Методическое пособие 603

никающих в конкретной паре языков (в нашем случае – немецкий и русский) и типологизация соответствующих решений. Этот подход применён Я.И. Рецкером [4] при описании грамматических трансформаций.

Подход Я.И. Рецкера продуктивен ещё и потому, что основоположник теории закономерных соответствий отказывается от классификации грамматических трансформаций и отмечает, что все они, как правило, являются и лексическими [4, с. 38, с. 76]. Пример чисто грамматической трансформации – крайне редкого явления – мы продемонстрируем в нашей работе ниже. Тем не менее, понятие грамматической трансформации как одного из подтипов существует, пусть с некоторыми видоизменениями, в большинстве трудов по переводоведению. Л.С. Бархударов различает в рамках одного из функциональных типов трансформаций – замен – грамматические и лексические [5, с. 194]. Приведённые им примеры иллюстрируют, разумеется, не чисто грамматические, а лексико-грамматические трансформации. Л.К. Латышев выделяет среди структурно-уровневых трансформаций синтаксические и стилистические, первые из которых, таким образом, являются грамматическими [6, с. 108 – 109]. А.Д. Швейцер также пишет о грамматических трансформациях, которые, однако, следует понимать в терминах генеративной грамматики Н. Хомского, послужившей основой трансформационной модели перевода Ю. Найды, как лексико- синтаксические [7, c. 77 – 93]. Заметим, что и синтаксические трансформации Л.К. Латышева являются всё же лексико-синтаксическими. Сравним:

Frau Müller bekam rote Bäckchen. – Щёчки г-жи Мюллер порозовели.

Если же говорить о стилистических трансформациях в системе Л.К. Латышева, то нельзя не отметить, что они в обязательном порядке должны включать и языковой – лексический и/или грамматический компонент. Так, приведённый пример

der… Panzer… wurde auf Herz und Nieren geprüft – установка… была проверена…

основательно [6, с. 110]

является примером лексической трансформации без изменения грамматики, хотя эта лексическая трансформация и несколько необычна: слово в языке перевода служит заменой не слову, а фразеологизму в языке оригинала. Тем не менее, по форме эта трансформация является чисто лексической, а её причиной служат стилистические различия специальных подъязыков в русской и немецкой традиции.

Нет единства в определении статуса отдельных трансформаций: так, для Я.И. Рецкера антонимический перевод – это лексическая трансформация, а для многих других имеет сложный, комплексный характер [6, с.121], [5, с. 215]. Р.К. Миньяр-Белоручев приводит примеры антонимического перевода, касающиеся и одного слова (русское «из соображений безопасности», французское «из соображений опасности»), и целого предложения («я всё помню» – «я ничего не забыл») [8, с. 106]. Это и объясняет наличие разных подходов. Заметим, однако, что трансформация антонимического перевода действительно часто бывает комплексной, или, по выражению Л.К. Латышева, содержит кроме собственно изменяемого слова ещё один компонент, дающий эффект наподобие математического «минус на минус даёт плюс». Л.К. Латышев делает важное замечание о разделении трансформации по крайней мере на две составляющие:

…Schwester, die ihm… die Hand überließ – сестры…, которая… не отнимала от него руки…

Глагол, применённый в переводе, содержит сему отрицания, и для сохранения общего положительного смысла он употребляется в отрицательной конструкции. Таким образом, следует говорить не о комплексной трансформации, что менее ясно раскрывает её

127

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

суть, а о двух единицах, реализуемых в ней. Это – мысль о бинарной сущности трансформационных действий.

Вклассификации трансформаций есть и другие расхождения: так, А.Д. Швейцер называет семантической моделью перевода модель «Смысл – текст» И.А. Мельчука и др. [7, c. 94 – 117], а ситуативной – модель Дж. Кэтфорда [7, c. 117 – 139], [9]. С другой стороны, есть авторы, которые ситуационной (денотативно-ситуативной) называют модель И.И. Ревзина – В.Ю. Розенцвейга, а семантической – Дж. Кэтфорда [10]. При этом отсылка к понятию situation у Кэтфорда однозначна; такое взаимоперекрытие терминов говорит только о принципиальном сходстве всех моделей и основ теории трансформаций.

