Проблема духовного опыта и методологические основания анализа духовности - Токарева С.Б

Глава 3

Идея как форма постижения в мысли объективной реальности включает в себя сознание цели и проекции дальнейшего познания. При этом Лейбниц предупреждает, что «не всегда бывает безопасно ссылаться на идеи. Многие пользуются этой прекрасной вывеской для обоснования своих выдумок, ибо... не всегда имеешь идею о том предмете, в котором сознаешь себя мыслящим». Лейбниц в наброске «Что такое идея»23 выделяет следующие ее признаки. Идея находится в нашем уме, но состоит не в каком-то àêòå мышления, а в способности. Поэтому мы имеем идею вещи, если даже не мыслим о ней, лишь бы мы были способны в данном случае о ней помыслить. Таким образом, идея есть умение мыслить о вещи — в отличие, например, от вычислений, которые могут привести нас к вещи, но не дадут соответствующей идеи. Поэтому необходимо, чтобы во мне самом было нечто такое, что не столько приводило бы к вещи, сколько выражало бы ее. И Лейбниц заключает: «Наличие в нас идей не предполагает ничего другого, кроме того, что Бог, Творец равно и вещей и ума, вложил в этот ум такую мыслительную способность, благодаря которой Он мог бы, исходя из своих собственных операций, выводить то, что совершенно соответствовало бы выводимому из вещей. И если поэтому идея окружности и не будет похожа на окружность, все же у нее могут быть выведены истины, которые, без сомнения, будут подтверждать опыт обращения с реальной окружностью»24.

В ХХ веке сфера концептуального знания подверглась существенным изменениям в связи с размыванием демаркационных линий между научным и ненаучным знанием, ослаблением жестких методологических принципов классики и расцветом плюрализма всех сортов и мастей — от концептуального полиморфизма и идей множественности истины до признания полифундаментальности реальности и пропаганды широкого мировоззрен-

__________

познания, а в связи с вопросом о первосущности мира. Переход к пониманию идеи как формы мысли был совершен в философии Аристотеля, счи- тавшего, что чисто онтологическое понимание идей несостоятельно. Специфика идеи как способа постижения действительности состоит в том, что она выражает внутреннее всеобщее, субстанциальность вещи. По сравнению с понятием идея как форма мысли несравненно более конкретна.

23См.: Лейбниц Г.В. Указ. соч. Т. 3. С. 108—109.

24Òàì æå.

— 131 —

Раздел I

минизма. Философия откликнулась на эту ситуацию всплеском иррационалистических учений — философии жизни, экзистенциализма, герменевтики.

Современная философия научилась обходиться без признания абсолютного смысла, однако она не может игнорировать тот факт, что смысл предшествует человеческому опыту не только в форме идеального образа деятельности, но и в качестве условия самого опыта. Речь идет не об изолированных смыслах, а о континууме смыслов, то есть о смысловом горизонте. В переносном смысле слово «горизонт» означает «круг знаний, идей»26. В философии Гуссерля под горизонтом понимается предварительный нетематизированный контекст любого интенционального акта, и в качестве такового горизонт содержит те потенциальные предметные содержания, которые могут быть актуализированы в опыте. Но как формируется и что собой представляет тот смысловой континуум, который предшествует опыту?

Смысловой континуум представляет собой предшествующее познанию и обнаружению в опыте подразумеваемое. Именно подразумеваемое фиксируется понятием горизонта. По мере того как подразумеваемое актуализируется, понятие «горизонт» конкретизируется в понятии жизненного мира. «Жизненный мир» есть совокупность пред-мнений, пред-знаний, пред-рассудков, неявным образом — через язык и телесный опыт — входящих в структуру очевидности.

Жизненный мир складывается по мере того, как значимые для человека допредикативные истины и очевидности конституируются в деятельности трансцендентальной субъективности. Смыслы составляют идеальное существо опыта, а жизненный мир — его актуализацию в форме языка и телесного опыта. Эта предданная человеку реальность не может быть проинтерпретирована в терминах науки, недоступна ей, поэтому смысловое богатство жизненного мира было отвергнуто, предано забвению классической европейской культурной традицией и замещено значениями и категориями, коррелятивными математическому естествознанию.

