Alikberov_A_K_Bobrovnikov_V_O_Bustanov_A_K_Rossiyskiy_islam_Ocherki_istorii_i_kultury

§ 3. Религиозно-правовые споры: иджтихад ‘Абд ан-Насыра ал-Курсави и таклид...

бойдальнейшееразвитиеученияал-Газали. Курсавиже, напротив, меньше видел в ал-Газали великого моралиста, для него он в боль- шей степени был тем, кто сделал возможным в праве и теологии новый подход к Корану и Сунне. Высказывания ал-Газали об идж- тихаде имели для него особенно важное значение1.

Взглянем на дебаты поволжско-приуральских ученых еще раз черезсоциальныйфон, накоторомонипроводились. Еслииджти- хад, как и таклид, позволяли обосновывать любую позицию, тог- да при поиске решений личность соответствующего протагониста, его интересы и его позиция в конкретном обществе приобретают решающее значение. В случае с учеными ‘Абд ан-Насыром ал-Кур- сави и ‘Абд ар-Рахимом ал-Булгари подобная локализация пред- ставляетсяоченьдажевозможной. ‘Абдар-Рахимкаксельскийуче- ный и проповедник находился в оппозиции к городским ученым и торговой буржуазии. Хотя Курсави и был «официальным» ученым с бумагами-документами от муфтия, тем не менее он находился в стороне от влиятельных ученых кругов Казани и окрестностей. Вотличие от‘Абдар-Рахимаал-Булгари, унего, вероятно, былине- которые покровители среди предпринимателей, т.е. представите- лей развивающейся мусульманской буржуазии. Оба ученых, таким образом, являют собой два полюса, с разных сторон нападавшие на истеблишмент. Оба использовали мусульманский дискурс с его разнообразнымиформамиинаправлениями, чтобывыразитьсвою актуальную критику господствующих групп ученых. Их различные концепции и позиции позволяли им при этом часто полемизиро- вать друг с другом.

Таклид и иджтихад как методы не новы, они представля- ют собой основной инструментарий каждого ученого-правоведа. Официальный муфтий в Уфе также занимался таклидом, когда он в своих циркулярах ссылался на известные ханафитские тру- ды по праву, и формой иджтихада, когда он приводил цитаты из Корана и самостоятельно истолковывал их своим муллам. Для «булгарской» духовной истории гораздо более новым является то, чтоиджтихадитаклидпонималисьииспользовалиськакметоды общественной критики, так что правовая литература становилась средством в борьбе социальных интересов.

1 В данной работе работы ал-Газали рассматривались лишь в контексте представ- ленных дебатов и для выяснения того, что они означали для «булгарских» ученых. При этом стало ясно, что история рецепций Газали XVIII–XIX вв. еще совершенно не изучена.

202

РОССИЙСКИЙ ИСЛАМ Очерки истории и культуры

Таклид и иджтихад каждый по-своему представляли собой только предпочтение определенной, как предполагалось, «более чистой» мусульманской традиции. Однако в их социальном кон- тексте они оба выступали как критерий перемен, происходящих в «булгарском» обществе с XIII по XIX в. Как для муджтахида Курсави, так и для мукаллида ал-Булгари Бухара символизирует барьер между верующим человеком и аутентичным исламом, как его хотели дефинировать. Осознаный рекурс в иджтихад и целе- направленное применение таклида обозначают поэтому широкую эмансипацию от религиозной культуры Средней Азии, на которой выросли как Курсави, так и ал-Булгари. В географическом отно- шении это показывает также возвращение к ал-Газали из Туса и к «осману» ал-Биргави.

4. Наследие Курсави, 1812–1850 гг.

Хотя у Курсави остались ученики, он не создал своей школы. После его смерти в 1812 г. его сторонники большей частью разо- шлись. Мечеть в деревне Курса и мадраса при ней принял коллега КурсавишайхДавлатшахб. ‘Адилшах, который, какбылопоказано выше, в одном из писем защищал его от нападок врагов1. Однако неизвестно, продолжал ли Давлатшах линию Курсави.