Всовременных трудах категории, актуальные при выполнении перевода, особенно его лингвистически-трансформационной части, обозначаются, например, как точность,

соответствие смыслу, соответствие терминологии, качество языка, стиль, соответ-

ствие этническим нормам, что отражает сформулированные в отечественном переводоведении требования к эквивалентности, близости оригинала и перевода, соответствию различным нормам, коммуникативной функции и т.п. [11].

Чтобы внести общую логику в классификацию трансформаций, представляется необходимым учесть следующее. Трансформации бывают вызваны как языковыми, так и внеязыковыми (жанрово-стилистическими и другими культурно обусловленными) причинами, а технологически делятся, в свою очередь, на лексические и лексикограмматические (то есть, лексико-морфологические и лексико-синтаксические). Семантическая же основа выполнения трансформаций является категориальной – и лежащие в основе категории описываются и генеративной грамматикой, и ситуативной моделью (будь то Кэтфорда или Ревзина – Розенцвейга), и моделью Смысл – текст, и российской теорией функциональной грамматики (А.В. Бондарко и другие), отчасти восходящей к немецкоязычной теории семантического поля.

Отметим, что для переводческой интуиции простое разделение на лексические и грамматические трансформации, возможно, достаточно: в условиях стресса и ограниченного времени переводчик принимает решение, что он меняет либо слово, либо грамматику

– а лексические компоненты при изменении грамматики изменяются уже как бы сами собой. Но при теоретическом описании и объяснении трансформаций выделение грамматических трансформаций неизбежно вызовет противоречие. На это противоречие можно было бы не обращать внимания, если бы в редчайших случаях действительно не существовало бы чисто грамматических трансформаций.

И.В. Гайдук указывает на грамматическую трансформацию в следующем примере: with the intention of restating – с намерением изложить [12]. Формально это, действительно, грамматическая трансформация. Однако нельзя не заметить её вынужденного характера: в русском языке, как отмечает и автор, нет герундия, и такие конструкции могут переводиться, наверное, лишь двумя способами: инфинитивом и существительным в роди-

тельном падеже – с намерением изложить и (менее удачно) с намерением изложения. Та-

ким образом, это, скорее всего, не трансформация, а подстановка (по Латышеву) и вариант (или даже эквивалент) по Рецкеру. Преимущество системы Л.К. Латышева заключается в том, что он вслед за Я.И. Рецкером говорит о подстановках и трансформациях –

подобно тому как Рецкер говорил об эквивалентах, вариантах и контекстуальных соответствиях и трансформациях. Эквиваленты (варианты) или, по Л.К. Латышеву, подста-

новки – такие действия переводчика, при которых он автоматически заменяет одну единицу другой, например, термин термином, собственное имя собственным именем, фразеологизм фразеологизмом, слово с устоявшимся соответствием – таковым (Bank – банк, Ministerium – министерство); как отмечает Я.И. Рецкер, эквиваленты существуют либо в силу тождества обозначаемого, либо в силу сложившихся межъязыковых контактов. Добавим, однако, что эта единица не должна быть обязательно словом или словосочетанием – эквивалентом может быть предложение, сверхфразовое единство (например, пункт договора), анекдот, стих (существующий перевод) и т.д.; условия для применения эквивалента могут

128

быть самыми разнообразными. Эквивалент – понятие не столько системно-языковое, сколько психологическое. Переводчик в течение своей жизни создаёт свою базу эквивалентов – в том числе, находя эти эквиваленты в процессе поиска при письменном переводе или при подготовке к устному – и их применение значительно облегчает ему жизнь, экономя время и силы.

В большинстве трудов по переводоведению чёткого противопоставления эквивалентов и трансформаций нет. К тому же, не лучшую услугу переводчикам оказывает понятие безэквивалентная лексика, которое предполагает, что эквивалентов не имеет лишь очень ограниченная группа слов, например, обозначения реалий. Но с переводческой точки зрения эквивалентов не имеют, скажем, и существительные affection или sincerety (примеры Рецкера). А если учесть, что эквивалент – понятие не всегда языковое, то говорить об эквивалентной или безэквивалентной лексике вообще не представляется возможным. Как мы отметили выше, у каждого переводчика могут быть свои эквиваленты.

