Жизнеописания трубадуров Монах Монтаудонский

Монах Монтаудонский родом был овернский дворянин из замка под названием Вик, что близ Орлака, и был отдан в монахи в аббатство Орлакское. И поручил ему аббат приорат Монтаудонский, о каковом он весьма радел. Еще в монастыре стал он стихи слагать и сирвенты на злобы дня, и рыцари, и сеньоры округи той, забрав из монастыря его, стали ему оказывать всяческие почести, все ему даря, что ему ни понравится и чего он ни попросит; он же все это нес в Монтаудонский свой приорат. Не снимая одеяния, он между тем отстроил и весьма украсил свою церковь. После того возвратился он в Орлак к аббату своему и, доложив, как он украсил Монтаудонский приорат, благословения просил поступить в распоряжение эн Альфонса, короля Арагонского, и благословил его аббат. Король же потребовал, чтобы он мясо ел, ухаживал за дамами, кансоны слагал и пел, и так он и стал делать; и назначили его в Пюи Санта‑Мария главой всего двора и распорядителем соколиного приза.

Долгое время правил он двором Пюи, пока сам двор сей не угас. Тогда отправился он в Испанию, где все короли и сеньоры превеликие ему оказали почести. И прибыл он там в приорат под названием Вилафранка, что в ведении аббатства Орлакского, и аббат приорат передал ему сей, он же, весьма его обогатив и украсив, дни свои там скончал и умер. Множество сложил он прекрасных кансон, из которых некоторые здесь написаны, как вы сейчас услышите:

Гостил я в раю на днях

И до сих пор восхищен

Приемом того, чей трон

Встал на горах и морях,

Кто свет отделил от теми;

И он мне сказал: «Монах,

Ну как там Монтаудон,

Где больше душ, чем в Эдеме?»

* * *

«Господь, в четырех стенах

Келейных я заточен;

Порвал не один барон

Со мной, пока я здесь чах,

Неся служенья Вам бремя;

Мне в милостях и благах

Не отказал лишь Рандон

Парижский вместе со всеми».

* * *

«Монах, ходить в чернецах

Не мною ты умудрен,

А также нести урон

В честолюбивых боях

Иль сеять раздоров семя;

Ты лучше шути в стихах,

А братией будет учтен

Барыш на каждой поэме».

* * *

«Господь, звучащий в строках

Песенных суетный тон –

Грех, а гласит Ваш закон,

Что мертв погрязший в грехах;

Я ключ не нашел к проблеме,

Лишь чувствую Божий страх

И, путь забыв в Арагон,

Об пол разбиваю темя».

* * *

«Монах, потерпел ты крах,

Когда не пошел вдогон

За тем, чей лен – Олерон;

Так вот: кто был с ним в друзьях,

Кого он спас в свое время,

Кто знал, что в его дарах

Вес стерлингов не сочтен, –

И предал! – король не с теми».

* * *

«Господь, это Вашей взмах

Десницы к тому, что он

Не встречен, ибо пленен,

Привел – все в Ваших руках;

Плывет сарацинов племя

К Акре на всех парусах,

И, значит, тот обречен,

Кто вдел для Вас ногу в стремя».

* * *

Хоть это и звучит не внове,

Претит мне поза в пустослове,

Спесь тех, кто как бы жаждет крови,

И кляча об одной подкове;

И, Бог свидетель, мне претит

Восторженность юнца, чей щит

Нетронут, девственно блестит,

И то, что капеллан небрит,

И тот, кто, злобствуя, острит.

Претит мне гонор бабы скверной

И нищей, а высокомерной;

И раб, тулузской даме верный

И потому ей муж примерный;

И рыцарь, о боях и проч.

И как до рубки он охоч,

Гостям толкующий всю ночь,

А сам бифштекс рубить не прочь

И перец в ступке натолочь.

Претит – и вы меня поймете –

Трус, ставший знаменосцем в роте,

И ястреб, робкий на охоте,

И если гущи нет в компоте;

Клянусь святым Мартином, не

Терплю я вкус воды в вине,

Как и участье в толкотне

Калек, ибо приятней мне

Быть одному и в тишине.

Претит мне долгая настройка

Виол, и краткая попойка,

И поп, кощунствующий бойко,

И шлюхи одряхлевшей стойка;

Как свят Далмаций, гнусен тот,

По мне, кто вздор в гостях несет;

Претит мне спешка в гололед,

Конь в латах, пущенный в намет,

И в кости игроков расчет.

Претит мне средь зимы деревней

Плестись, коль нет приюта мне в ней,

И лечь в постель с вонючкой древней,

Чтоб в нос всю ночь несло харчевней;

Претит – и даже мысль мерзка! –

Ждать ночью мойщицу горшка;

И, видя в лапах мужика

Красотку, к ней исподтишка

Взывать и тщетно ждать кивка.

Претят наследников уловки,

Клянусь Творцом, и без сноровки

Кикс, сделанный в инструментовке,

И ростовщик, что ждет поклевки;

Как свят Марсель, осточертел

Мне плащ в два меха, и прицел

Трех братьев на один надел,

Четырехгранность пик и стрел,

И кто богат, а не у дел.

И не терплю я, Боже правый,

Чтоб резал мясо мне лишавый,

И стол под скатертью дырявой,

И тяжкий груз кольчуги ржавой;

Мне тошно высадки в порту

Ждать в ливень на сквозном ветру,

И наблюдать друзей войну,

И, чуя в сердце маету,

Зреть в каждом равную вину.

Прибавлю, что мне также тяжки

Девицы уличной замашки,

Курв старых крашеные ряшки

И фат, в свои влюбленный ляжки;

Претит мне – о святой Авон! –

У тучных женщин узость лон,

Под ноль стригущий слуг барон;

И бденье, если клонит в сон, –

Вот худший для меня урон.

Но тем я полностью задрочен,

Что, в дом войдя, насквозь промочен

Дождем, узнал, что корм был сочен

Коню, но весь свиньей проглочен;

Вконец же душу извело

С ослабшим ленчиком седло,

Без дырки пряжка и трепло,

Чьи речи сеют только зло,

Чьим гостем быть мне повезло.

Жизнеописания, с. 153–156