subbotina_es_otv_red_povsednevnost_rossiiskoi_provintsii_xix-1

Игнатьева Г.К.

КГУ, г. Курган

Осоотношении понятий «обыденность» и «повседневность»

Впоследние десятилетия наблюдается повышенный интерес практически всех социально-гуманитарных наук к теме повседневности: она стала объектом пристального внимания философии, истории, этнографии, социологии, культурологии и др. наук. Каждая из них ставит и решает свои исследовательские задачи, изучая при этом различные аспекты и стороны повседневной жизни различных исторических эпох. В тоже время есть

проблемы общие для всех наук, исследующих данную проблематику, в частности, отсутствие более или менее общепринятого толкования понятия «повседневность», его соотношения с другими понятиями, например, с понятием «обыденность», которое также встречаются в современной литературе. Вопрос о соотношении указанных понятий решается по-разному. Можно предположить, что для некоторых исследователей повседневности такого вопроса вообще не существует, так как эти понятия они рассматривают как взаимозаменяемые, не находя, по-видимому, какихлибо различий в их содержании или считая эти различия незначительными. В кратком тематическом словаре по культурологии, под редакцией Драч Г.В, определение повседневности отсутствует, а обыденная культура определяется как «совокупность идей, принципов, процессов, явлений культуры, связанных с повседневной жизнью людей»1. Для Кравченко А.И. обыденная культура – это «владение, обычаями повседневной жизни, социальной и национальной среды, в которой человек проживает… То же, что и повседневная культура»2. Т.С.Георгиева в своей работе «Культура повседневности» также определяет обыденную культуру как культуру повседневности. «Подобно тому, как повседневность - это жизнь в целом,

все жизненные реалии, так и культура повседневности – это культура в ее синкретичности. Это то, во что погружен человек, где он живет, как живет, мыслит, ведет себя и т.п. Обыденная культура – это специфический, только человеку свойственный, способ его бытия… Повседневность – это обыденная естественная среда, актуальное «здесь» и «сейчас» бытия человека, включающее весь спектр его личностных предпочтений»3.

1Культурология. Краткий тематический словарь / под ред. Драч Г.В. Ростов-на-Дону: «Феникс», 2001. С.92.

2Кравченко А.И. Культурология. Словарь. М.: «Академический проект», 2001. С.421.

3Георгиева Т.С. Культура повседневности: В 3 кн. Кн. 1. Частная жизнь и быт древних обществ. М.: «Высшая школа» , 2005. С..17-18.

171

Однако существует и прямо противоположная точка зрения, согласно которой рассматривать понятия «повседневность» и «обыденность» как синонимы безосновательно и недопустимо. По мнению Мареевой Е.В. повседневность и обыденность отличаются друг от друга своей духовной, смысложизненной составляющей. «Повседневная жизнь – антипод жизни необычной и выдающейся. Но только утратившая свой смысл и цель повседневная жизнь становится изматывающей человека обыденностью. Не только рутина отличает обыденную жизнь, но и ее замкнутость на вопросах быта. Иначе говоря, обыденная жизнь – это жизнь, единственным содержанием которой стал быт и соответствующие ему ценности»1.

Беловинский Л.В. разницу между понятиями «повседневность»

и«обыденность» видит в том, что последняя лишена рефлексии, инновативной деятельности, это сфера привычного, традиционного и предлагает «обыденность» понимать в более узком смысле, лишь как повседневность, связанную с бытом. Это так же культурная практика, реализация культурных норм и стандартов, но не во всей их совокупности, а только в их части… Обыденность – часть повседневности, из которой изъята специализированная

инновативная деятельность. Это совокупность неинновативных традиционных форм деятельности»2.