Варианты, в отличие от эквивалентов, существуют в некотором, хотя и ограниченном, количестве, и выбираются из этого ограниченного количества в зависимости от контекста, ситуации, стиля – в общем, тех факторов, которые обуславливают переводческие решения. Чёткой границы между эквивалентами и вариантами нет: можно утверждать, что Arm и Hand являются вариантными соответствиями слова рука, а можно – что они являются эквивалентами этого слова в его разных значениях. Ведь выбор такого «варианта» как Arm или Hand гораздо более жёстко детерминирован, чем, например, выбор варианта к affection из такого ряда как любовь, привязанность, расположение и т.п. (заметим, что вариантов, вероятно, чаще всего бывает больше двух). Как мы уже отметили выше, назвать трансформацией переход от рука к Arm или Hand или наоборот мы не можем, так как здесь речь идёт лишь о крайне вынужденном выборе, а не о произвольном переводческом действии. С точки зрения языковой логики такой переход действительно является конкретизацией или генерализацией (то есть, лексической трансформацией), но с точки зрения переводчика это – не трансформация, а именно применение готового варианта или даже эквивалента. Пример Я.И. Рецкера, касающийся слова student и относимый им к приёмам лексической трансформации конкретизации (в русском языке это может быть студент, ученик, учащийся и т.п.), также иллюстрирует, по нашему мнению, не трансформацию, а выбор варианта [4, с. 43]. Пример же передачи английского существительного mount, означающего «любое животное под седлом», в случае

Christ on his mount – Христос на осляти

иллюстрирует применение эквивалента, а в случае

Napoleon on his mount

(Наполеон в описываемой ситуации восседал на верблюде) представляет собой либо выбор варианта (если признать вариантами обозначения всех возможных подседельных животных, что даст число гораздо больше двух, хотя и достаточно ограниченное), либо действительно лексическую трансформацию [4, с. 42]. Нетрудно представить себе, что mount в разных контекстах может называть любые предметы, и в самых различных случаях будет иметь место либо применение варианта, либо лексическая трансформация конкретизации. Отметим, что чёткой границы нет как между эквивалентами и вариантами, так и между вариантами и трансформациями.

Выскажем даже предположение, что переводчик всю жизнь не только набирает базу эквивалентов, но и стремится, с одной стороны, превращать в них варианты, а с другой – превращать трансформации в варианты и, далее, в эквиваленты. Возможно, у него со временем набирается некоторое количество трансформаций, над которыми он уже повторно не задумывается, и это делает возможным, в частности, удачный синхронный перевод,

129

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

быстрый и качественный письменный перевод объёмных стандартизированных текстов и другие виды работы в сложных условиях.

Возьмём распространённый пример залоговой «трансформации»

Das Haus wird von Arbeitern gebaut – Рабочие строят дом.

Известно, что при переводе, например, с немецкого языка на русский пассивный залог часто требует некоего переводческого решения. Возможна его передача, во-первых, пассивным залогом (интерлинеарно, см. об этом способе перевода ниже), во-вторых, активным залогом, в-третьих, возвратным. С языковой точки зрения и с точки зрения генеративной грамматики последние два случая – трансформация. Но с переводческой точки зрения передача пассивного залога требует выбора одного из трёх вариантов, из которых возвратный залог является, пожалуй, самым частотным и может претендовать даже на статус эквивалента. Если учесть, что пассивный залог в немецком языке, как правило, исключает необходимость упоминания субъекта, а при переведении в русский активный залог, как правило, предполагает обязательное упоминание такового, то можно заключить, что и простое грамматическое изменение залога не всегда бывает чисто грамматическим. А приведённый пример является искусственным, придуманным для иллюстрации категории залога – в жизни такие примеры едва ли встречаются.

Итак, повторим наше предположение о том, что чисто грамматические трансформации встречаются крайне редко. Мы столкнулись с необходимостью и возможностью такой трансформации при экспериментальном переводе отрывка из известного романа В. Херрндорфа «Чик» [1*]. Перевод романа на русский язык существует, но мы посчитали возможным сделать в рамках студенческого научного проекта ещё одну попытку.

