуешь от матери справедливости: чтобы к чу­

жим детям на работе в саду относилась так же, как к своим дома...

Закон любви и предпочтения... Тем более он необходим ма­ лому народу, погруженному в большое пространство, в хлад­ ный Космос северных просторов, что имеет тенденцию расто­ пить всякую особность, органическое образование, влечет его к энтропии, тепловому рассеянию...

Тем важнее оградить свой источник тепла, свой родник огне-

воды живительной.

260

Пришел покантоваться в родное пространство — Литератур­ ный музей. Один похожу, помедитирую, попишу.

Вот Бабек. Вспомнил: вчера про него мне сказали, что он был огнепоклонником-зороастрийцем, и этот еще смысл имело его многолетнее сопротивление исламу.

Лежат предметы из раскопок. Вспомнил: в Историческом музее, в разделе о предметах культа древней Албании, статуэт­ ки женских фигур преобладают, с мощно подчеркнутым низом,

бедрами, и солнечная розетка — на пупке или на лоне. Страшно­ священное влечение женщины тем отмечено.

И из рассказов Моллы Насреддина обычай «сийга » обратил мое внимание; временный брак хоть на несколько дней могут заключить свободные люди (он — со вдовой, например), он ос­ вящается моллой; потом расходятся свободные от обязательств.

Очень удачный способ чистого гетеризма.

Зардушт (Заратустра) родился в Азербайджане. Огнепоклон­ ники отдают трупы небу, воздуху: не зарывают в землю, а кла­ дут в башни молчания ( «дахма »), где их расклевывают птицы.

Песни «Саячи». «Сая» по-персидски означает тень; в пере­ носном значении «сая » выражает понятия: покровительство,

защита (= антисолнце!— Г.Г.). Закавказские татары это слово употребляют в смысле блага, добра; отсюда «Саячи » — прино­ сящий благо, благодатный. Саячи — это не то странствующий певец «ашиг», не то дервиш.

Задохнулся (воздух сперт), и захлопнулась дверца приемки впечатлений в дом моей души. (Ишь, как восточно-витиевато начал выражаться!)

Еще день ушел на устроение: билетов на возврат нет. Еле выс­ креб на воскресенье 24-е в 6 утра.

Теперь с письмом Союза писателей пришел в гостиницу «Ю ж­

ная » — не принимают: надо было за сутки...

20.V.87. Утро. Мне страшно повезло: в номере на 3-х человек моими ближними оказались милые молодые продолговатые ли­ товцы, белоголовые и светлоглазые. И тихие. Вот они уже ушли

261

§по своим инженерным делам на работу — и я один за столом у окна: могу отмысливаться.

^Какой контраст северянина с южанином! Замедленная вдум- ^ чивая речь, прохлада во всей стати. Я сам, черноголовый и сред-

VJ: нерослый, сбитый, чувствую себя азербайджанцем рядом с ними.

Вчерашний вечер вышел qui pro quo — недоразумением.

Я, скрепя сердце, отказался идти на балет Амирова «Тысяча и одна ночь » — а так хотелось и музыки, и национальных танцев,

идекорации Нариманбекова посмотреть: впустить художествен­ ные впечатления, а то все — разговоры да чтение... Сухота! Но пригласил знакомый литературовед, сказал, что и других позвал на встречу, так что неудобно было отказаться. Я пришел к ус­ ловленному месту, предполагая, что введет меня в дом, и там национальный стол, и люди, и поговорим, может, и пластинки мугамов там послушаем...

Но оказалось: никто не пришел, и повел меня в подвал. Где духота и гремит оркестрик, дуя децибеллы, да еще Аллу Пуга­ чеву слушай вместо национального. И говорить невозможно...

