Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

subbotina_es_otv_red_povsednevnost_rossiiskoi_provintsii_xix-1

.pdf
Скачиваний:
4
Добавлен:
14.11.2020
Размер:
2.3 Mб
Скачать

Возросшая мобильность сельского населения, в результате масштабов крестьянского отходничества, разрушала замкнутость деревенского мира. В село проникала грамотность, все большее число крестьянских хозяйств втягивалось в товарно-денежные отношения, развивалась правовая культура деревенских жителей. Наряду с благами цивилизации в жизнь деревни пришли и городские пороки. Существенным фактором в развитии социальных девиаций стала урбанизация. Усилившиеся влияние города выразилось в деградации

нравственных норм традиционного общества.

 

 

 

Оценки

влияния

отходников

на

сельскую

повседневность

представителями

разных

слоев деревни

схожи. Тамбовский

помещик

Н.В. Давыдов считал, что

«возвращавшиеся

домой крестьяне

вносили

в сельскую жизнь понятия, далеко не всегда

желательные, радикально

расходившиеся с прежними воззрениями»1. О пагубном влиянии отходников на патриархальные устои крестьянской семьи сообщали в своих рапортах сельские приходские священники Тамбовской епархии. Они, в частности, писали: «Побывал паренек в Питере, стал другим человеком»; «Авторитет родителей над детьми ослабевает»; «Молодое поколение, возвратившись с заработков, стремится отделиться» и т.п.2

Отхожие промыслы крестьян выступали одним из каналов проникновения в деревню пагубного пристрастия к «зеленому змею». Возвращение крестьян с заработков являлось традиционным поводом для сельского пьянства. Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1883 г. сообщал, что в с. Лесное Конобеево Шацкого уезда «по возвращению из отхода и разделение барышей начинается пьянство. Крестьянин собирает своих родных и близких знакомых, покупает ведро водки и угощает, поят даже детей. Напившись, хозяин идет со всеми в трактир пить чай и пиво. Таким образом, пьют до тех пор, пока не пропьют весь заработок, доходящий до 100 руб. на каждого»3.

Воздержимся от утверждения о повальном пьянстве русской деревни. Отметим, что регулярно водку в селе пили единицы, как правило, сапожники, кузнецы, отходники, т.е. лица не связанные с аграрным трудом4. По мнению ярославских крестьян, развитию пьянства способствовали отхожие промыслы (работы на винокуренных заводах) и жизнь в городе. Они считали, что сапожники, кузнецы, бондари «набаловались» и привыкли к водочке благодаря

1См.: Давыдов Н.В. Из прошлого. Ч. 2. М., 1917. С. 30.

2См.: Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 181. Оп. 1. Д. 2076. Л. 25об, 30об, 69об.

3Тамбовские губернские ведомости. 1883, № 18.

4Бородин Д.Н. Итоги винной монополии и задачи на будущее. СПб., 1908. С. 95.

21

своему занятию1. В Новгородской губернии имели пристрастие к вину крестьяне, состоящие в услужении у лесопромышленников и занимающиеся каким-либо мастерством2.

Пьянство в первую очередь было широко распространено в среде рабочих-отходников, которые оказывались оторванными от своих общин. Находясь вне их влияния и контроля, они предавались тем видам пьянства, которые осуждались их общинами. По утверждению дореволюционного исследователя В.К. Дмитриева, изучавшего проблему потребления спиртного в начале XX в., «при переходе крестьян-земледельцев в ряды промышленногородского пролетариата расход их на алкоголь возрастает в большее число раз, чем возрастает при этом переходе общая сумма их дохода»3.

Вместе с привычкой к спиртному отходники вносили в сельскую среду и другие формы отклоняющегося поведения, прежде всего хулиганство. В начале XX в. архангельский губернатор с тревогой отмечал: «За последнее время с каждым годом все более стала развиваться торговля водкой, пьянство усиливается, как результат, нарождается хулиганство, вносящее страшную дезорганизацию в ход крестьянской жизни»4. Распространение хулиганства в деревне, особенно в начале XX в. было следствием влияния города и того курса, который по отношению к российской деревне избрала власть. Следует согласиться с утверждением П.Н. Зырянова о том, что «политика разрушения общины в значительной мере расшатала устои крестьянского мира и ослабила контроль над поведением однообщественников»5. Сельская молодежь воспринимала вино и последующее хулиганство как свидетельство собственного удальства, как демонстративный вызов традициям и нравам старшего поколения. Наблюдатель из Архангельской губернии (1911 г.) так описывал возвращение отходников в родные селения: «Отборно ругаясь, горланя песни, с гармошкой в руках бродят они до поздней ночи по селу, и без драки им праздник не в праздник. Редкий праздник обходится без драки

скровью»6.