Роман написан в настоящем изобразительном, что, конечно, придаёт ему живость и разговорность – но при переводе на русский мы заметили, что применять это же время получается не всегда. Не будем говорить о загадочных особенностях немецкой или русской культуры, разных концептосферах народов, законах жанра и т.п.: невозможность применения настоящего времени в русском языке объяснялась только языковыми особенностями. Сравним отрывок из романа, где описывается ситуация, предваряющая важный разговор врача и главного героя, подростка, и соответствующий отрывок из нашего перевода.

Als ich wieder humpeln kann, holt er mich in sein Zimmer, in dem ausnahmsweise mal ein

Schreibtisch steht und kein medizinisches Gerät, und da setzen wir uns dann gegenüber wie Firmenchefs, die den nächsten Deal eintüten. Auf dem Tisch steht ein menschlicher Oberkörper aus Plastik, wo man die Organe rausnehmen kann. Der Dickdarm sieht aus wie ein Gehirn, und vom Magen blättert die Farbe ab [1*].

Как только я смог передвигаться, он отвел меня в свой кабинет, где в отличие от других больничных комнат стоял письменный стол и не было ни одного медицинского аппарата; мы уселись напротив друг друга как два босса, которые должны обсудить следующую сделку. На столе – пластиковый макет туловища c вынимающимися органами. Толстая кишка похожа на мозг, а с желудка слезла краска.

Сразу обращает на себя внимание модальный глагол kann. Известно, что употребление этих глаголов, в частности, в немецком языке имеет свои особенности. Вероятно, это связано с общей структурой немецкого языка, в котором, с одной стороны, отсутствует глагольная категория вида, с другой, велико количество аналитических форм: модальные глаголы выполняют не только функцию собственно таковых. Что, например, хотят подчеркнуть немецкоязычные идеологи ЕС в таком программном высказывании?

130

Der Gedanke eines vereinigten Europas war früher nur ein Traum der Philosophen und Visionäre. Victor Hugo konnte sich beispielsweise friedliche, von humanistischen Gedanken inspirierte „Vereinigte Staaten von Europa“ vorstellen.

Мысль о единой Европе раньше была лишь мечтой философов и провидцев. Так, Виктор Гюго представлял себе (дословно «мог представить себе») возможность существования мирных, вдохновлённых гуманистической мыслью «Соединённых Штатов Европы». (Перевод наш. – М.Ч., Ю.Х., Е.Ф.) [2*].

В русском языке применение модального глагола мог придаёт описываемому событию характер случайности. Но почему оно возможно в немецком? Конечно, здесь подразумевается, что этого не могли сделать другие, однако с точки зрения связи предложений, одно из которых несёт значение модальности возможности, для русского языка здесь не хватает предиката в первом предложении, который конкретизировался бы модальным глаголом мочь во втором, тем более, ещё и с вводным словом например:

Он был странным человеком. Мог, например…

Если бы я мог, сделал бы это.

Я бы сделал это, если бы мог.

Глагол können в немецком языке не вносит оттенка случайности. Кроме того, обращаем внимание также на введение модальности возможности в русском языке другими средствами, но не глаголом. Können, с одной стороны, употребляется в своём значении, правда, несколько стёртом – речь идёт не о мыслительных способностях В. Гюго – а, с другой, немецкий язык позволяет употреблять его без необходимого логического мостика к связанному предложению, как бы лишая его полного глагольного статуса.

На нехарактерное и не всегда правильно воспринимаемое носителями русского языка употребление немецких модальных глаголов обращают внимание Л.Э. Найдич и А.В. Павлова:

Ich will hier auf dich warten. – Я здесь тебя подожду.

Er lernte die Schauspielerin, die später seine Frau werden sollte, in Frankreich kennen. –

Он познакомился с женщиной, которая впоследствии стала его женой, во Франции.

Модальный глагол относится к непродолжительному действию в будущем времени (абсолютном или относительном), для выражения которого в русском языке необходим совершенный вид. Следует отметить и употребление немецких модальных глаголов в значении долженствования, которые соответствуют в русской разговорной речи просто инфинитивам (мне прийти?), и в повелительных конструкциях, в функции придания либо более вежливого характера, либо, наоборот, усиления:

Kann ich das Fenster aufmachen? Du sollst ihn nicht verwöhnen!

Следующий пример с глаголом können ещё раз подтверждает особенность последнего:

Aus dem Fenster konnte er das rote Auto von Marianne ausmachen. – Из окна он разглядел красный автомобиль Марианны.