Мой коллега, чувствуя долг гостеприимства: оказать уваже­ ние гостю, назаказал многий стол, и водки бутылку. Наливает мне, а себе — чуть. «Я не пью » — и так весь вечер лишь символи­ чески пригублял... А на стол навалили салатов, колбас; кабан,

люля, курица — кому есть? Я — чуть, он — чуть... Ужас. В ду­ хоте и шуме несколько рюмок я выпил, чтоб не пропадало... И пы­ тался что-то беседовать.

Он сейчас в цейтноте, докторскую диссертацию чуть ли не назавтра ему сдавать, так что наше сидение ему совершенно не вовремя...

Так зачем же все это? Ни ему, ни мне так не нужно. Ну — если бы за чаем в чайхане на воздухе и поговорили мирно... Спо­ койно и за дешево. А тут он — гляжу — рублей 60 выложил.

О, Боже!..

Что значит ритуальность — не личностность — даже в уго­ щении! Не спросясь: что я ем не ем, пью не пью, назаказал... —

традиционный набор для гяура из России... Сам-то вел себя лич-

ностно: строго ничего не пил и ел мало, а меня предположил родовым существом.

262

Промучившись за столом, мы, наконец, вышли на воздух. Еще светло. 9 часов. Вечер только начался. Он в растерянности, как длить, предлагает зайти к нему домой. Я стараюсь освободить его от себя: у Вас же диссертация! Он виновато прощается, дого­ вариваясь на завтра...

Куда теперь? Поехать на второе отделение балета? Не знаю,

куда, да и поздно. Мог бы договориться на вечер к художнику зайти... После водки сердце давит: и читать не могу... Потом и ночь была испорчена, и на утро я полужилец... На хрена попу гармонь? И так мало дней мне тут, да так их губить, да еще и разрушаться при этом!..

Какой контраст — этот вечер и тот, что накануне, с Анаром и Нариманбековым, во дворе караван-сарая, в дивном древнем окружении и под звездным небом, в тишине и беседе, за мирным вином!.. Что значит — аристократизм! Умеренность и личность!

Слух на именно этого человека (вот меня). А вчерашний вечер —

для отписки встречи: обоим не нужен и тягостен...

Извлекать уразумение — о двух слоях азербайджанской ин­ теллигенции. Одни — из народа, интеллигенты в первом поколе­ нии. Так, у моего вчерашнего коллеги родители в деревне, и мно­ го братьев и сестер. По антропосу он — приземист, крепыш.

Такие «сельчане » в городе не совсем уверенно себя чувствуют,

напряжены, и по инерции к родовым обычаям склоняются.

А другие, как Анар, Нариманбеков,— уже утонченно-отто-

чены поколениями вершинного бытия. Рядом с ними я и себя чувствую маловоспитанным плебеем. Кстати, и глаза у Анара,

кажется, светлые...

Корай и.Лухо&иость

тпыхтевшись на вчерашнее недоразумение, воздадим те­

О перь должное моему хозяину. Он оказался незаурядной личностью. Во-первых, твердая несоблазняемость на водку в нем не только принципиальна: исламска,— но и неприятна она ему...

Я стал допытываться: как это так удалось Магомету отвратить от вина жителей самого винного региона планеты, где виноград так естественно и хорошо растет?

263

2* — Но тогда какие они были бы воины?— ответил мой собе-

\2 седник.— Именно единый монолит ислама мог покорить мир...

—Но зачем же это личности? Меня вот всегда удивляло: как

^могли, какую пищу находили в исламе такие богатые души, как

^Авиценна, Низами?.. Значит, было, есть в Коране и высокое пи­ тание...

—Коран вдохновенно поэтичен. И мудр.

—Да, я читал некоторые суры «Корана », например... Но если мужчина как личность находит здесь духовную подкрепу, то каково же женщине?

—Если внимательно читать, то законы шариата как раз во ограждение женщин установлены...

—Но как могут знать азербайджанцы Коран? Он же по-араб­

ски. .. Есть ли перевод его на свой язык.

