9.Жанры литературы в их исторической эволюции.

Бахтин определяет жанр как типическое целое худ высказывания, притом существенное целое, завершенное и разрешенное. Его положение в худ мире – центральное. Оно находится на границе архитектонических (лит род) и композиционных форм, эстетического объекта и внешнего произведения – именно в нем эти пределы приобретают свое воплощенное единство. Жанр – худ «поступок», который превращает возможности архитектонической формы в неотменимую и реализованную худ действительность. Существенная особ-ть жанра – единая, но двусторонняя ориентация в бытии. По Бахтину, он ориентирован извне – на слушателей. Но он же ориентирован и изнутри – своим тематическим содержанием. Структура самого жанра слагается из 3 компонентов: тематическое содержание, стиль, композиционная завершенность. Все эти свойства – явления, исторически сложившиеся и развивающиеся, уходящие своими истоками в лоно первобытного синкретизма. Самыми древними и первичными являются обрядовые жанры, затем возникают необрядовые фольклорные жанры, выходящие за рамки синкретизма, а затем складываются собственно литературные (элегия, идиллия, трагедия). После работ Фрейденберг и Бахтина картина усложнилась. Фрейденберг обратила внимание на эпоху, когда жанр оставался мифологическим представлением, из которого ему предстояло зародиться. И само его зарождение ей виделось не так, как Веселовскому. Она считала, что выведение жанра из обряда ошибочно, ибо ритуал и слово – явления параллельные и семантически тождественны, но ни обрядовая, ни словесная метафористика невозводимы друг к другу. Открытие Бахтина – первичные, или речевые, жанры, более поздней и развитой разновидностью которых стали жанры лит-ые, или вторичные. Значимость первых в том, что они даны говорящему как обязательные для него формы высказывания, столько же необходимые для взаимного понимания, как и формы языка.

Эпос

При спорности генезиса эпоса ясно, что его новообразованием в эстетическом плане стало отделение автора от героя и объективация последнего. Именно отделение автора от героя следует признать инвариантным для эпоса как особого художественного мира и способа завершения произведения. Все остальные особенности субъектной структуры являются исторически изменяющимися вариантами этого рода литературы. Герой — полубог, носитель, разрушитель и восстановитель мировой целостности и полноты. Автор же — посредник между ним и богами, пребывающий в принципиально ином пространственно-временном локусе. Чтобы эстетически завершить так понятого героя, автор должен занять особого рода позицию, позволяющую ему стать соизмеримым со своим персонажем. Такой позицией не могло быть только воспевание героя, предполагающее пребывание автора исключительно внутри ситуации. Здесь нужна уже эстетическая вненаходимость автора. Она и находит свое выражение в знаменитой эпической объективности, которая до сих пор остается отличительной чертой и мерой этого рода литературы. Но иногда остается в тени еще более поразительный факт, характерный для древнего эпоса: эстетическая вненаходимость и эпическая объективность в нем сочетаются с внутринаходимостью и воспевающей интонацией. Именно это сочетание породило облик эпоса.

Драма

Отделение автора от героя, столь же конститутивное для драмы, как и для эпоса, шло в ней иным путем, обусловившим своеобразие ее художественного мира и способа его завершения. Чтобы лучше рассмотреть этот иной путь, обратимся к соотношению драмы и обряда. По А. Н.Веселовскому, эпос и лирика возникли вследствие разложения древнего обрядового хора, драма же «в своих первых, художественных проявлениях, сохранила весь его синкретизм, моменты действа, сказа, диалога». Но она выросла не непосредственно из обряда, а из обрядовых форм, уже переосмысленных культом и содержанием мифа, — этот момент ученый считает «капитальным для истории драмы» и неоднократно подчеркивает. Для драмы именно «выход из культа был моментом ее художественного зарождения». Процесс выделения драмы из обряда и культа и ее превращения в художественный мир исследовала и О.М.Фрейденберг. Согласно ее реконструкции, самой архаической частью в составе драмы был мим, суть которого в том, что это еще не изображение, а показ конкретного предмета; это некое «зрелище» и донарративная сценка-действие. Исследовательница подчеркивает принципиальную разницу между таким показыванием и будущим представлением. Показывание-мим — рудимент обряда, демонстрируемая вещь здесь еще не образ, не изображение, она обозначает самое себя, а не что-то другое, ее функция — сакральная, а не художественная. Такой мим «залег» «внутри литературной драмы и стал переживать все изменения роста вместе с ней». Драма же как художественное явление начала создаваться «в тот момент, когда обрядовое действо стало обращаться в "представление" самого себя, то есть стало ложиться сюжетом для воспроизведения того, что это обрядовое действо непосредственно показывало». Иначе говоря, то, что в обряде было самодовлеющим ритуальным действием, в драме трансформировалось в сюжет, художественно разыгрывающий это действие и имеющий каузальный и финальный характер. Первоначально автор совпадал со своим жанром — он сам был мимом, то есть конкретным лицом, предметом показа. В драме он впервые становится предметом изображения. В драме субъект становится предметом изображения. И этот субъект изображения — сам автор. Этим драма отличается от эпоса, где предметом изображения является «другой». Итак, сначала автор-мим — предмет показа, затем он становится предметом изображения, наконец растворяется в нем и отделяется от него, обретая статус первичного автора — изображающего, а не изображенного, присутствующего в драме, как Бог в творении, — везде и нигде в отдельности.

Лирика

Решающим актом самоопределения лирики, как и эпоса и драмы, стало найденное ею специфическое отношение автора к герою. В лирике не произошло ни объективации героя, ни самообъективации автора. Отношения, сложившиеся здесь между субъектами и обусловившие характер лирического завершения, трудноуловимы и трудноформулируемы. Предварительно скажем, что в лирике субъекты художественного события более, чем в других родах, сохраняют синкретизм. А. Н.Веселовский подчеркивал, что лирика начала складываться тогда, когда «личность еще не выделилась из массы, не стала объектом себе и не зовет к самонаблюдению. И ее эмоциональность коллективная: хоровые клики, возгласы радости и печали, и эротического возбуждения в обрядовом действе или весеннем хороводе. Субъективность, «которую мы привыкли соединять с понятием лирики», разовьется в результате долгой исторической эволюции, уже за рамками эпохи синкретизма — в эпоху личного творчества. В ранних проявлениях лирики – обрядах, содержание обряда вторично разыгрывается уже в качестве сюжета песни. В лирике между автором и героем складываются не субъектно-объектные, а субъект-субъектные отношения. Такая структура субъектной сферы характеризует лирику как наиболее архаический литературный род. Лирика «возникает в процессе метафоризации как этапа всеобщей истории человеческого познания»; «ее прогресс в том, что она уже вырабатывает начала поэтической метафоры, хотя эта метафора еще не имеет самостоятельного значения и находится в полной зависимости от мифологической семантики образа.