Здесь неправомерность употребления модального глагола в русском языке (в совершенном виде, смог, что не было бы грамматической или грубой логической ошибкой) объ-

131

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

ясняется не связью с другим предикатом, а именно акцентом на некие характерные признаки ситуации, но не на внутренние способности героя [13, c. 278].

В нашем примере глагол мочь как раз уместен – ведь герой находится в физически тяжёлом положении. Но необычное употребление этого глагола в немецком языке позволяет даже настоящее время, что в русском языке в данном значении невозможно ни при каких условиях. Поэтому нашим естественным решением для сохранения динамичности повествования было применение совершенного вида. Употребление некоторых форм типа уселись позволило соблюдать динамичность и, к тому же, разговорность. Однако глаголы с локативными значениями всё равно не допускали совершенного вида и могли быть употреблены только в прошедшем времени и несовершенном виде (стоял, был). Избежать излишнего количества этих глаголов, которые в противном случае создали бы ненужное противостояние динамичным глаголам в совершенном виде и в настоящем времени, помогла безглагольная конструкция (в последних двух предложениях).

На этом примере ясно видно, что грамматическая трансформация была обусловлена языковыми факторами. Заметим, кстати, что зачастую она становилась не чисто грамматической, а лексико-грамматической: речь шла скорее о возможности выполнить грамматическую трансформацию, а не о полной реализации этой возможности, так как последняя представляется в целом неосуществимой. Если такие лексические преобразования как замена локативного глагола пропуском глагола или глагольной конструкции безглагольной находятся на службе этой грамматической трансформации, то замена ряда глаголов их словообразовательными или лексическими синонимами уже продиктована лексикосемантическими требованиями.

Отметим, что при переводе отрывка из 324-х предложений замена грамматического времени на прошедшее была необходима лишь в 56-ти предложениях, то есть, даже принятое решение осуществлять грамматическую трансформацию реализовалось далеко не всегда (см. Таблицу 1).

Таблица 1

Количество предложений с произведённой грамматической заменой и сохранением грамматического времени оригинала в переводе отрывка из романа В. Херрндорфа «Чик»

Можно ли утверждать, что эта трансформация в её грамматической части охватывает уровень целого текста, а не отдельных предложений и слов? И да, и нет. Конечно, решение отказываться от настоящего времени в пользу прошедшего времени совершенного вида принимается глобально, но уже на приведённом отрывке видно, что такое решение принимается относительно каждого глагола: настоящее время по возможности сохраняется, а

вслучаях невозможности применяются разные средства. Трансформация осуществляется

влюбом случае не глобально, во всём тексте, а в каждом конкретном случае, и так происходит с любой трансформацией. Она является конкретной операцией, производимой на каждой единице перевода, и единицей перевода не является весь текст. То, что каждая трансформация относительно единицы перевода – в нашем случае слова с его грамматикой – должна работать в перспективе всего текста, имеет место всегда и не отменяет отдельного статуса каждой единицы. То, что единицы перевода сами по себе несамостоятельны и должны в целом образовывать текст – тоже прописная истина.

Ещё раз уточняя статус единицы перевода, скажем, что прав и Р.К. МиньярБелоручев, определявший её функционально, как единицу, по которой принимается решение на перевод [7, с. 100], и все переводоведы, искавшие единицы перевода среди единиц

132

языка. Действительно, решение на перевод может быть принято по любой единице языка (см. в данной работе положение о применении эквивалентов, которые могут быть и словосочетаниями, и предложениями, и сверхфразовыми единствами, и т.п.), и, с другой стороны, любая единица языка может стать единицей перевода – это может касаться, например, не только слова как целого, но и, с одной стороны, слова как лексико-семантического единства, и, с другой, его грамматической формы: может быть так, что семантика слова сохраняется, а грамматическая форма меняется, и, конечно, наоборот (см. о разделении интерлинеарного и трансформационного способов перевода, восходящему к Р.К. МиньяруБелоручеву и Л.С. Бархударову, согласно которому перевод может быть лексически интерлинеарным, а грамматически трансформационным и наоборот [11, с. 260]). Итак, можно говорить о том, что в одном «неразделимом» единстве – например, слове – присутствуют две единицы перевода.