Вопределенных условиях хулиганские выходки перерастали в более серьезные для власти преступления. Так, в Тамбовской губернии увеличилось число крестьян, осужденных за неповиновение властям. Их доля

1Русские крестьяне. … 2006. Т. 2. Ярославская губерния. Ч. 2.С. 205.

2Там же. 2011. Т. 7. Вологодская губерния. Ч. 1. С. 214.

3Дмитриев В.К. Критические исследования о потреблении алкоголя в России. М., 1911. С. 11.

4Трошина Т.И. Народное пьянство на Европейском Севере России (конец XIX – начало XX века) // Новый исторический вестник. 2011. № 28(2). [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.nivestnik.ru/ 2011_2/07_troshina_2.shtml. (дата обращения 10.12. 2012)

5Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. 1907-1914 гг. М., 1992. С. 244, 247.

6Трошина Т.И. Указ. соч.

22

вобщем числе осужденных составляла в среднем за 1880-е гг. – 86,6 %,

в1890-е гг. – 87,1 %, за период 1901–1906 гг. – 98 %1. Связь деревенского хулиганства с революционными событиями начала ХХ в. очевидна. Правящие архиереи единогласно утверждали, что «ложно истолкованные

идеи о свободах … способствовали их превращению в свободу на своеволие и буйство мятежное»2. Еще более определенно о разлагающем влиянии

отходничество было высказано в отчете Тамбовской епархии за 1905 г. В документе читаем: «Находясь вдали от родины … такие люди, сходятся с людьми разных вер и нации, большей часть порвавших связь с церковью, усваивают от них безразличное отношение к вопросам веры и нравственности, а также недовольство существующим государственным строем и все это приносят в родные села»3.

Деформация нравственных устоев русского села стала особенно заметна в начале ХХ в. В рапортах, направленных в духовную консисторию Тамбовской епархии, благочинные округов, характеризуя состояния деревенской паствы, отмечали «непристойные песни и пляски», «нравственную распущенность», «разгул и большие вольности», «нарушение уз брачных и девственных»4. В отчете в Святейший Синод за 1905 г. курский владыка признавал, что в деревне происходит «ослабление семейных уз, незаконное сожительство, как следствие увеличение числа внебрачных детей»5. Как сообщал писатель В. Михневич, крестьяне, «которые в своем примитивном состоянии всегда твердо придерживались принципов крепкого семейного начала и которые по своей натуре никогда не были расположены к разврату, теперь сильно деморализуются и без стеснения нарушают «седьмую заповедь», когда они пребывали в городах в поисках работ»6 Попадая в городской вертеп, знакомясь с доступными женщинами, крестьяне быстро усваивали вкус свободной любви. Крестьянка Орловского уезда А. Михеева, сетуя на падение нравов в селе, признавала, что «мужики как поживут на стороне, то по возвращению заводят любовниц. В разврат пускались часто вдовы и замужние женщины, если муж много старше или в долгой отлучке»7.

Такое явление сельской действительности как снохачество, половая связь свекра и невестки, также выступало одним из следствий долгого

1Подсчитано по: Обзор Тамбовской губернии за 1880 … 1906 г. Тамбов, 1881-1907.

2Благовещенский П.А. О борьбе с хулиганством (из епархиальной жизни). СПб., 1914. С. 6.

3РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2118. Л. 131.

4ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 2076. Л. 2об, 9, 25об.

5РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2095. Л. 17.

6Михневич В. Язвы Петербурга. Опыт историко-статистического исследования. СПб., 1886. С. 332.

7Архив Российского музея этнографии (АРЭМ). Ф. 7. Оп. 2. Д. 1320. Л. 3.

23

отсутствия супруга по причине отхожего промысла. По наблюдению этнографа А.П. Звонкова, изучавшего жизнь крестьян Елатомского уезда Тамбовской губернии: «Молодой супруг не проживет иной раз и году, как отец отправляет его на Волгу или куда-нибудь в работники. Жена остается одна под слабым контролем свекрови»1. Из Болховского уезда Орловской губернии информатор в 1899 г. сообщал: «Снохачество здесь распространено потому, что мужья уходят на заработки, видятся с женами только два раза в год, свекор же остается дома и распоряжается по своему усмотрению»2.

