Нет фактов без вопросов

Однако историкам методической школы, которой историческая профессия во Франции обязана своим оформлением, эти выводы казались недостаточными. В культурном контексте конца XIX в., определявшемся влиянием экспериментального метода Клода Бернара, они видели свою задачу в том, чтобы сделать из истории "науку" в полном смысле этого слова. Отсюда борьба, которую эти историки вели против "философической" или "литературной" концепции истории.

Заявленная амбиция обязывала найти историку подобающее место относительно научного имиджа химика или натуралиста, которые, как известно, работают в лабораториях, и, следовательно, сосредоточить внимание на научном наблюдении. История, как пытались доказать Ланглуа и Сеньобос, тоже является наукой, занимающейся наблюдением. Но тогда как химик или натуралист наблюдают явления, изучаемые их дисциплиной, непосредственно, историк вынужден довольствоваться косвенным наблюдением, внушающим, следовательно, меньше доверия: ведь его, историка, свидетели - это не лаборанты, составляющие точно по графику регулярные отчеты о проведении экспериментов. Критический же метод делает историю не только познанием, но и наукой. Еще совсем недавно Сеньобос заявлял, что история не может быть наукой; и вот уже он рассчитывает, что критика позволит истории ликвидировать то расстояние, которое отделяет ее от науки.

Стремление присвоить истории статус науки объясняет то значение, которое это поколение историков придавало систематической и полной публикации критикуемых документов, их мечту составить исчерпывающий корпус всех имеющихся текстов, поступивших в распоряжение историков после тщательной критической процедуры. Отсюда же проистекала и идея окончательности достижений истории, сумевшей посредством критики надежно избавиться от недостоверных легенд и фальшивок. Отсюда, наконец, и та преемственность между средним образованием и научными исследованиями, когда последние предоставляют первому готовые к употреблению факты, так что преподавание истории становится равнозначным той же самой ученой истории, но избавленным от ее критических нагромождений...

Такая концепция истории легко может быть превращена в карикатуру на саму себя. А.-И. Марру высмеивает эрудитов-позитивистов с их идеей о том, что

мало-помалу в наших карточках накапливается чистое зерно "фактов": историку остается лишь точно и правдиво передать их, склоняя голову перед свидетельствами, которые признаны

74

Основании и пределы критики

достоверными. Одним словом, он не реконструирует историю. он ее обретает¹.

Далее А.-И. Марру приводит цитату из работы Р.Дж. Коллин-гвуда², в свою очередь, ядовито высмеивавшего эту, как он ее называл, историю "ножниц и клея" (scissors and paste history), составленную из готовых фактов (ready-made statements), которые историки должны лишь отыскивать в документах, подобно тому как археолог очищает черепок от облепившей его земли.

Конечно, эта карикатура явно утрирована, и Сеньобос или кто-либо другой на его месте никогда не узнал бы себя в портрете, написанном в столь упрощенческой манере. Однако будем откровенны: в своей ежедневной работе большинство историков, ведут ли они занятия или пишут обобщающий труд, действуют по схеме Сеньобоса. Они тратят много времени на чтение работ друг друга и на переработку трудов своих коллег. Книги одних являются для других настоящими собраниями фактов, карьерами, в которых они могут найти строительный материал для собственного здания. Область истории столь обширна, а источники столь многочисленны, что было бы ошибкой отказаться от использования работы, проделанной коллегами и предшественниками, при условии, конечно, ее соответствия методологическим требованиям: каждый раз начинать все заново, идти от первоисточника — затея отчаянная и напрасная. Если бы великие предшественники методической школы были в корне неправы, если бы факты не были в каком-то отношении материалом, собранным в результате критических исследований и предназначающимся для других историков, последние не стали бы утруждать себя анализом и конспектированием книг своих коллег. Прежде всего они, разумеется, берут на заметку идеи, которые желают развить или оспорить, но также отмечают и факты, которые могут им пригодиться. Надо называть вещи своими именами: любой историк без колебаний заимствует у других историков готовые факты, лишь бы они были полноценными и лишь бы он мог найти им новое применение в своем собственном построении.

Впрочем, такое разграничение установления фактов посредством критического метода и их последующей интерпретации,

\Manou H.-Y.\ De la connaissance historique. P. 54.

Признаюсь, что я испытываю к Робину Джорджу Коллингвуду слабость. Это был великий ум и, насколько я знаю, единственный философ, бывший также историком. Профессор философии в Оксфорде, Коллингвуд был также археологом и историком древней Англии. Мы обязаны ему фолиантом Cambridge Ancient History of England и многочисленными эрудированными статьями о Великобритании периода римского завоевания. К тому же он необычайно остроумен и читается с удовольствием...