—Нет. У меня 10 Коранов: на русском, турецком, английском...

—А как же отправляются моллами требы: рождение, брак,

смерть?

—Заучивают, зазубривают нужные молитвы.

—И что же: народ не понимает смысла слов?..

Да, какая разница с лютеранством, где священные тексты понятны, на родном языке, и все глядят в книгу и ноты и поют,

сознательно вдумываясь в Слово!..

Переходны к Востоку православие и католицизм, где тексты и богослужение — на полупонятных языках: латинском и цер-

ковно-славянском...

Но зато Слово тогда божественнее воспринимается: как гла­ гол, звук с неба, а не как «человеческое, слишком человечес­ кое»,— прозаически понятное...

И все же: конечно, массами ислам имеет способность овладе­ вать (вон фанатизм какой в Иране Хомейни!). Но каково лично­ стному началу проявлять себя в мире ислама?

— То-то Физули идругие считались «розовыми », не совсем

правоверными: слишком мягки, гуманны...

Припомнился и наканунный, с Анаром и Нариманбековым,

разговор о верах.

— Буддизм и христианство — самые тонкие религии,— ска­ зал Анар.

264

—В буддизме тоже нет места личности, она — «майя ».

—Так что христианство в этом плане питательнее.

Они оба были в Индии и увлеченно рассказывали о жестоко­ сти каст... Стоит только там расслабиться, дать нищим или слу­ гам — как пропал! Один из них, белорус, давал деньги слугам — так они перестали чистить его туфли в гостинице: «он не брах­ ман» (раз «унизился» им навстречу, «пожалел»...).

Мой вчерашний собеседник — илингвист, илитературовед, и

эссеист. Кстати, жанр эссе тут естественен и в почете: и Анар, и

Сабир пишут эссе; а вот в Москве он никак не может пробиться:

чиновно строгое «разделение труда » между наукой о литературе и самою литературою — не допускает этого жанра. А здесь, при не так далеко зашедшем отчуждении в культуре, этот человечес­ кий жанр, где воля личному голосу дана имысли артистической,—

вполне приемлем.

Это — к Логосу национальному наблюдение.

0 фонетике языка азербайджанского он интересно говорил:

— У нас 9 гласных, и большинство — переднего ряда. Один русский лингвист так шутил о тюркских языках, которые в ос­ новном — переднеязычны: «Они, в жаре, лентяи: им лень поше­ велить языком и артикулировать звуки задних и средних рядов,

и потому жмутся вперед, где полегче выговаривать...»

Кейф! Линия наименьшего сопротивления. Не то что ургий-

ные народы германства, что вспахивают недра и в природе, и в ротовой полости!..

А^ер^айЭжаист&ую!..

1 ч. дня. Расслабляюсь у журчащего фонтана после труда осмотра музея искусств.

Тенисто, деревья в плюще, витые... Кейф! Начинаю взвиды-

вать красоту. Для этого нужно расслабиться и отдаться мгнове­ нию сему.

Восток оттого миниатюрист (и Персия, иЯпония...), что уме­ ют целиком вмедитироваться в сей миг и место, точку и вид: в

камень, облачко, листик (японцы). А здесь — изделия орнамен­ тальные, украшения быта (ковры и проч.).

265

^Кстати, такое почтение в Баку к деревьям, что каждое на троV2 туаре имеет свою ямку — как каменную рамку. Я удивился: ведь об это ноги ломать, если особенно спьяну передвигаться!.. Да и

^просто прохожему — обходи! То эти ямы, то окна подвалов — и

все это изрезывает сравнительно узкий тротуар. Что значит — народ горцев! Привыкли осторожно переступать в горах — ив городе устроили себе горные дороги!

Но и показатель это косвенный, что пьяных в Баку не бывает...

.. .Рука обмякает. Голова упадает... Дрема. Убаюкивает звук вод и шелест листов со птицы... (как «со чады »).