Далее, заметим, что применение грамматической трансформации на отдельной единице зависит не только от языковых свойств этой единицы, но и от подобных единиц в окружающих предложениях и в других, более отдалённых, местах текста. Бинарная технологическая модель перевода, при которой решение всегда принимается на основе двух данностей, работает и здесь: например, сначала проверяется возможность употребления лексической единицы в той же грамматической форме, что и в оригинале (т.е. происходит бинарный выбор между интерлинеарным и трансформационным переводом), а при невозможности эта форма заменяется другой, но потом она сличается и с другими окружающими предложениями и соответственно изменяется или оставляется. Мышление переводчика в каждый момент времени (составляющий, как правило, долю секунды) делает бинарные ходы, и они касаются сравнения единицы языка перевода на предмет соответствия единице оригинала с точки зрения системы языка, нормы и узуса языка, текста, культуры. Повторимся, что огромное количество решений принимается уже на этапе сравнения двух языков (системы и, в меньшей мере, нормы и узуса) и, далее, единицы и текста: все люди в целом одинаковы, при межкультурных контактах с использованием перевода предполагается пользование одними и теми же культурными ценностями; системы языков различаются, видимо, сильнее, чем культуры. Отсюда и большой удельный вес переводческих приёмов, приходящихся именно на язык, что находит отражение, в том числе, и при описании реноминаций в сопоставительных исследованиях [см., например:14]

Бинарную технологическую модель перевода мы описали в работе, принятой к публикации в материалах Международной конференции Procedia – Social and Behavioral Sciences (Chikov M., Khramova Y. Zum binären Translationsmodell. International Conference; Meaning in Translation: Illusion of Precision, MTIP2016, 11-13 May 2016, Riga, Latvia), одна-

ко основные черты этой модели приведены и здесь.

Модель разрабатывалась и проверялась нами на материале речи А. Меркель, исследуемой на предмет применения переводческих решений в случаях тех или иных трудностей [3*]. На всю речь объёмом 10 страниц (18 000 знаков) пришлось более 100 трудностей, за исключением 2-х все они были именно трудностями, а не проблемами (в терминологии К. Норд [2, с. 208 – 210]), то есть, такими явлениями, которые вызваны системными языковыми причинами, а не культурными различиями. Разумеется, нам не встретилось ни одного случая, в котором можно было бы применить чисто грамматическую трансформацию. Наличие подавляющего большинства трудностей, а не проблем, конечно, объясняется жанром текста – политическая речь, обращённая ко всему миру, должна быть понятна всем и в значительной мере исключает какой-либо национальный колорит. Однако именно такие речи часто являются объектом перевода, и, кроме того, переводчиков в первую очередь следует учить именно преодолению языковых трудностей, поэтому исследовательская и дидактическая работа с таким материалом представляется плодотворной.

Мы последовали примеру Я.И. Рецкера и классифицировали не трансформации, а именно трудности, которые при сравнении немецкого и русского языков типизируются достаточно ясно. Количество трудностей по различным видам представлено ниже в Таблице 2.

133

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

Приблизительно 15 из 100 трудностей предполагают в качестве решения применение эквивалентов или вариантов. Заметим, что в случае эквивалентов речь идёт не об общеизвестных типа Bank – банк, а о частотных соответствиях политического дискурса, которые можно рекомендовать переводчикам при их подготовке для постоянного применения. Так, unberechenbar или unkalkulierbar может передаваться как непредсказуемый, zentral как

главный (скорее не центральный, хотя иногда это также возможно; сравним главная цель,

задача, проблема, трудность и т.д.), Entwicklungen как тенденции, ehrgeizig как амбици-

озный, auf etw. setzen как делать ставку на что-либо, vorankommen или etw. voranbringen –

как достичь или добиться успеха.

Приведём примеры вариантных соответствий, которые мы посчитали подходящими для исследуемого материала и для рекомендации к запоминанию при подготовке к пере-

воду политических речей: Vorgaben – цели / задачи, sich behaupten – укрепить своё положение / найти своё место, Verflechtung – сотрудничество / связи. Как видим, интерфери-

рованный вариант, приходящий в голову первым, не соответствует значению слова в этом дискурсе (Vorgaben – ?; sich behaupten – *утвердиться? Verflechtung – *сплетение?).