Сторонние заработки крестьянок, к которым были вынуждены прибегать сельские семьи, выступали благодатной почвой для адюльтера. По утверждению П. Каверина, информатора из Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, «главной причиной потери девственности и падения нравов вообще нужно считать результатом отхожие промыслы. Уже с ранней весны девушки идут к купцу, так у нас называют всех землевладельцев, на работу. А там полный простор для беспутства»3. Близость помещичьих усадеб с прислугой – лакеями, кучерами и т.д. всегда значительно влияла на деревенскую нравственность, понижая ее4.

Девиантность в сексуальных отношения русских крестьян конца XIX – начала XX в. была обусловлена трансформацией традиционного уклада жизни русского села. Возросшая социальная мобильность сельского населения, при ослаблении регламентирующей роли семьи, прихода, общины, вела к подрыву нравственных устоев деревни, а, следовательно, к большей свободе в сфере половых отношений. Участившиеся связи крестьян с городом, а порой и перемена их социального статуса, разрушали прочность семейных уз, меняли традиционные представления о девичьей чести и супружеской верности.

В результате проведенного исследования установлено, что социальные девиации в традиционном укладе русского села стали следствием модернизационных процессов, происходивших в стране в конце XIX – начале XX в. Под влиянием города, отхожих промыслов, социальной мобильности жителей села, трансформировались привычные связи, общинные и семейные устои, патриархальные нравы, и, как следствие усиливались различные формы крестьянской девиантности.

1Звонков А.П. Современный брак и свадьба среди крестьян Тамбовской губернии Елатомского уезда // Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России (обычное право, обряды, верования и пр.) М., 1889. Вып. I. С. 128 – 129.

2АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л. 19.

3Там же. Д. 2036. Л. 15.

4Русские крестьяне. … 2006. Т. 2. Ярославская губерния. Ч. 1. С. 503.

24

М.А. Безнин, Т.М. Димони

ВГПУ, г. Вологда.

Повседневность «внезаконной» реализации права собственности в российской деревне 1930 – 1980-х гг.1

В числе достаточно обсуждаемых тем современной российской историографии находится проблема так называемых «злоупотреблений» колхозной и совхозной собственностью. В число этих явлений включается многообразный спектр действий: кражи сельхозпродуктов, так называемые «разбазаривания», «растаскивания» собственности, «самоснабжение», использование техники, другого имущества, земли для личных нужд и т.д. Однако исследователи практически не задаются вопросом о природе этих действий, их глубинных причинах, связанных, по нашему мнению, сглобальными изменениями аграрного строя России – проникновением государственного капитализма в советскую сельскую жизнь. Тот факт, что данные явления были одним из наиболее привычных явлений советской повседневности деревни, говорит о системной встроенности «внезаконной»реализации права собственности.

О государственной капитализациисела 1930– 1980-хгг., ее основныхэтапах, масштабах и экономических формах подробно идет речь в целом ряде наших работ2. Применительно к избранной теме следует отметить еще одну важнейшую роль капитала – социальную. Всоциальном плане капитал трансформировал способ эксплуатации сельскохозяйственного работника спреимущественно внеэкономического (повинностного) на преимущественно экономический («зарплатный»), отчуждал работника от собственности, подчинил его собственнику средств производства, интенсифицировал его труд и т.д.3 Важнейшая социальная функция капитала состояла в том, что под влиянием его функционирования произошлостановление новойсоциально-классовойструктуры колхозно-совхозной деревни. Капитал трансформировал гомогенное крестьянское общинное устройство в классы, по-разному проявлявшие себя вреализации «разделенного» права

1Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 12-06-00088-а «Базы данных по аграрной истории Европейской России 1930 – 1980-х гг.: опыт проектирования и интерпретаций»

2Безнин М.А., Димони Т.М. Капитализация в российской деревне 1930-1980- х годов. Вологда, 2005; Безнин М.А., Димони Т.М. Аграрный строй России в 1930-1980-х годах (новый подход) // Вопросы истории. 2005. № 7; Безнин М.А., Димони Т.М. Процесс капитализации в российском сельском хозяйстве 1930-1980-х гг. //Отечественная история. 2005. № 6.