Вхожу в азербайджанскую Психею.

Струи фонтана — как белая идея тополя в картине Саттара Бахлулзаде «Мечтыземли».

Да, деревья и воду тут чтут. Недаром постоянен сюжет: «Во­

донос », «Продавец воды » в жанровой живописи X IX века.

...Посидел за мороженым. Пойду доедать в кафе повыше.

А сейчас я — в чайхане под небом, под сенью древес, где на столик падают сережки. Выпил чайничек, а перед тем купил пару беляшей (правда, мошеннических: с чуть — мяса) и питу с про­ слойкой сахара в середине и пообедал. Неважно, что. Важно — как! Приятнейше кейфуя.

Но самое поразительное: что этот мусульманский рай — бук­ вально в 10-15 метрах от станции метро «Баксовет». Невообра­ зимо такое москвичу, где возле станции метро никакой жизни быть не может, а выжженная выхлопными газами пустыня.

—А Вы и здесь работаете?— удивленно вскакиваю: литовец!

Скем в номере мы! Как белый стройный ангел!

—Да, пристроился: где мысль посетит — там и запишу. Но какое диво! Какое совпадение! В 2-х миллионном городе — и так встретиться!

—Никакого чуда: здесь центр города, так что вполне вероят­

на встреча,— заметил весело рационалистический инженер-се­ верянин.

Но мне, энтузиастическому, хочется верить в чудо и специ­ альность, и воскликнуть: Велик Аллах! Заведующий Судьбой!

Нет, нет, это все мне нравится — такое времяпрепровожде­ ние! Как многие мужчины застольничают весело в полдень — так и я. Только мой разговор — со бумажкою!

266

267

§но сохранено семя и образ и способ натуральной жизни, что

268

—Надо Вам устроить «меджлис» — думающее собрание с моими друзьями. Сейчас мы тоже насчет национального, как Вы говорите, Космоса, думаем...

—Тогда вот, вопрошу. На что опирается азербайджанец в самоотличении и самочувствии себя среди других народов и стран, на какие устои?

—Во-первых, эпос: «Деде Коркут». В последнее время имен­

но интеллигенция: музыканты, художники — из него черпают.

Второй эпос «Кер-оглы »: он более народен, крестьянск, им дает пищу и опору.

Что же до исторических реалий и опор — тут хуже. Нет яс­ ной истории у Азербайджана — не то, что у России, Грузии.

Когда ученик идет в школу и ему толкуют про древнюю Мидию или Албанию — что ему они? Отзвука им далее не было. И да­ лее: все-то что-то начинается, распадается, история проходит как бы мимо нас. Так что изучение истории питает лишь комп­ лекс неполноценности.

Я бы так выразился: Азербайджанский Космос — у дороги.

По ней снуют туда-сюда многие народы-агенты истории: греки,

римляне, арабы, тюрки и т. д.— и всем бы только захапать и растворить эту землю и народ. Он же чуть посторонится, уйдет в себя, совьется. Его задача — просто выжить.

Если применить различение культуры и цивилизации, то азер-

байджанство — это культура без (или с малой) цивилизации.

Иное — грузины. У них что ни сделают в культуре (в том числе и сейчас), тут же одновременно имеет статус цивилизации: будто скульптурно выделанно все наружу, смотрится в зеркало и охо­ рашивается, хорошо выглядит... У нас не то: с точки зрения куль­ туры мы с ними наравне, но наши создания более для внутренне­ го употребления.

А раз дело выживания для нас столь существенно, то тут натуральные, а не исторические добродетели важны: дом, се­ мья, дети, род, клан, местничество. Этим крепится азербайджа­ нец. Ему плохо на чужбине, не может там. Он едет кейфовать в Москву — как? Берет с собой нашу пищу и засаживается в гос­ тинице играть с приятелем в нарды. Потом возвращается и с аэро­ порта звонит своим: как он соскучился и без них не может.

269