Одним из наиболее верных последователей Курсави можно считать Ну‘мана б. Амира (ум. предположительно около 1845 г.). Позднее он стал имамом в деревне Саман в Уфимской губернии в Башкирии2, где он продолжил оставшийся неполным Тафсир Курсави. Другим учеником Курсави был Мухаммад ал-Амин б. Сайфаллах (позднее ан-Наласави (ум. между 1831–1833 гг.)), еще при жизни своего учителя защищавший его точку зрения в дебатах против Фатхаллаха ал-Оруви, Баймурада ал-Мангари и Фаиза ал- Кышкари. Позднее Мухаммад ал-Амин стал имамом и мударри- сом в деревне Наласа под Арском (к северо-востоку от Казани). Он оставилпослесебянесколько трактатовповопросуовремени свер- шения молитв, а также труд по каламу, в котором, однако, не на- звал своего имени, а использовал только псевдонимы Рашидаддин ал-Булгари и Кивам ад-дин ал-Булгари3. Это указывает на то, что

1Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар. Т. 2. С. 176.

2Рамзи М. Талфик ал-ахбар. Т. 2. С. 448.

3То, что «Рашидаддин ал-Булгари» является псевдонимом Мухаммада ал-Амина вытекает из Рисала фи авкат ас-салат (ИВР РАН Б.2962. Л. 1–12 об.): в начале

§ 4. Наследие Курсави, 1812–1850 гг.

и после смерти Курсави его сторонники все еще находились под сильным давлением. В 1242 (1826–1827) г. Мухаммад ал-Амин пе- ребрался через Стамбул в Египет, где он встретил теплый прием со стороны Ибрахима Паши и стал преподавать персидский язык в одном дар-ал-фунун1.

О вкладе других учеников Курсави в ученые дебаты того вре- мени данных более нет2. Поэтому представляется, что его учение на несколько десятилетий отошло на второй план. И все же сочи- нения Курсави продолжали переписываться и распространяться. Известно, что некоторые ученые преподавали их в своих мадра- са. Со временем многие ученые восприняли отдельные элементы его учения. В особенности, похоже, получили распространение его взгляды на ‘иша’, что показывают многочисленные позднейшие трактаты. Однако до 1850 г. мы не находим трудов, в которых по- вторялись или по-новому формулировались бы научно-религиоз- ные аргументы Курсави, например по вопросу об атрибутах Бога или об иджтихаде.

Курсави как благочестивый мистик (Манакиб-и Абу-н-Наср ал-Булгари)

ПослесмертиКурсавинивкоемслучаенебылзабыт— обэтом свидетельствуетодноизредкихизвестныхнамврегионеПоволжья и Приуралья произведений — манакиб XIX в. Оно называется

этого сочинения в качестве автора называется Рашидаддин ал-Булгари, но на по- следнем листе отмечено, что трактат принадлежит перу Мухаммада ал-Амина ал- Булгари. С Рашидаддином связано еще одно сочинение по вопросу о совершении молитв — Адаб салат ал-‘иша’ (ИВР РАН Б 3051. Л. 23 об. — 28, идентично с Рисала джадида. — Отдел рукописей и редких книг К(П)ФУ. 1705-г. Л. 4–18 об. Труд по ка-

ламу Ма‘дан ал-макасид (ИВР РАН Б 3043. Л. 26 об. — 74, скопирован в 1321/1904

г.), напротив, приписывается Кивамаддину ал-Булгари, имя которого уже М. Рам- зи идентифицирует с Мухаммадом ал-Амином (Рамзи М. Талфик ал-ахбар. Т. 2. С. 432). Другие «булгарские» авторы с именами Рашидаддин или Кивамаддин из биографической литературы нам неизвестны, так что принадлежность этого имени довольноясна. Далеенижемнехотелосьбыаргументироватьто, чтоТаварих-иБул- гарийа, возможно, принадлежит перу Мухаммада ал-Амина ан-Наласави.

1Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар. Т. 2. С. 238; Рамзи М. Талфик ал-ахбар. Т. 2.

С. 432.

2СписокостальныхстудентовКурсавипредложилР. Фахраддин: ФахраддинР. Асар.

Ч. 3. С. 96.

204

РОССИЙСКИЙ ИСЛАМ Очерки истории и культуры

Манакиб-и Абу-н-Наср ал-Булгари ал-Казани1, предположитель-

но, было написано около 1822 г.

Под термином манакиб (единственное число — манкаба) в об- щем смысле понимается восхвалительная речь в адрес определен- ной персоны или группы. Как указывал Альбрехт Хофхайнц в сво- ей работе, посвященной манакиб в отношении суданского суфия Мухаммада Маджзуба (1795/1796–1831), термин манакиб означал в XIX в. прежде всего агиографию, т.е. жизнеописание святого или суфия и восхваление его добродетелей и поступков. Центральная роль при этом отводится, как правило, представлению «сверхъ- естественных чудес» (карамат) шайха. Согласно исследованиям Хофхайнца, речь о манакиб возникает преимущественно через два-три десятилетия после смерти соответствующего мастера, этим биограф чаще всего показывает публике, что он сам лично не зна- ком с описываемой личностью. Целью подобной агиографии яв- ляется представление жизни соответствующего шайха в качестве образца живой благочестивости и святости. Манакибпри этом сле- дует какой-либо учрежденной традиции или норме, позволяющей затуманить, пригладить или даже вовсе отбросить многие качества описываемой личности, причем сущность, взгляды и действия ее очень часто грубо фальсифицируются. Исходя из этого, можно вы- вести, что из манакиб можно извлечь объективную информацию об описываемом человеке лишь в очень ограниченном количестве. Поэтому, когда речь идет о манакиб, то в таком случае подразу- мевается больше дидактический, даже частично назидательный жанр, чем историография.

Несмотря на все это, произведение манакиб представляет довольно большой интерес для историка. Оно показывает пре- жде всего, как видели описываемого человека в то время, когда сочинение писалось, или же как хотел автор, чтобы видели его

1 Аноним. Л. 68–70. Этосочинениенаходитсявторымпопорядкувсборникеразлич- ных трудов Курсави: 1) Китаб ал-Иршад ли-л-‘ибад (л. 2 об. — 67); 3) ал-Лава’их ли- л-‘ака’ид (л. 76 об. — 86); 4) Шарх джадид ли-л-‘ака’ид ан-насафийа (л. 92 об. — 147; 6) Рисала фи исбат ас-сифат (л. 148 об — 152); 7) Мабахис ал-исм вас-сифат (л. 153 об. — 170 об.). Кроме того, здесь содержится также (5-й по порядку) Рисала Завра’ Джалаладдина ад-Давани (л. 86 об. — 90). Копиистом трудов под номерами 4 и 7 является ‘Абдалхалик б. Ахтам б. Исма‘ил б. Шариф ал-Уфи (из Уфы). В сочинении 6 указывается, что копировал его “‘Абдалхалик б. Ахтам ал-Кусаками в прекрасной деревне Курсавначалемесяца раджаб1227 г. (февраль-март 1822 г.)”. Почерк этого копииста отличается от стиля письма того, кто переписывал ал-Иршад ли-л-‘ибад и Манакиб, о котором идет речь. Кроме того, Манакиб составлен весьма неаккуратно, содержит целый ряд ошибок в арабском языке Это позволяет предположить, что копии были сделаны учеником мадраса.

§ 4. Наследие Курсави, 1812–1850 гг.

героя. Так что манакиб позволяет наблюдать за намерениями автора.1

Эти пункты вполне подходят и для Манакиб-и Абу-н-Наср ал-Булгари ал-Казани. В этом сочинении Курсави представлен не только как ученый и автор трудов, но прежде всего как благочес- тивый суфий. Догматические и религиозно-правовые взгляды, ко- торые он представлял, остаются далеко на заднем плане или даже почти не затрагиваются. Есть смысл в заключение бросить взгляд на эту суфийскую интерпретацию его личности, которая, судя по всему, была составлена через несколько лет после его смерти.