3См. подробнее: Колбановский В.В. «Социология капитала»// Социс. 2012. № 6; Безнин М.А., Димони Т.М. становление «зарплатного» способа эксплуатации труда в российской деревне 1930 – 1980-х гг.// Проблемы развития территории. 2013. № 4.

25

собственности: речь идет о классах деревенской протобуржуазии, менеджеров, интеллектуалов, рабочейаристократии, пролетариата1.

Способы реализации новых отношений собственности, сформировавшихся

в процессе капитализации советской деревни 1930 –

1980-х гг., были связаны

с двумя

важнейшими

феноменами:

1)продолжением

функционирования, хотя

и в значительно

урезанном виде, крестьянского уклада

(сконцентрированного

в приусадебном

хозяйстве колхозников

и совхозных

рабочих

и

вызывавшего

к жизни

бытование

крестьянских

же

ментальных

установок

в

отношениях

собственности)

и

2)

становления

ифункционирования

капитализированных

укладов (государственного иколхозного), которые в значительной степени были связаны с разделенным правом собственности на землю и капитал, когда права владения землей и капиталами сельхозпредприятий (у колхозов – до 1958 г.) принадлежали государству, а права распоряжения и пользования осваивались новой сельскойсоциальнойпирамидой(прежде всего, ее верхушкой).

Формальные способы регулирования отношений собственности, определенные советским законодательством, ставили во главу угла, прежде всего, государственные интересы, а различные должностные лица, по мнению законодателей, должны были однозначно стоять на страже «социалистической собственности». Рядовые же граждане, исходя из законов страны, должны были действовать в реализации прав собственности с необходимым уровнем «социалистической сознательности», ставя государственные и общественные интересы выше личных (в трактовке юристов довоенного времени «личная собственность колхозного двора честными и добросовестными колхозниками приобретается в результате их участия в общественном колхозном производстве»2). Однако социально-экономические реалии государственного капитализма шли вразрез с законодательными формальными представлениями, и в повседневной жизни возникали иные формы регулирования отношений собственности, либо непрописанные взаконе, либо законом запрещенные (мы их называем внезаконными). Нельзя сказать, что государство не реагировало на эти явления: сохранился довольно богатый комплекс актового материала (о нем речь пойдет ниже) регулировавшего эту сферу повседневности, причем далеко не всегда в карательном ракурсе.

Рассмотрим, как становление и развитие отношений собственности вдеревне 1930 – 1980-х гг. обуславливало, в том числе, «внезаконные» способы ее реализации. Здесь нужно остановиться на исторических обстоятельствах,

1См. подробнее: Безнин М.А., Димони Т.М. Социальные классы в российской колхозно-совхозной деревне 1930 – 1980-х гг. // Социс. 2011. № 11.

2Никитин А., Рускол А. Сталинский устав сельскохозяйственной артели – основной закон социалистического строительства в деревне // Советское государство и право. 1940. № 2. С. 31.

26

формировавших важные моменты отношений собственности в колхозно-совхозной деревне.

Имущество крестьянского двора до конца 1920-х гг. ассоциировалось сельским социумом с личностью членов семей, «трудом и потом нажитой» частью человеческой жизни1. Не случайно в период коллективизации самую большую тревогу крестьянства вызывала возможность полного обобществления имущества. В литературе многократно описывалось, что вэто время в деревнях распространялись слухи, что «порядки в колхозах придут к общему котлу и общей ложке», колхозников будут клеймить («печать антихриста») и т.д.2 Процесс насильственного отчуждения имущества крестьянских дворов нередко приобретал даже символический характер, наглядно демонстрировавший переход прав на собственность. Например, всводках НКВД по Северному краю за 1930 г. сообщалось: «Изъятый укулака…дом сразу же занят секретарем ячейки и служащим Северолеса. При раскулачивании…уполномоченные…во время описи имущества ценные вещи брали себе, оценив в 10% стоимости. …В дом раскулаченного поместился секретарь партячейки…, обставил квартиру кулацкой мебелью…, взял в свое пользование кулацкий тулуп, несколько пудов мяса, присвоил несколько фунтов меда». «Бригадир…забрал водном хозяйстве 20 ф. меда, вдругом хозяйстве вино, яйца и т.д. Председатель…колхоза присвоиллампу, часы иумывальник»3 и т.д.