Наука и теоретическая философия проходят в своем отношении к жизненному миру два этапа. Первый состоит в отказе от

__________

26 См.: Словарь иностранных слов. М., 1983. С. 139.

— 134 —

Глава 3

жизненного мира, осуществляющемся посредством процедуры заключения его «в скобки». Это тот этап становления мысли, на котором она отказывается от бытия, которое после этого акта лишь «подразумевается» в мысли, то есть продолжает присутствовать в ней неявно, лишь в качестве горизонта. На этом этапе мы имеем дело с классическим пониманием «чистой» очевидности: в результате заключения объективного мира «в скобки» оче- видным оказывается то, что обладает непосредственной достоверностью для разума. Переживание очевидности в классике есть акт вторичного обретения бытия, от которого мысль отказалась на первом этапе своего становления и которое неявно, в каче- стве горизонта, в качестве «подразумеваемого» продолжает присутствовать в мысли; в акте очевидности оно «исполняется».

На втором этапе наука и теоретическая философия возвращаются к жизненному миру как таковому, который априорен по отношению к научно-теоретическим построениям и тем идеализациям, на которых эти построения покоятся. Происходит возвращение к миру предданной человеку реальности, которую нельзя интерпретировать в терминах науки. Наоборот, сознание о мире должно освободиться от научно-теоретических категоризаций, применить феноменологическую редукцию и обратиться к многообразным формам непосредственной данности не отделяемого от человека, самоочевидного по смыслу мира. Такой мир есть собственно жизненный мир, который существует для человека до всякой науки, а такая очевидность есть постклассическая или «естественная» очевидность — очевидность естественного опыта с его наивной верой в существование объективного мира, трансцендентного по отношению к сознанию. Исходной его точкой выступает дорефлексивная очевидность Э. Гуссерля, которую Хайдеггер охарактеризовал как «акт идентификации подразумеваемого и усматриваемого, когда само подразумеваемое высвечивается в вещи». Неполнота, неотчетливость, неясность данности вещи означает «обремененность» опыта содержаниями, которые лишь «подразумеваются», но не осуществились еще в «реально усматриваемом».

Таким образом, в концептуальном знании следует разли- чать предварительный, доконцептуальный смысл, от которого отталкивается концептуальная деятельность, и окончательный смысл, сфокусированный в понимании. Речь идет о различных

— 135 —

Раздел I

смыслонесущих системах, которые отличаются характером оформления смысла, способами его выражения и ролью, которую они выполняют в мышлении. Носителем доконцептуального смысла чаще всего выступает вера. В любой системе, основанной на вере, реальные моменты смысла непостижимым для человека образом соединяются в целостность и действуют в единстве, как бы «бытийствуют» в сознании. Это тот уровень бытия, который содержит в себе точное понимание, предваряющее всякую деятельность. Любая концепция опирается на совокупность принимаемых на веру представлений о предмете изложения и его природе, отличную от иной совокупности принимаемых на веру представлений, определяющих другую концепцию. Таким образом, различие между концепциями есть различие в принимаемых на веру убеждениях по поводу излагаемого предмета.

Êанализу этого доконцептуального знания обратились в

ÕÕвеке представители постмодернизма. Ж.-Ф. Лиотар называет предварительное знание, выраженное в форме повествования — мифа или рассказа и «узаконивающее», легитимирующее те концептуализированные формы знания, которые на него опираются, Великими Рассказами, или «метанарративами»27. Нарратив относится к духовно-практическому знанию и представлен прит- чами, легендами и мифами.

Любое концептуальное знание, включая научное, нуждается в легитимации. Своеобразная исключительность философии состоит в том, что, в отличие от науки, она не только использует для своей легитимации рассказы, уже известные в культуре, но и изобретает собственные. Их-то и принято называть философскими спекуляциями.

Наибольшей результативности философия добивается как раз в сфере спекулятивной мысли. Замечательный результат спекулятивного познания и изложения состоит в том, что все рассуждения относительно объекта философствования признаются не по их непосредственной истинности, а по тому значению, которое они принимают в спекулятивном дискурсе. В случае отсутствия объединяющей спекуляции (нарратива) философия пре-

__________

27 Îò ôð. narratif — повествовательный.