Манакиб-и Абу-н-Наср ал-Булгари описывает, как Курсави изжаждызнанийотправилсявБухаруиздесьзанималсякаламом и греческой мудростью (хикма йунанийа), «потому что тамошние люди считали это средоточием всех догматических вопросов». Очень скоро, однако, он превосходит своих современников в зна- ниях по этим дисциплинам и убеждается, что книги по каламу являются порочными измышлениями2. С этого времени он пол- ностью посвящает себя изучению Корана, Сунны, а также трудов последователей Пророка. После того как он так укрепляет свои догматическиеубеждения(и‘тикад), онстарается«привестивпо- рядок» и очистить свое сердце (тадарук ва-тасфийат ал-калб). Он убеждается, что для этого ему необходим совершенный мур- шид, и таким для него становится благочестивый и аскетичный Мухаммад Нийаз-Кули ат-Туркмани, который, как упоминается, всегда поступал в соответствии с Кораном и Сунной. Четыре года Курсави служит своему шайху и обучается у него зикру, «стираю- щему ржавчину с зеркала сердца», а также открывающему «путь к спасениюотпроделок дьявола, появляющегосялибовформе духа или в человеческом обличье». Его шайх был очень доволен им и наградил его иджазой.

Однако поскольку его современники все еще придерживались в своих книгах по каламу и фалсафа всевозможных «нововведе- ний» (мухдасат) (не уточнено, о чем идет речь), Курсави видит своейзадачей, привестиихобратнокКнигеБогаиСуннеПророка3. Но эмир Бухары (его имя не упоминается) требует от Курсави не проклинать книги по каламу и греческой философии. Курсави от-

1Albrecht Hofheinz, “Internalizing Islam — Shaykh Muhammad Majdhub — Scriptural Islam and Local Context in the Early Nineteenth-Century Sudan, Ph.D. thesis, Bergen 1996. S. 117–121.

2Манакиб-и Аби-н-Наср ал-Булгари ал-Казани. Л. 68.

3Там же. Л. 68 об.

206

РОССИЙСКИЙ ИСЛАМ Очерки истории и культуры

вечает, что эмир не сможет его запугать, потому что он олицетво- ряет собой только светскую власть (ал-имара), он же сам не боится никого, кроме Бога. Тогда эмир созывает всех своих ученых и по- ручает им проверить взгляды Курсави и его веру (мазхаб ва-ити- кад). Им, однако, не удается заставить Курсави отказаться от его истинной веры, потому что он знает, что его убеждения опирают- ся на Коран, Сунну и согласие верующих. Своими аргументами он удивляет всех до такой степени, что «это было почти чудо и чистая милость Бога (харак ал-‘ада ва-махд ал-карама). Это невозмож-

но представить случившимся без божественного вдохновения или заботымилосердного(бидунал-илхаматал-илахийавал-‘инайат

ар-рахманийа)»1.

И все же Курсави видит на указанном заседании глубокую враждебность ученых, которые никак не желали принимать то правовое направление (рушд), которые он им предлагал. Тогда он обращается к Богу говоря, что он хотел бы избежать общества этих глупцов (ар-ру’ус ал-джуххал). Бог положительно воспри- нимает его просьбу, и Курсави покидает собрание у эмира, лег- ко отделавшись, и по совету своего шайха возвращается обратно «в Булгар».

На родине, как сообщает автор манакиб, Курсави преподает Коран и Сунну, а также «методы иджтихад и истинбат». Наряду с остротой своего интеллекта и его знаниями хадисов, тафсира и фикха он показывает и свои безупречные асктетизм и благочести- вость (зухд, вара‘). Многие ученые поэтому считают его «реформа- тором» (муджаддид), которые появлются в начале каждого столе- тия, как об этом говорил Пророк.