Неудивительно, что и основное крестьянское имущество (средства производства), ставшее основой колхозных капиталов, обусловило формирование мнения колхозниковоколхознойсобственностиотчасти како«своей». Этоодна из причин того, что деревенские жители пыталось явочным порядком осуществлять права «бывших»собственников. О том, что колхозники помнили об отчужденном в колхоз имуществе, говорят многочисленные опросы историков и социологов4. Так, например, студентам исторического факультета Вологодского государственного педагогического университета в1999 г. Василий Иванович Баженов (75 лет), житель деревни Брусенец Нюксенского района Вологодской области говорил: «20 мая 1931 г. вступили в колхоз. Сдали скот, сельхозорудия и т.д. Единоличная земля находилась на Железихе». Анна Александровна Суровцева (86 лет) жительница той же деревни рассказывала: «В колхоз вступили в 1938 году. Сдали

1См. подробнее: Яхшиян О.Ю. Собственность в менталитете русских крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX – XX вв.). М., 1996. С. 92 – 105.

2Вологодской областной архив новейшей политической истории (далее – ВОАНПИ). Ф. 1855. Оп. 1. Д. 263. Л.

3Там же. Л. 164.

4См., например: Голоса крестьян: сельская Россия ХХ века в крестьянских мемуарах. М., 1996 и др.

27

15 коров, 7лошадей, телеги, сани, даже упряжь. Отобрали хлеб. Единоличная земля находилась вдеревне Липино. Хотела быее вернуть»1.

«Внезаконной» реализации права на колхозную собственность со стороны сельскохозяйственного пролетариата (рядовых колхозников) способствовала долгое время сохранявшаяся ментальная убежденность отом, что труд является первоисточником имущественных прав2. Это особенно ярко проявлялось в таких способах «внезаконной» реализации права собственности как «земельные захваты» и «кражи»(такую терминологию использовало государство).

«Земельные захваты» (так называлась борьба за расширение приусадебного землепользования колхозных дворов выше разрешенного примерным Уставом сельхозартели минимума) – одна из наиболее известных и ярких примет жизни деревни 1930 – 1950-х гг. На рубеже 1940-1950-х гг. подобные «незаконные» земельные «захваты» совершали от 6 до 20% дворов3. О распространенности этого явления свидетельствует и законодательная практика СССР, которая дважды обращалась ксозданиюправовыхактов, карающихданное явление (1939, 1946гг.)4.

Кражи как способ «внезаконной» реализации колхозными исовхозными низами прав собственности («хищения социалистической собственности») также неоднократно регулировался законодателями. Наиболее и крупные и известные законы поэтомуповодубылипринятыгосударством в 1932и1947гг.5 В советской правовой терминологии 1930-1960-хгодовпод кражей понималось противоправное действие, выражавшееся в тайном хищении имущества, находящегося в обладании, пользовании или ведении другого лица или учреждения. Однако, попадая под признаки кражи по юридическому содержанию, с социально-нравственной точки зрения, особенно в голодные годы, подобные действия колхозников были направлены на спасение жизни членов своих семей. Вболее спокойные и не голодные времена колхозники, вкладывая значительную долю своих трудовых усилий в общественное хозяйство колхоза (например, в 1950-е годы по Российскому Нечерноземью не менее 70 % общих трудовых затрат двора во всех отраслях хозяйства6), считали себя не только сопричастными к созданию общественной собственности, но и имевшими на ее часть законное право.

1Личный архив Т.М. Димони.

2См. подробнее: Яхшиян О.Ю. Указ. соч.

3См. об этом: Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье 1950 – 1965 гг. М., 1991.

4Постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 27 мая 1939 г. «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания»; Постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП (б) от 19 сентября 1946 г. «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» .

5Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»; Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества».

6См. об этом: Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье 1950 – 1965 гг. М., 1991.

28

Это убеждение проистекало из того, что уровень изъятия продукции государством был столь высок, что на выплаты по трудодням членам колхоза зачастую выдать было нечего (колхозники называли это «работой за палочки»). Так, даже при относительной либерализации экономического режима, в 1959г. российский колхозник среди всех источников поступлений получал от колхоза лишь 5 % картофеля, 17 % овощей, 0,3 % мяса, 1 % молока, 0,1 % яиц, 3,9 % денежных поступлений1.