75

J. Факты и исторический критика

даже если оно отвечает реальным нуждам образования, не может быть логически оправданным. Если возвести его в принцип исторического исследования, мы окажемся на ложном пути¹.

Опустим различие между прямым и косвенным наблюдением, которое не имеет большого практического значения, если учесть, что метод, как мы это видели, может, с одной стороны, применяться к исследованию настоящего, а с другой — касаться непосредственно наблюдаемых материальных следов прошлого².

Опустим также логическую невозможность практически начинать историю с критики оставленных прошлым следов. Классическое изложение исторического метода, ставящее критику во главу угла, требует такой подготовленности от историка, собирающегося критиковать тот или иной документ, что эта задача оказывается невозможной для того, кто не является историком изначально. Следует повторить: критика осуществляется путем сравнения, и поэтому невозможно установить, что документ является фальшивкой, если не знать, как должен выглядеть настоящий документ. Мы уже говорили о необходимости расшифровывать тексты, исходя из подспудных коллективных представлений, участвовавших в их создании. Только опытный историк в состоянии заниматься критикой. Это заключение подтверждается и теми трудностями, которые испытывают студенты, пишущие изложение текста: с одной стороны, наличие текста их успокаивает, у них нет того страха, который обычно вызывает чистый лист бумаги; с другой - это изложение оказывается, по мнению всех, кто участвовал в его проверке, гораздо труднее сочинения. Таким образом, историк попадает в каком-то смысле в замкнутый круг: то, что делает его историком, есть критика источников, но он может критиковать источники только уже будучи историком.

Фундаментальной ошибкой методической школы конца XIX в. было слишком упрощенное понимание связей внутри триады "документ - критика — факт". Это обстоятельство сдержанно отмечает М. Блок, явно имея в виду Ланглуа и Сеньобоса:

Многие люди, и среди них, кажется, даже некоторые авторы учебников, представляют себе ход нашей работы до странности наивно. Вначале, мол, есть источники. Историк их собирает, читает, старается оценить их подлинность и правдивость. После этого, и только после этого, он пускает их в дело. Но беда

В этом состоит ошибка Сеньобоса: считать, что преподавание и исследовательская работа следуют одной и той же логике. См. нашу статью: "Seignobos revisite".

М. Блок подробно останавливается на этом вопросе в "Апологии истории" (с. 30-33).

76

Основания и пределы критики

в том, что ни один историк так не действует. Даже когда ненароком воображает, что действует именно так¹.

В действительности и Моно, и Лависс, и Ланглуа, и Сень-обос, теоретически обосновав правила критики и выстроив вокруг них этические нормы исторической профессии, сами их не придерживались. Но они этого не осознавали, потому что сделанный ими решительный выбор в пользу изучения политики государств и функционирования различных институтов заставлял их отдавать предпочтение государственным архивам. А поскольку они полагали, что этот выбор сам собой разумеется, им и в голову не приходило ни его обосновывать, ни даже о нем объявлять. Он как бы застлал им глаза, и они перестали видеть себя со стороны.

По той же причине их история предстает как исследование отдельных периодов, ибо становление интересующих их политических режимов действительно вписывается в четкие временные рамки. Этой истории-периоду принято противопоставлять историю-проблему, где постановка вопроса, будучи совершенно эксплицитной, служит вычленению объекта изучения. Противопоставление это старо: уже знаменитое поучение лорда Актона в конце XIX в. гласило: "Изучайте не периоды, а проблемы"². Фактически даже те историки, которые изучают периоды, все равно строят свою историю исходя из вопросов, но вопросов, остающихся имплицитными и, следовательно, не вполне осмысленными.

Действительно, история не может происходить из фактов: не бывает фактов без вопросов, без предварительных гипотез. Иногда вопрос может быть имплицитным; но если бы его не было вовсе, историк потерял бы ориентацию, не зная, ни что искать, ни где искать. Бывает, что вопрос кажется поначалу расплывчатым; если же он не уточняется и в дальнейшем, то исследование обречено на провал. История — это не рыбная ловля сетью; историк не закидывает свой невод наугад, чтобы посмотреть, пой-мается ли рыба и какая. Мы никогда не находим ответов на вопросы, которые не задавали... И в этом история не отличается от других наук, как отмечал П. Лакомб еще в 1894 г.:

Поль Лакомб: Без гипотезы нет наблюдения

История [...] не поддается эксперименту в научном смысле этого слова. В отношении нее единственно возможным приемом

[Блок М.\ Апология истории. С. 38.

Lord Acton. A Lecture on the Study of History, Delivered at Cambridge, June 11, 1895. Londres: Macmillan, 1895. 142 p. См. также: Furet F. De 1'histoire recit a l'histoire probleme.