Отсюда следует, что обыденная культура – это культура как бы второго сорта, более низкого качества и содержания. В ней отсутствуют высокое: духовное, творческое начало и, напротив, она характеризуется приземленностью: наличием прагматизма, рутины, повторяемости, заботами

ихлопотами о хлебе насущном. Очевидно, что такая точка зрения имеет право на существование, потому что сама повседневность действительно достаточно сложное образование. В ней нет единой упорядоченной системы, она

распадается на конкретные и локальные сферы. Особую сферу повседневности представляет низкая жизнь улицы, толпы, трущоб, криминальной сферы и т.п.3

Однако и согласиться с изложенными выше точками зрениями трудно. Повседневность – это не только тот предметно-вещественный мир, в котором

проходит наша телесная и духовная жизнь. Это, прежде всего, система интерпретаций, бесчисленных вариантов смыслов, значений и толкований, которыми мы наделяем предметы или события, то есть своего рода рефлексия общества в целом или отдельного человека по поводу какой-либо ситуации, события, поступка. Предметы, процессы, составляющие повседневную жизнь,

1Мареева Е.В. С.Кьеркегор: единство души силой выбора //Философские науки. 2002. № 5. С. 87.

2Беловинский Л.В. Сущность и структура повседневности // Философские науки. 2012. №7. С.88.

3Ерасов Б.С. Социальная культурология. В 2-х частях. Ч.1. – М.:АО «Аспект Просс», 1994, С..143.

172

по-разному понимаются, оцениваются и обществом в целом и каждым конкретным индивидом и какими-то социальными группами: различное отношение к семье, здоровью, деньгам, нравственным и эстетическим ценностям можно обнаружить не только, например, в русском и американском обществе, но и внутри каждого из них. Повседневность – это не свойство вещей или событий, а свойство, которым их наделяет человек. «Повторяющееся каждый день становится повседневным, если оно неизбежно, обязательно,

показатели «обыденности того или иного явления, момента в жизни и культуре относительны, зависят от точки зрения, с которой мы о них судим; к тому же

начала, также вызывает сомнения. Исторический опыт человечества показывает, что на протяжении веков повседневная жизнь людей была наполнена различными проявлениями духовной культуры - религии, искусства, в частности фольклора, морали, - теснейшим образом связанных с бытом. В далеком прошлом там, где зарождались практически все современные формы культуры, определяющую роль в повседневной жизни людей играл миф. Он наполнял пространство повседневности сакральным смыслом, сообщал знания, задавал ценностные ориентиры и модели поведения. Присутствие сакрального начала в повседневной жизни можно было наблюдать и в последующие эпохи. Это и наличие «красного угла» в доме православного, ежедневная молитва перед началом всякого дела и те, духовные усилия, которые должен был совершать человек, исполняя заветы Бога. Известно, например, что многие религиозные и моральные нормы, идеалы (десять библейских заповедей, золотое правило нравственности) не являются изобретением соответствующего (религиозного или морального) сознания, а представляют собой словесное и логическое оформление существовавших ранее бытовых норм и запретов. Особенность бытовой культуры в том, что она вырабатывала ценности простые, естественные и вместе с тем основополагающие. Они-то и обеспечивали личность вполне устойчивой

1Лелеко В.Д. Культурология повседневности: становление и современное состояние // Фундаментальные проблемы культурологи: В 4 т. Том 1: Теория культуры.- СПб.: «Алетейя», 2008. С..385.

2Касавин И.Т., Щавелев С.П. Повседневность и альтернативные миры // Философские науки. 2003. №5. С. 111.

173

системой ценностных ориентаций, даже если она не усвоила ценностей, вырабатываемых другими формами культуры. Таким образом, можно предположить, что долгое время резкой границы между высокой и низкой, духовной и бездуховной (сугубо бытовой) жизнью, инновативной и неинновативной деятельностью не было.

Важную роль в повседневной (обыденной) жизни играют традиции. Однако и они со временем изменяются, приспосабливаются к новым условиям, да и поведение человека в рамках традиции вариативно. Разные люди, разные представления о себе, о мире, о добре и зле, следовательно, и поступают они по-разному. Действия человека «есть не механическое следование той или иной норме и не воспроизведение традиционного обычая, а тот или иной казус человеческого поведения…Каждый индивид действует, исходя из конкретной ситуации, в которой он находится и которая зависит от его материальных ресурсов, а также когнитивных и культурных возможностей»1.