— 136 —

Глава 3

вращается в тяжеловесную и запутанную структуру произвольных и несогласованных понятий, если бы каждое из них и поддерживалось неоспоримой логикой.

Философские спекуляции позволяют решить (локально, в рамках той или иной системы) извечные коллизии объективного и субъективного, непрерывного и дискретного, вечного и преходящего, конечного и бесконечного. В спекулятивном философском знании, включающем философию истории, наука в эпоху Просвещения обретает, по мнению Лиотара, свой легитимирующий метадискурс 28. Такую науку, которая входит в культуру как нормативное образование и обретает статус знания, опирающегося на узаконенные нормы консенсуса между учеными относительно истинности, доказательности, объективности и проверяемости не через обращение к общекультурным мифам и рассказам, а через соотнесение с философскими спекуляциями, Лиотар называет «модерном». Легитимация модернистского знания обеспечивается сообществом умов, рассуждающих определенным образом. Новые высказывания получают или не получа- ют «прописки» в теории в зависимости от того, насколько они вписываются в установленное правило консенсуса.

Рассказ, или наррацию, можно определить как свернутую форму дискурса. Он темпорален и подчиняется правилам развертывания сюжета. В отличие от развитых форм дискурса, рассказ метафоричен и допускает внутри себя множество языковых игр. Рассказ — это такой способ представления идей, при котором самая абстрактная человеческая мысль представлена в конкретной форме. История, притча, метафора дают определение предмета как живого отношения. Напротив, придавая знанию о предмете логи- ческую форму, мы лишаем его темпоральности и многозначности. Такое знание перестает быть живым, превращаясь в игру с абстрактными понятиями, поэтому само по себе оно не живет в культурной почве. Живым он остается постольку, поскольку на ка- ком-то базисном уровне оказывается «сращенным» со знанием нарративным. Абстрактное знание толкует нам об объектах в том виде, который они приобрели после процедуры объективации. Но мир объективированных предметов, с которым имеет дело знание эпохи

__________

28 См.: Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998.

— 137 —

Раздел I

модерна, должен быть как-то соотнесен с живым, действительным миром, проникновение в который в корне отличается, например, от научного наблюдения.

Нарративная легитимация является исторически преходящей формой легитимации и может быть сопоставлена с вариантами легитимации, которые несет с собой эпоха постмодерна. Кризис модернистского знания и переход к эпохе постмодерна наступает тогда, когда выходит из употребения механизм метанарративной легитимации и утрачивается доверие в отношении метарассказов. Поскольку сам прогресс в науке приводит к такому недоверию, многие авторы склонны видеть в этом кризисе не крах науки, а условие ее развития. Углубляющаяся рефлексия науки в отношении собственных оснований приводит, с одной стороны, к пересмотру принятых в ней «правил игры», а с другой — к кризису метафизической философии. Реально для науки это выражается в том, что исторические сюжеты, герои и события больше не оправдывают науки ни в глазах общества, ни в ее собственных глазах. Но где еще ей искать свое оправдание? Человеческий разум и человеческая природа уже дискредитированы критической философией. Что же остается?

В этой ситуации единственной устойчивой данностью кажется язык, элементы которого способны образовывать бесчисленное множество смысловых комбинаций.

Передовые наука и техника в последнее время все более имеют дело с языком. В этом сказывается влияние кибернетики, информатики, теории коммуникации, алгебры, лингвистических теорий. Пользуясь языком исключительно как средством мышления и изложения мысленного содержания, мы вдруг повсеместно обнаруживаем следы его влияния. Взятые как (языковые) факты, языковые частицы, оказывается, имеют собственную прагматику. Но решив, что дело только в этом, и повернувшись лицом к языковым проблемам, мы начинаем играть в языковые игры и теряем связь с реальностью как последнюю опору, позволяющую говорить об объективности знания.