77

.?. Факты и историческая критики

является наблюдение. Необходимо, однако, договориться о значении этого слова Довольно часто воображают, что наблюдение состоит в том, чтобы не отводить глаз от бесконечного потока проходящих чередой явлений и ждать, когда эти явления подкинут вам по дороге одну из тех идей, которые служат обнаружению их общих черт. Но бесконечное разнообразие явлений ниспосылает лишенному концепции уму одну только неуверенность. Наблюдать как раз и означает не смотреть на все подряд рассеянным и ожидающим взглядом, а сосредоточить взгляд на определенных районах и определенных сторонах в соответствии с принципом отсечения и выбора, совершенно необходимым перед лицом необычайной множественности явлений. Только оформившаяся гипотеза, только заранее обдуманный план способны доставить этот принцип, ограничивающий угол зрения, включающий внимание в одном, специальном направлении и выключающий его во всех других. Если очевидно то, что гипотеза требует верификации, то столь же несомненно, хотя и менее очевидно, то, что наблюдение требует предварительного построения гипотезы.

De I'histoire consideree comme science, p. 54.

Историки Школы "Анналов", ссылаясь, впрочем, как на Лакомба, так и на Симиана, настаивали на этом пункте особо. Со свойственным ему остроумием Л. Февр, используя сравнение с деревенским трудом, совершенно справедливо разбивает в пух и прах историков, не ставящих перед собой вопросов:

...Если же историк не ставит перед собой проблем или, ставя их, не выдвигает гипотез, призванных эти проблемы разрешить — в плане ли ремесла, в плане ли техники или научных усилий, — то я с полным основанием берусь утверждать, что историк этот в умственном отношении уступает последнему из мужиков, который как-никак понимает, что негоже выпускать скотину куда попало, на первое подвернувшееся поле, где она разбредется и будет пастись кое-как, что нужно отвести ее на определенное место, привязать к колышку, выбрать именно то, а не иное пастбище. И этот мужик безусловно прав'.

Такие историки методической школы, как Ланглуа и Сень-обос (поскольку они были сравнительно единодушны в отношении встававших вопросов), не сумели вскрыть существующей взаимозависимости между фактами, документами и вопросами. И это было слабым местом их эпистемологии, хотя надо сказать, что Сеньобос все же видел, что к документу обращаются для того, чтобы задавать ему вопросы. М. Блок при-

' Фсир Л. Бои sa историю: Пер. с фр. М: Наука, 1991. С. 29.

7Н

Основания и пределы критики

водит даже одно его "любопытное" высказывание, которое, без сомнения, не было простым "фанфаронством", случайно сорвавшимся с уст его дорогого учителя: "Задавать себе вопросы очень полезно, но отвечать на них очень опасно"¹.

Зато свойственная им этика установления фактов по-прежнему остается незыблемым правилом профессии. Все современные историки, к какой бы школе они себя ни причисляли, соблюдают принципы критики. Г.-П. Пальмад в своем предисловии 1969 г. к "Искренней истории французской нации" Сеньобоса имел все основания заметить, что мы являемся "порой неосознанными и неблагодарными" наследниками основоположников исторической профессии. Мы склонны преуменьшать их вклад именно потому, что "слишком хорошо его усвоили".

Каковы бы ни были на практике используемые документы и какие бы ни возникали вопросы, на стадии установления фактов на первый план выходит достоверность, или правдивость, текста, представленного историком на суд публики. Ведь от этого зависит ценность истории как "познания". История основывается на фактах, и любой историк обязан приводить их в поддержку своих утверждений. Солидность исторического текста, его научная приемлемость зависят от того, насколько аккуратно и корректно автор воссоздал факты. Следовательно, обучение ремеслу историка включает в себя одновременно критический анализ, знание источников и умение формулировать проблему. Нужно учиться правильно конспектировать, правильно читать текст, не заблуждаясь относительно его смысла, значения и намерений его автора, и корректно формулировать задачи исследования. Отсюда то значение, которое имеет для исторических исследований, по крайней мере во Франции, "объяснение документов": текстов, изображений, статистических данных и т. д. Отсюда же и значение, которое придается при оценке профессионального уровня исследователей работе с первоисточниками, ссылкам на источники, оформлению библиографии, — короче говоря, всему тому, что мы совершенно справедливо называем "критическим аппаратом". Плохо это или хорошо для нее, но история не терпит неточностей. Или дата, сноска верны, или нет: они не могут быть чьим-то личным мнением. И для того чтобы оспаривать какую-либо версию, нужно представить иные факты, иные даты и сноски на иные источники.

Вероятно, именно этой общепринятой профессиональной этике историческая профессия обязана тем, что, несмотря на существующие внутри нее, как и внутри всякой общественной группы, разногласия, ей все же удается сохранять известное единство.

[Блок М.} Апология истории. С. 13.