С целью совершить хаджж Курсави предпринимает «пересе- ление» (хиджра) изБулгара. Снесколькимисвоимивернымиспут- никами он приезжает в Стамбул, где они заболевают и во второй половине месяца рамадан 1227 г. (сентябрь-октябрь 1812 г.) уми- рают2.

1Манакиб-и Аби-н-Наср ал-Булгари ал-Казани. Л. 69.

2Манакиб-и Аби-н-Наср ал-Булгари ал-Казани заканчивается (л. 70) перечислени-

ем некоторых трудов Курсави, из которых Китаб ал-Иршад ли-л-‘ибад и тафсир к Корану являлись последними. Автор еще раз делает вывод о методе ученого. Курса- ви убедился на собственном горьком опыте, что значит быть «чужаком в религии» (гурбат ад-дин) и узнал, как еще говорил Пророк, что «религия начиналась как чужая» и вновь стала таковой. Уход Курсави из «Булгара» вновь оценивался как хиджра, и обращается внимание на то, что он скончался в священный месяц рама- данотэпидемии, асмертьврезультатеэпидемиидлямусульманина— это«мучени- ческая смерть» (шахада).

§ 4. Наследие Курсави, 1812–1850 гг.

Таковы события, изложенные в манакиб в хронологическом порядке. ВцеломэтоописаниесхожесописаниямижизниКурсави в исторических трудах Марджани, Ризааддина б. Фахраддина и других. Некоторые факты, однако, упущены, некоторые, наоборот, добавлены. Например, говоря об учении Курсави, автор лишь в общей форме упоминает об его выступлении за безусловное сле- дование Корану и Сунне, его отрицании калама и греческих фи- лософов и его поддержке иджтихада. Отдельные важные аспекты его концепции, находившиеся в центре ученых дебатов — вопрос об атрибутах, его оценки в отношении ночной молитвы — похоже, совершеннонеинтересовалиавтора. Неупоминаетсятакжеифакт, чтоКурсавивБухаребыларестован, апослесвоеговозвращенияна родину встретил враждебный прием. Только замечание, что путе- шествие в Стамбул было «переселением» (хиджра), указывает на то, что Курсави не добровольно покинул свою родину.

Зато здесь затрагиваются эзотерические аспекты, которые мы не встречаем в более поздних его биографиях. В манакиб Курсави представлен как особенно набожный и аскетичный борец против порочности, испорченности мусульманского сообщества Бухары, чье правовое руководство было подтверждено Богом через инспи- рации, похожие на карамат.

Этоописание,конечно,напоминаетисториюшайхаХабибаллаха из Бухары, рассказанную нам Таджаддином б. Йалчигулом ал-Бул- гари в своей Рисала-и ‘азиза. Определяющим элементом здесь, как и там, является борьба одного доброго индивидуума против испор- ченного общества. Очевидно, автору манакиб была близка привле- кающая внимание борьба доброго индивидуума против предполо- жительно испорченного общества и его избавление от бедствия при помощи уже известных суфийских образцов.

Известны многие случаи, когда знаменитые ученые в со- чинениях быстро окружались аурой святости. Другим «булгар- ским» примером тому является старший брат Курсави ‘Абдалхалик ал-Курсави(ум. в1843 г.), которыйтакжеобучалсявБухареуНийаз- Кули ат-Туркмани. После смерти Абу-н-Насра он из Стамбула от- правился в Каир, где оставался некоторое время, затем он осущест- вилхаджж. Послесвоеговозвращениянародинуонбылимамоми мударррисом в деревне Курса. ‘Абдалхалик известен как мухаддис, как знаток изречений Пророка, которые он передавал в класси- ческой манере традиционалиста, получившего иджазу от шайха,

ГЛАВА VII.

СУФИЙСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ РОССИЙСКОГО ИСЛАМА

1. Суфийская литература Урало-Поволжья. ‘Абд ар-Рахим ал-Булгари (ал-Утыз-Имяни, 1754–1835)

Суфийское братство накшбандийа представляло в контек- сте Поволжья и Приуралья XIX в. социальную сеть, которая ох- ватывала реально всю религиозную элиту региона. Студенты из Поволжья и Приуралья, отправлявшиеся для изучения религиоз- ных наук в Бухару, практически все, без исключения, втягивались

всферу влияния накшбандийа-муджаддидийа, главенствовавшую

вБухарском ханстве. После возвращения на родину они распро- страняли влияние накшбандийа и на своих учеников. Вследствие этого самое позднее в начале XIX в. почти все ученые (‘улама’) Татарстана и Башкирии являлись членами этой тарика, вне зави- симости от того, активно распространяли они или нет в качестве шайхов (шуйух) мистическое учение наряду с обычной богословс- койдеятельностью. Но, сдругойстороны, многиеизавторов, извес- тные нам как суфии, действовали и в правовом, и в теологическом направлениях. Они являлись авторами тюркоязычной суфийской поэзии или арабоязычных сочинений по сулуку (следование пути суфийской этики и очищения сердца), а также арабских тракта- тов и тюркоязычных комментариев по правовым и теологическим вопросам. Внекоторыхтрудахтеологическиеисуфийскиетемыво- обще представали совместно, а иногда даже переплетались друг с

210

РОССИЙСКИЙ ИСЛАМ Очерки истории и культуры

другом. Вследствие этого четкое разделение авторов на ученых и мистиков, разграничение между ахл ал-кал («люди высказанных слов», т.е. профессора, распространяющие науки, которые сами ос- воили) и ахл ал-хал («люди мистического состояния») в Поволжье и Приуралье возможно лишь в некоторых случаях.

Как раз в связи мистики с правом и теологией (в меньшей сте- пени также и с науками о Коране и хадисах) и нужно видеть ключ к пониманию успеха накшбандийа в Поволжье и Приуралье. Через подобный синтез многих основополагающих мусульманских на- учных направлений тарика сделалась носителем мусульманской учености. Ее социальная структура представляла собой широко разветвленную сеть, которая поддерживала единство мусульманс- ких общин в условиях русского господства и обеспечивала их связь с остальным исламским миром.

Связь со Средней Азией

Братство накшбандийа, очевидно, уже во второй половине XVIII века стало ведущим в Татарстане и Башкирии. Из-за малого количества источников довольно трудно представить историю су- физма в Поволжье и Приуралье в предыдущие столетия, но можно полагать, что местные суфии уже со времен Золотой Орды были связаны со среднеазиатской мистической традицией1.

Выясняется, что суфийская культура Поволжья и Приуралья с Позднего Средневековья вплоть до XVIII в. находилась под влиянием йасавийа2. Правда, в нашем распоряжении есть лишь

1Поэзия и проза на чагатайском языке эпохи Золотой Орды рассматривается ны- нешними татарскими и башкирскими исследователями в контексте собственных национальных литератур. Здесь стоит упомянуть такие произведения как Махаб- батнама ал-Харазми, Нахдж ал-фарадис Махмуда б. ‘Али ас-Сараи (или: ал-Бул- гари), Джумджума султан Хусама Катиба и Гулистан бит-турки Саиф-и Сараи, которые относятся предположительно к XIV в. Со времен Казанского ханства сохра- нилось несколько поэтических произведений, содержащих мистические элементы. В первую очередь это дидактическая и повествовательная поэзия Мухаммадьяра (процветала около 1540 г.). О его стихотворных повествованиях Нур-и судур и Тух- фа-и мардан см. особенно статьи Ш.Ш. Абилова в истории татарской литературы (Борынгы татар əдəбияты. Казан, 1964. Б. 356–412; Татар əдəбияты тарихы. Т. 1. Ка- зан, 1984. Б. 295–312). Исследование религиозного содержания этих произведений, однако, еще не проведено.

2НавытеснениелиниийасавийасосторонынакшбандийаобратилвниманиеужеАл-

лен Франк (Islamic shrine catalogues and communal geographyin the Volga-Uralregion: 1788–1917, in: Journal of Islamic Studies. Vol. 7. No. 2 (July 1996). S. 265–286 (особенно