Влияние языка становится все более и более технологическим по своему характеру и распространяется как на процесс исследования, так и на процесс передачи сведений. В результате знание становится все более и более операциональным, переводимым в некоторые количества информации. Соответственно на-

— 138 —

Глава 3

правления новых исследований заранее должны подчиняться условию переводимости на язык машин. Появляется опасная тенденция отбрасывать в установленном знании все то, что не сводимо к информации. В результате знание отчуждается от «знающего» и может существовать как бы само по себе, изолированно от личности «знающего». Перестает действовать старый принцип, согласно которому получение знания неотделимо от формирования самого разума и от личности. Когда знание рассматривалось как принадлежащее некоторому «уму» или «духу» (в качестве которого мог выступать не только индивид, но и общество), знание было самоцелью, в некотором смысле «потребительной стоимостью». Теперь же знание сразу производится с целью от- чуждения — чтобы быть проданным и обрести стоимость в новом продукте. Знание становится информационным товаром — самым ценным из всех товаров. Оно нужно не само по себе — в качестве образовательной, политической или управленческой ценности, а исключительно для чего-то еще, и прежде всего — чтобы наполнить сообщения, циркулирующие в обществе, легко кодируемой информацией. Именно такое знание оказывает существенное воздействие на властные структуры общества.

Такая ситуация особенно благоприятна для позитивного знания. И оно действительно бурно развивается в XIX—ХХ веках, постоянно выясняя с философией пресловутый «вопрос о границах». Демаркация становится одной из главных проблем методологии науки.

Не стоит забывать, однако, что основания научного знания были и остаются насквозь мифологичными. Реальная наука, творимая живыми людьми в определенную историческую эпоху, не только всегда сопровождается мифологией, но и реально питается ею, из нее черпает свои исходные интуиции: «Доказуемое и выводное основываются на недоказуемом и самоочевидном»29. Источником той мифологии, на которую опирается наука, всегда выступают философские построения, которые являются результатом мифотворчества выдающихся умов, выражением их бессознательного вероучения.

__________

29 Лосев А.Ф. Указ. соч. С. 30.

— 139 —

Раздел I

СПЕЦИФИКА И СУЩНОСТЬ ДУХОВНОГО ЗНАНИЯ

В самом широком смысле к духовному знанию можно отнести все его виды, которые признают в той или иной форме объективность духа, духовной реальности и возможность человека взаимодействовать с нею посредством языка и визуальных образов. Первоначально получение такого знания связывалось с особыми состояниями сознания, и ему приписывался исключи- тельно мистический характер. Абсолютизация такого знания привела к появлению мистицизма, который Вл. Соловьев определял как исключительное направление мысли, которое не только признает возможность непосредственного общения между человеком и Божеством, но и рассматривает его если не единственным, то, по крайней мере, самым верным и достойным способом познания и осуществления истины, тогда как все другие способы более или менее пренебрегаются как низшие или неудовлетворительные. Мистическое знание развивается всегда в лоне религии, которая берет человека не только в его посюсторонности, но и в его потусторонности как существо, имеющее отношение к сверхприродному, сверхчеловеческому миру; в наиболее развитых своих формах религия есть вопрошание в Духе как абсолюте и вера в то, что судьба человека не завершается в посюстороннем мире. В дохристианскую эпоху высшее духовное знание человечество получало через откровение, в котором дается закон и правила жизни, раскрывается в определенной степени сущность Бога и приоткрывается судьба человечества. Однако чувственные просвещения Ветхого Завета лишь предзнаменовали духовное просвещение, которое на деле и по истине происходит лишь в душах верующих в Христа.

Христианство открыло прямой путь к Богу для каждого человека, устранив тем самым откровение. Духовное знание лишается своей аристократичности и одновременно становится подлинным духовным опытом. Богу незачем более открывать себя человеку â òîé èëè èíîé ìåðå, ибо человек через Христа получа- ет возможность восходить к Нему как через врата или дверь. Духовное знание, таким образом, приобретает совершенно иной статус: оно относится к внутреннему, духовному человеку, и доступ к нему открывается не посвящением в замкнутое сообщество людей, связанных с тайным существом и силами мира, а духов-

— 140 —