Повседневность характеризуется наличием рутины, однако простейшие жизненные ситуации, связанные с трудовой деятельностью, например, учителя, врача показывают, что рутина в них соседствует с нестандартными ситуациями. Сколько раз за день учитель «выходит из себя» не в силах справится

сситуаций? Сколько страданий видит врач, порой не в состоянии помочь? «И вместе с тем почти у каждого есть возможность связать свою деятельность

скакой-то высокой идеей…Это – так называемое призвание…обеспечивающее внутреннюю мотивацию трудовой деятельности»2.

Важнейшим носителем культуры является язык. Видимо поэтому для обоснования различия между повседневностью и обыденностью современные авторы нередко обращаются к наиболее авторитетным словарям русского языка, в частности, к толковому словарю В.И.Даля, в котором, по их мнению, эти понятия также толкуются различным образом: повседневный как ежедневный, а обыденный, как обиходный, привычный, в противоположность исключительному. Однако, это не совсем так. «В последнее время многие,

счьей-то легкой руки, стали писать обыденный, вместо, обиходный, искажение

крайне ошибочное», - пишет В. И.Даль в статье посвященной слову «обихаживать»3. На эту же ошибку В.И.Даль указывает и в статье

«обыденный». Слово «обыденный» во времена Даля понималось как однодневный, суточный, сделанный в один день. Слово «обихаживать»

означало старательно ухаживать, присматривать за чем-либо, а обиход -

1Бессмертный Ю.Л. Это страшное, страшное прошлое…// Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. М.: «Эдиториал УРСС», 2000. С.34-46

2Касавин И.Т., Щавелев С.П. Там же. С. 109

3Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: «Русский язык». Т .2. С. 585

174

хозяйство домашнее или ремесленное, расход, текущую потребность, обиходный, т.е. относящийся к обиходу, нужный, необходимый1. В словаре С.И.Ожегова повседневность определяется как быт, а быт в свою очередь, как повседневная жизнь, повседневный – осуществляемый изо дня в день, обычный. А вот слова «обыденный» и «обиходный» в словаре Ожегова получают новое значение: первое определяется как обыкновенный, заурядный, а второе как повседневный, обыденный2. Ни в словаре В.И.Даля, ни в словаре С.И. Ожегова нет противопоставления понятий «повседневный» и «обыденный». И, наверное, это неслучайно. Трудно себе представить, как смог бы выжить русский человек в невероятно трудных природноклиматических, социально-экономических условиях, без каких-либо ценностей, смыслов, идеалов, без творческого начала в целом, а как же «голь на выдумки хитра»?

Измозик В.С.

СПбГУ, г. Санкт-Петербург

Повседневность российской провинции в годы нэпа. 1924-1925 гг. (по материалам перлюстрации)

Статья основана на материалах перлюстрации частной переписки за 19241925 гг. На протяжении двух лет начальник ленинградского отделения Политконтроля ОГПУ И.А. Новик ежемесячно направлял на имя секретаря ленинградского губкома РКП (б) П.А. Залуцкого или зав. информационным отделом губкома Гусева один из пяти экземпляров «Сводки выдержек, составленных органами ОГПУ из прочитанной корреспонденции» объемом от 68 до 380 листов. Всего в архиве имеется 20 таких дел.3 Многие письма копировались достаточно подробно.

Нами был проведен контент-анализ перлюстрированной переписки за 1925 год. Всего было обсчитано 2073 копии перлюстрированных писем, в том числе из деревни – 407, городских922 и красноармейских – 744. Оказалось, что в деревенских письмах чаще всего затрагивалась проблема пьянства (116 писем или 28,5), преступности (в 84 письмах или 20,6%), поведения

1Даль В.И. Там же. Т .2. С. 637. Т. 3. С.147.

2Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: «Русский язык» 1989 С..528, 426, 440

3Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИСПД СПб.). Ф.16. Оп.5. Дд. 5911-5916; Оп.6. Дд. 6934-6947.