Антонимический перевод также встретился нам в отдельных случаях, и мы упоминаем его сразу после эквивалентов и вариантов, так как этот приём близок к ним. Выше мы приводили замечание Л.К. Латышева о двух единицах, задействованных в антонимическом переводе. Так, при передаче выражения wir können etwas nichts ungeschehen machen переводчик выделяет, во-первых, лексический предикат «происходить, случаться» и, вовторых, двойное отрицание, которое в европейских языках работает по принципу «минус на минус даёт плюс», и получает нечто вроде то, что должно было случиться/произойти, случилось/произошло. В противном случае, оставляя в переводе сему отрицания, он просто передаёт общий смысл фразы частотным выражением типа мы не можем ничего изменить, применяя, таким образом, готовый эквивалент или вариант. Примерно то же самое наблюдаем в случае wir lassen nichts unversucht – мы делаем всё возможное: двойное отрицание становится «плюсом», а общий смысл передаётся готовым выражением.

Одна из наиболее типичных трудностей немецкого языка с точки зрения перевода – предложные конструкции: употребление предлогов в немецком и русском языке, как известно, часто не совпадает. Здесь речь идёт скорее уже о трансформациях, хотя на целый ряд подобных случаев переводчик может выработать для себя определённые варианты и эквиваленты. Но, так или иначе, он работает с двумя единицами: опирается на существительное и подбирает к нему соответствующий предлог. Единичные случаи типа:

Impulse für unser… Miteinander – дальнейшие импульсы на благо/в пользу нашего сотрудничества/сосуществования,

Bemühen um Wettbewerbsfähigkeit – усилия на благо/для целей повышения конкурентоспособности

граничат с частотными конструкциями, например, с предлогом mit, который представляется самым «проблемным» предлогом при переводе с немецкого языка и, в отличие от приведённых выше случаев, требует более значительной трансформации: так, mit Australien haben wir einen Partner (при одушевлённом субъекте предлог в такой конструкции обычно передаётся эквивалентом в лице) может быть передано со сменой субъектнообъектной перспективы как Австралия является нашим партнёром. Сравним также:

mit internationaler Kraftanstrengung – объединяя усилия в международном масштабе, мы… / мы объединяем усилия в международном масштабе с тем, чтобы…

Следует заметить, что передача предложной конструкции при помощи деепричастия

– известный переводчикам приём; добавим лишь, что деепричастие может быть развёрнуто и в глагольную конструкцию, а также что эта закономерность ещё раз подтверждает

134

действие бинарной модели. Кроме работы с двумя языковыми единицами, мышление переводчика движется между двумя основными грамматико-семантическими категориями языка – предметностью и признаковостью –, придавая в данном случае субстантивной конструкции глагольный характер. Также обратим внимание на то, что передача предложных конструкций зачастую предполагает и другие лексические трансформации, которые, однако, выполняются не «комплексно», а с конкретными (двумя) лексическими единицами: так, internationale Kraftanstrengung нельзя передать на русский как международное объединение усилий, и признак, выраженный в прилагательном, нуждается в добавлении предметной единицы – в международном масштабе. Это – следующая трудность, на которой мы остановимся; добавим лишь, что из общего числа выявленных трудностей (100) предложные конструкции составили 15.

Трудность, вызываемая невозможностью употребления определённого прилагательного с определённым существительным, встретилась в 20-ти случаях из 100, таким образом, составив вместе с вышеописанными трудностями 50%. Как было сказано выше, решением представляется субстантивация – добавление или введение существительного:

außenund sicherheitspolitische Fragen – вопросы внешней политики и политики безопасности;

zunehmende wirtschaftliche Verflechtung – развитие экономического сотрудничества;

stimmen wir uns miteinander … eng ab – мы в тесном сотрудничестве

согласуем между собой;

steigender Meeresspiegel – подъём уровня Мирового океана.

Сравним также: dauerhaft erfolgreich machen – достичь долговременных успехов

(наречие преобразуется в прилагательное, прилагательное – в существительное); известный пример нетипичного употребления наречия в немецком языке, разрешаемого суб-

стантивацией: Was machst du beruflich? – Кто ты по профессии?