Несоответствие размеров вкладываемого в создание колхозной собственности труда и отдачи, выражавшейся в распределении по трудодням, порождало в общественном мнении деревни устойчивое представление о возможности самостоятельного справедливого перераспределения части колхозного имущества в пользу колхозных дворов. Это мнение четко выразилось в присказке: «Если от многого взять немножко – это не кража, а просто дележка». В сводках ОГПУ-НКВД, документах партийных органов и др. отмечено множество подобных фактов. Так, за два месяца с начала действия закона 1932 г.в СССР по делам о хищениях было арестовано 44 тыс. человек, из них 40% - за хищения колхозного и совхозного имущества2. Повседневность это формы «внезаконной» реализации права собственности подчеркивалась тем, что бригадиры и члены правлений убеждали колхозников: «Понемногу брать можно, за это ничего не будет»3.

Примерами так называемых «краж» полны и документы 1940-х – 1950-х гг. Так называемые кражи имущества часто совершались путем свободного доступа к неохраняемой продукции. Так, колхозник Оников в 1942 г. из овощехранилища колхоза «Коммунар» Архангельской области, которое никем не охранялось и не запиралось, похитил 40 кг картофеля4. В том же году в Куйбышевской области колхозница Дуренкова оставалась ночевать втракторной будке и, воспользовавшись тем, что в бункере комбайна осталась рожь без всякой охраны, похитила более 200 кг, привезла ее в лес и там запрятала5. «Дело с хищением колхозной собственности зашло так далеко, что в колхозах расхищаются целых скирды хлеба, стоги сена, лошади, овцы ….», - сообщал в 1943 г. Наркомат земледелия в ЦК ВКП (б) А.А. Андрееву6. Так, в Омской области в 1942 г. только за 3 квартала в суды поступило 3013 дел о хищении сельхозпродуктов, в Татарской АССР в первом полугодии 1942 г. за хищение сельхозпродуктов было осуждено

1Там же.

2Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД:1918-1939 гг.: Документы и материалы: В 4 тт: Т.3: 1930-1934

гг.: Кн. 2. 1932-1934 гг.

3Там же.

4РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 123. Д. 77. Л. 211.

5Там же. Л. 211.

6Там же. Д. 138. Л. 5.

29

2682 чел.1 Кражи колхозного имущества в 1945 – 1960-х гг. были настолько распространенным явлением, что в Вологодской области составляли более половины всех зарегистрированных на данной территории преступлений, до 70 % всехосужденныхза хищения посоциальномустатусубыли колхозниками2.

В основном, предметом покушений на колхозную собственность были продукты питания. Объем похищенного был нередко довольно значительным. Только по 142 делам, рассмотренным в 1942 г. Омским областным судом, количество похищенного зерна составляло 263 т. По расследованным уголовным делам в колхозах Вологодской области за 1945 – первый квартал 1946 г. было украдено и «растрачено»: разных хлебных культур – 66 572 кг, гороха – 1346 кг, картофеля – 1201 кг, овощей - 4391 кг, меда 149 кг, молока 1278кг, сена и соломы–

36273 кг ит.д.3

Повседневная распространенность такого вида реализации прав на колхозную и государственную собственность была обобщена деревенскими жителямив частушке:

«Ну, давайсоревноваться: Ты сомной, а я с тобой– Кто побольше натаскает Из колхоза ржидомой».4

Рассмотрев проистекающие из обычного права и крестьянских ментальных установок основания «внезаконной» реализации прав собственности, обратимся к другой важнейшей составляющей этого феномена. Она была связана с победой государственного капитализма всельском хозяйстве и формированием новых социальных сельскохозяйственных классов, реализующих свои права «разделенной» собственности. В первую очередь советское государство для контроля над капиталом взращивало свой высший класс – протобуржуазию, покровительствовало ей, укрепляло ее позиции. Класс же протобуржуазии в условиях существования крупного колхозного и совхозного агробизнеса (председатели колхозов, директора совхозов и МТС) нуждался в классах, функционально помогавших ей управлять капиталом. Этими классами, реализовавшими свою часть прав собственности, в деревне были «средние»классы социальной пирамиды – менеджеры, интеллектуалы, рабочая аристократия. Сельскохозяйственные менеджеры (бригадиры, бухгалтера, кладовщики и др.) реализовывали свое право на разделенную собственность, в том числе и через «внезаконное» присвоение тех ресурсов, ккоторым по роду деятельности были

1Там же. Д. 77. Л. 211.

2ВОАНПИ. Ф. 2522. Оп. 17. Д. 95. Л. 11.

3Там же. Оп. 8. Д. 77. Л. 113.

4Русские частушки. М., 1996.

30