175

местных властей (в 82 письмах или 20,1%), постановки народного образования и культурной жизни (в 63 письмах или 15,5%), отношения к советской власти и

В переписке горожан на первом месте стоят письма об отношении к советской власти и коммунистической партии (96 писем или 10,4%). Далее следуют темы преступности (63 письма или 6,8 %), народного образования и культуры (62 письма или 6,7%), безработицы (61 письмо или 6,6%). Сравнительно меньше затрагиваются темы пьянства (43 письма или 4,6%), местной власти

(27 писем или 2,9%).1

Важность перлюстрированной переписки этого периода заключается в том, что подавляющая часть населения не догадывалась о перлюстрации переписки внутри страны и только часть пишущих подозревала существование цензуры зарубежной корреспонденции. Собранные вместе эти субъективные «фотографии минуты» позволяют понять настроения, убеждения и мотивы поведения людей того времени; увидеть реальную жизнь того времени с ее заботами и надеждами, особенно в ситуации, когда все перевернулось и еще не стабилизировалось. К тому же, в обстановке развивавшейся системы политического контроля и розыска граждане советской России приучались скрывать свои подлинные мысли и чувства. На службе, на собраниях очень многие представали в «масках», призванных доказать их лояльность к власти. Таким образом, оценивая реальный облик советских людей, историки, философы, экономисты и представители других гуманитарных дисциплин обязаны помнить о проблеме «внешнего» и «внутреннего» человека, о необходимости пытаться проникнуть под «маску», которая все больше срасталась с «лицом». И, на наш взгляд, перлюстрированная переписка позволяет в значительной степени это сделать. Какой же выглядит повседневность российской провинции в зеркале перлюстрации середины

1920-х гг.?

Во-первых, часть людей, «мыслящий тростник», пыталась разглядеть за «развороченным бурей быте» ориентиры будущей России; понять, что принесла российская революция 1917-1921 гг. в духовном отношении, как повлияет она на сущность самого человека. Трагизм Гражданской войны, голод 1921-1922 гг., реалии нового бытия заставляли часть людей переоценивать свои прошлые ориентиры; для других все происходящее было лишь подтверждением их первоначального диагноза о безумстве

1 Там же.

176

«большевистского эксперимента». Третьи по-прежнему были уверены

вгрядущем торжестве социализма. Были и те, кто внимательно всматривался

вокружающую жизнь, стараясь уловить и понять идущие в ней процессы. Все эти разные точки зрения, сталкиваясь, создавали подлинную панораму духовной жизни.

Мысли тех, для кого все происшедшее было гибелью великой страны без всяких надежд на ее возрождение, отражало письмо из Новгородской губернии во Францию в декабре 1924 г.: «Ты, я вижу, тоскуешь по родине. Чтобы облегчить тебе эту тоску, я расскажу тебе о нашей жизни. Не стану уж вспоминать о прошедших годах, когда бесконечные насилия, обыски, реквизиции были для нас обыденным явлением, но верилось, что пройдет угар нашей власти и сознают, что нельзя же бесконечно жить без правовых оснований. … Но не тут-то было. … Политика последних дней доказывает, что мы, «бывшие» объявлены вне закона. … Мы здесь не нужны при самом искреннем желании работать на пользу народа».1

Одновременно в обществе существовала искренняя вера в торжество коммунистических идеалов. Этой верой, в первую очередь, была охвачена часть молодежи, получавшая необходимый ориентир для духовных устремлений. Эти ребята размышляли о проблемах будущего коммунистического общества, его развитии. Некий Розанов писал в Ленинград в октябре 1924 г. другу: «Передо мной цель – коммунистическое общество, но ведь нельзя же допустить, что люди, достигнув коммунизма, почиют на лаврах, т.е. задерут ноги и станут плевать в потолок. Все мол у меня есть, трудиться в день нужно только полчаса, все сделано, чего только моя нога хочет. Но ведь это будет не жизнь, а свинское существование у корыта с болтушкой. Ясно, что появится новый мотив борьбы опять и опять, борьба бесконечна».2

Настроения значительной части интеллигенции, желавшей устойчивой нормальной жизни, готовой примириться с советской властью, получив возможность для творческой работы, относительно сносные условия существования и сохранявшей надежду на постепенную либерализацию

большевистского режима, отражало письмо из Торжка Тверской губернии в сентябре 1925 г. в Эстонию: «У нас настроение обывателя, захваченного потоком исторической стихии и осознающего свое бессилие бороться с ним… Мы уже отказались жить по нашим желаниям, т.к. всякая такая попытка очень больно отзывается на нашей спине. Но в то же время мы уверены …, если страна не погибнет, то она возродится…, признаки возрождения несомненны.