Ещё 10 случаев трудностей представлено глаголами с широким значением, которые при переводе часто предполагают смену синтаксической перспективы:

Wie konnte es vor 100 Jahren zwischen den Völkern und Nationen so weit kommen?

Как это могло случиться? (без упоминания субъекта);

Как народы и нации могли допустить это? (с упоминанием субъекта и сменой синтаксической перспективы);

alle Seiten sehe ich dazu aufgerufen – я считаю, что все стороны должны… / я

призываю все стороны…;

immer mehr Länder sehen sich vor gleiche Herausforderungen gestellt – всё больше стран сталкиваются с теми же задачами, проблемами / встают перед теми же задачами, проблемами…

Возвращаясь к случаям передачи немецкого пассивного залога русским активным или возвратным, отметим, что в исследуемой речи таких случаев нам не встретилось – представляется, что для определённых видов дискурса они вообще нетипичны. В отличие от приведённого выше искусственного примера Рабочие строят дом – Дом строится рабочими пассивный залог с применением глагола sehen – характерная особенность речи Меркель, и, может быть, не только её.

Оставшиеся же 40 случаев представляют собой словосочетания из двух единиц, из которых одна, как правило, является опорной и при переводе сохраняется, а другая подбирается в соответствии с ней – или же имеет место взаимовлияние этих двух единиц. Если в оригинале один кризис переходит в другой nahtlos, то в переводе глагол сохраняется,

135

Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета

а наречие с таким конкретно-пространственным значением, которое, конечно, сначала ставит переводчика в тупик, изменяется. Л.К. Латышев указывает на такой частотный переводческий приём как деметафоризация [5, с. 116]. Метафора – это обозначение некоего абстрактного явления конкретным, стало быть, при деметафоризации имеет место отказ от конкретики. Представляется, что одно из наиболее универсальных правил для переводческой интуиции основывается как раз на двух явлениях – генерализации и деметафоризации, а на бытовом языке это формулируется как «передать общий смысл». Если в другом языке нет такой же метафоры, как в оригинале (что бывает достаточно часто), или если в речи называется некий конкретный предмет, обозначение которого в другом языке сразу найти не удаётся, переводчик прибегает к более общему обозначению. Таким образом, отказываясь от метафоры, от конкретно-пространственного значения немецкого наречия в данном случае, обозначаем переход от одного явления к другому как быстрый, незаметный и т.п. Другой случай – kleine und große Partner; первое возникающее здесь желание – сохранить в переводе главное слово, партнёры. Все переводчики знают, что прилагательные большой и особенно маленький не соответствуют стилю многих переводимых в реальности текстов, обычно они заменяются прилагательными мелкий и крупный. Однако эти прилагательные не сочетаются с одушевлёнными существительными, поэтому, если принимается решение их сохранить, то партнёры можно заменить на страны, так как именно это имеет в виду канцлер (таким образом, получаем малые и большие страны: последние опять же не бывают мелкими и крупными). Это – пример того, как две единицы взаимно обуславливают друг друга.

Приведём наиболее сложный пример, на котором покажем, что трансформации осуществляются не комплексно, а по единицам. Wettbewerbsneutrale Gleichbehandlung состоит из двух единиц, каждая из которых в свою очередь также состоит из двух. Можно сразу заметить, что на русский язык из этих четырёх единиц легко передаются конкуренция и равный, они, видимо, и составят основу для поиска двух других единиц. Точнее, равный – это характеристика субъектов, а в нашем случае речь идёт о производном от глагола behandeln и, соответственно, об объекте. J-n. auf eine Weise behandeln – обращаться с кем-

либо как-либо; речь идёт всё-таки о партнёрах, о странах, тем более о равноправных, поэтому, возможно, лексическим вариантом глагольного обозначения будет всё же не обра-

щаться, а относиться к кому-либо как-либо. Соответственно, это может быть равноценное отношение, или отношения равноправия, или отношение как к равноправным парт-

нёрам (вспомним трудные случаи сочетания определённых прилагательных и существительных, требующие добавления ещё одного существительного). Второй компонент, wettbewerbsneutral, содержит помимо конкуренции элемент со значением отрицания, что даёт

исключающее конкуренцию, без конкуренции и т.п.