1Там же. Оп.6. Д.6934. Л.25-26.

2Там же. Оп. 5. Д.5915. Л.74.

177

Очень медленно совершается у нас переход от фантастики к реальной жизни. Процесс этот внутренний, им чем более внутренний, тем скорее он совершится. Эмиграция едва ли что может тут сделать. Рассчитывать на внутреннюю революцию – бессмысленно, на внешнюю интервенцию – смешно… Для людей сознательных и в то же время по убеждениям не могущих войти в правящую партию, остается один путь, какой-нибудь производительной работы. Труден этот путь, т.к. приходится подвергать себя многочисленным ограничениям, но этот путь единственно правильный. На этом пути произойдет в конце концов слияние враждующих сейчас элементов. … Что здесь страшно, ощущается лишь немногими. Это страшное, нестерпимое для немногих, для массы не понятно – это отсутствие свободы слова. Все прочее ничуть не хуже того, что было раньше. Всюду привычный для обывателя порядок».1

коммунистические идеалы, отрицая лицемерие старого мира, требовали от человека откровенности, бессребренничества, заботы о товарищах, скромности, подчинения личных интересов общественным и других столь же идеальных качеств и одновременно твердости, беспощадности в борьбе с врагами и всеми преградами на пути к счастливому будущему. Люди, искренне воспринимавшие требования новой морали, были в советской России. Они, в частности, гордились Красной армией, подчеркивая ее принципиальное отличие от армий других стран и старой России. Отец красноармейца Новикова писал сыну в октябре 1924 г. из Костромской губернии: «Горжусь, что видимо из тебя вышел неплохой красноармеец. … Вполне с тобой согласен, что по духу вряд ли найдется другая армия».2

Но наряду с этим сохранялись и развивались чувства лицемерия, стремления носить «маску» и «вести игру» по установленным властью правилам. Это не было чем-то новым для российской повседневности. Но по мере развития гражданского общества с середины XIX в. шел процесс освобождения человеческой личности от государственного диктата. Общественное мнение способно было поддержать независимое поведение или осудить «ползание на брюхе» перед властями. С созданием однопартийной системы при всех идеальных лозунгах мораль общества в целом формировалась под воздействием реальных условий жизни. Для значительной части рабочей и крестьянской молодежи открывались перспективы социального роста, обещавшие новый образ жизни. Для этого требовались «пролетарское

1Там же. Оп.6. Д.6943. Л.11.

2Там же. Оп.5. Д.5915. Л.50.

178

происхождение», упорство в достижении цели, некоторый уровень способностей и, конечно, политическая ортодоксальность. Поэтому наряду с искренне верившими в новые лозунги растет число тех, кто стремился оказаться в правящей партии ради устройства личных дел. Философия российского «Жюльена Сореля» выражена в письме молодого человека из Курска в декабре 1924 г.: «Я не могу себе простить, что родился так поздно или так рано. Если бы лет на 10 раньше, то в революции и мне бы перепал кусок. А если бы лет на 10 позднее, то такой же кусок я сумел бы перехватить в будущую революцию… Видишь захлебывающегося от ораторского восторга коммуниста, знай, что он, сукин сын, только потому в восторге, что получает 200-250 руб., а дай ему 12-15 руб., живо в стане монархистов будет…».1

По сути, так же, хотя и без философских размышлений, объясняла свой выбор жена военнослужащего из г. Сарапула Пермской губернии в феврале 1925 г.: «Федя, ты спрашиваешь, что меня заставило вступить в комсомол, а то и заставило, что комсомольцу и или партийцу везде и все доступно».2 Столь же трезво смотрел на эту проблему родственник ленинградского студентаполитехника из деревни Вахрушево Вятской губернии: «Я узнал о твоем намерении попасть в партию. Ты спрашиваешь мнения…, я считаю, что практически очень выгодно быть коммунистом, особенно человеку с головой».3 Облик молодого человека, живущего «моралью выгоды», рисует письмо со станции Белоостров на станцию Бологое в апреле 1924 г.: «Приготовьте вы или ваша крестная 20 бутылок (самогона), тогда я приеду и оправдаю дорогу да еще останется на покупку необходимых для нас вещей. Кольца обручальные куплены. Я решил, если хотите, венчаться, но только у вас, меня, наверное, к Пасхе примут в партию [речь идет о т.н. «ленинском призыве»] и у нас тогда нельзя будет».4

Имелись в обществе и те, кто выбирал духовную независимость. Из Орловской губернии в июле 1925 г. неизвестная девушка писала: «Если бы я записалась в партию, то мне было бы возможно учиться в университете, но я не могла записаться, потому что не со всеми пунктами коммунистической программы согласна. Коммунисты не признают никакой другой религии, кроме коммунистической, а я нахожу такое миросозерцание несколько ограниченным. … Я не могла отречься от религии и вступить в партию, чтобы иметь возможность учиться и быть активной работницей».5

1Там же. Оп.6. Д.6934. Л.122.

2Там же. Д.6936. Л.29.

3Там же. Оп.5. Д.5911. Л.44.

4Там же. Л.46.

5Там же. Оп.5. Д.5911. Л.59.

179

Составным элементом социально-мировоззренческих ориентиров было

мыслями: «Много везде еще казенщины и бюрократизма. Вера в возможность скорой победы, открыто признаюсь, уходит все дальше. … Меня, конечно, обвинят за это …, но факты, эти упрямые факты творящихся неурядиц во всем советском строительстве, говорят самим за себя».1

Материалы перлюстрации воссоздают многоцветную картину переплетения культурной отсталости, неграмотности, существования диких суеверий, унизительного положения учителей и других работников культуры со стремлением осуществить рывок к вершинам духовной культуры, с желанием помочь людям из потребителей культуры стать ее творцами. Письмо из Себежа Псковской губернии летом 1924 г. так рисовало школьную жизнь: «Школа полна жизни: тут и обычные классные занятия, и рисование иллюстративное и курсовое, лепка, пение (готовимся дать показательный спектакль, разучиваем вторую детскую оперу). Занятия моделизацией, черчение, … гимнастика пионеров, работа в столярной – словом, школа далеко не похожа на прежнюю мертвую».2 В письме из г. Нерехта Костромской губернии описывалась жизнь педагога: «Работаю учительницей и приходится совмещать и работу в избечитальне. Так что как собачка: день лаю в школе, а вечером вою в избечитальне. А воевать приходится потому, что здесь страшное хулиганство, хочу его искоренить. Дошло до того, что вечером боюсь ходить в деревню, а то уже грозят меня поколотить».3

Однако гораздо бо΄льшая часть корреспонденции была посвящена теневым сторонам культурной жизни. Школьник из Новгородской губернии так описывал свое учение: «Нас в школе 50 детей, ходим мы из разных деревень, некоторым приходится идти пять верст. Хорошо, что нынче зима теплая, но зато сырая, и мы часто приходим с мокрыми ногами, а некоторые мои товарищи не всегда приходят в школу за неимением обуви. … По одной книге приходится читать двум или трем ученикам, а задачников совсем нет, дома читать совсем нечего, в школе нет книг».4

неграмотности полную платят 5 руб. пособие. Азбуки, помещения нет, занимаются в избах по очереди, многие крестьяне не пускают, света нет.

1Там же. Оп.6. Д.6939. Л.103.

2Там же. Оп.5. Д.5913. Л.43.

3Там же. Оп.6. Д.6947. Л.352.

4Там же. Оп.6. Д.6934. Л.153.

180