Сорос Джордж Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм. Пер. С англ. — м.: Некоммерческий фонд «Поддержки Культуры, Образования и Новых Ин­формационных Технологий», 2001. — 458 с.

[Извлечение]

Глава 12.

АЛЬЯНС ВО ИМЯ ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА

Двигаясь от частного к общему, я хотел бы теперь обосновать необходимость построения глобального открытого общест­ва. Я предложил создать альянс демократических стран, во-первых, для содействия построению открытых обществ по всему ми­ру и, во-вторых, ради выработки определенных правил, которыми руководствовались бы государства в отношениях со своими гражда­нами и друг с другом. Альянс во имя открытого общества должны возглавить развитые демократические страны, поэтому я начну с рас­смотрения современной ситуации в Соединенных Штатах и Евро­пейском Союзе (обсуждение проблем Японии увело бы нас слишком далеко в сторону). Альянс, которому я посвящаю эту главу, должен выполнять не только созидательные, но и карательные функции. По­этому прежде, чем обсуждать вопросы создания самого альянса, я поговорю о НАТО. Альянс мог бы действовать как в рамках, так и вне рамок ООН. Поэтому до того, как дать своей точке зрения окон­чательное обоснование, я рассмотрю возможности реорганизации ООН.

Соединенные Штаты

Соединенные Штаты — единственная на сегодняшний день сверх­держава, и ее военное превосходство над другими странами сейчас больше, чем когда бы то ни было. США могли бы создать глобальное открытое общество, если бы имели ясное представление о том, как оно должно выглядеть. К несчастью, у США нет четкого видения сво­ей роли в мире. Точнее говоря, их нынешняя позиция внутренне про­тиворечива. Соединенные Штаты переживают кризис идентичности, хотя сами не отдают себе в этом отчета.

Во внешней политике США всегда существовали два лейтмоти­ва: геополитический реализм и то, что может быть названо «идеализ­мом открытого общества». История не знает других великих держа». которые могли бы сравниться с Соединенными Штатами по своеqприверженности некоторым универсальным принципам. Эти прин­ципы были блестяще сформулированы в Декларации независимости и заново утверждены Атлантической хартией (содержание которой. в свою очередь, нашло отражение во Введении к Уставу ООН). Даже такой последовательный «геополитический реалист», как Генри Киссинджер, признает эту «американскую исключительность»[1].

Две названные тенденции зачастую противоречат друг другу. Можно сказать, что геополитический подход олицетворял собой Те­одор Рузвельт, а позицию открытого общества — Вудро Вильсон. В итоге идеализм, как правило, отступает перед национальными, кор­поративными и прочими интересами, однако ради того, чтобы уго­дить общественному мнению, политическим лозунгам обычно при­дают моралистическую мотивировку. Таким образом, во внешней политике США возникает элемент лицемерия.

В пору холодной войны Соединенные Штаты «брали лучшее от обоих миров»: они пользовались возможностью быть одновременно и сверхдержавой, и лидером свободного мира. Внешняя политика США выигрывала еще и оттого, что обе ведущие партии пребывали в полном согласии относительно ее целей и методов. Эта гармония бы­ла разрушена Вьетнамской войной, когда внешняя политика вступи­ла в прямой конфликт с внутренней. В конце концов, внутренняя оп­позиция сделала продолжение Вьетнамской войны невозможным. Этот опыт оставил по себе глубокие шрамы и горькие воспоминания.

Холодная война завершилась внутренним кризисом советской системы и распадом Советской империи. Это выглядело как великая победа Соединенных Штатов. Но суть этой победы не была по-насто­ящему осознана, поскольку две роли США — как сверхдержавы и как лидера свободного мира — были нераздельно слиты. Кроме того, не­ясно было, что скрывается за понятием «свободный мир» — капита­лизм или открытое общество. Что вызвало крах советской системы — реализация США стратегической оборонной инициативы (так назы­ваемой «программы звездных войн»), превосходство капиталистиче­ской системы или стремление к свободе внутри самой Советской им­перии? Реакция на крах СССР также оказалась неоднозначной.

С тех пор во внешней политике США царит неопределенность. Конечно, нам нравится быть единственной сверхдержавой. Но мы хотим быть еще и лидером свободного мира, как во времена холод­ной войны, и из-за этого начинается путаница. В пору холодной вой­ны под вопросом стояло само существование свободного мира, и он искал защиты у сверхдержавы. Западные демократии объединились в НАТО, где доминировали Соединенные Штаты. Но теперь холод­ная война завершилась, и угроза исчезла. У других стран больше нет причин подчиняться воле сверхдержавы. Чтобы остаться лидером свободного мира, мы должны были бы вести себя иначе: мы должны наладить с другими странами полноценное сотрудничество и жить по тем же правилам, соблюдения которых требуем от других.

Но мы избрали иной путь. Мы убеждены, что наш статус сверх­державы позволяет нам рассчитывать на особые привилегии и что мы имеем право доминировать в международных организациях, членами которых являемся. Мы стремимся расширить НАТО; мы состо­им членами Всемирной торговой организации, Международного ва­лютного фонда и Всемирного банка, но только потому, что можем в них доминировать[2]. Мы приложили все усилия к тому, чтобы устро­ить ООН публичную порку. Под давлением жестких консервативных лидеров вроде сенатора Джесси Хелмса мы выступаем категоричес­ки против любого ограничения нашего суверенитета. Однако мы с готовностью нарушаем суверенитет других государств во имя свобо­ды и прав человека. Мы не желаем жертвовать своими солдатами, но налагаем на другие страны торговые санкции и бросаем с самолетов бомбы ради защиты наших принципов. Принципы эти как будто универсальны, но мы присвоили себе право судить, когда и как их следует применять. Таким образом, возникает двойной стандарт. унижающий все остальное человечество, хотя американцы этого ла­же не замечают.

Нашу позицию можно было бы оправдывать, опираясь на воен­ное превосходство: Соединенные Штаты являются единственной сверхдержавой и потому обладают особыми правами. Но это несо­вместимо с нашими притязаниями на роль лидера свободного мира. Именно здесь наша позиция становится внутренне противоречивой. Мы считаем, что право на нашей стороне, но другие видят в это.м лишь высокомерие сильных.

Соединенные Штаты обладают военным превосходством, но не хотят выступать в роли единственного «мирового жандарма». Это и к лучшему, поскольку выгоды, извлекаемые Соединенными Штата­ми из существования глобальной капиталистической системы, не оп­равдывают тех жертв, которые сопряжены с односторонней деятель­ностью по поддержанию мира. Кроме того, мировое господство трудно примирить с идеей открытого общества.

Однако мир действительно нуждается в правилах и стандартах поведения, а также в средствах, которые могли бы обеспечить их со­блюдение. Иначе сильные будут помыкать слабыми как во внутрен­ней, так и во внешней политике. Необходимые правила поведения могут быть установлены только на основе международного согласия. Если одна сверхдержава примется силой навязывать такие правила и нормы, это и будет означать, что сильные помыкают слабыми. Здесь роли единственной сверхдержавы и лидера свободного мира вступа­ют в противоречие.

Возможно, мое утверждение кого-то шокирует, но Соединенные Штаты превратились в самое большое препятствие на пути установ­ления верховенства закона в международных отношениях. Сущест­вуют репрессивные режимы, которые держат своих граждан в ежо­вых рукавицах, но при этом прекрасно понимают, что их попытки распространить свои порядки за пределы национальных границ мо­гут разбудить дремлющего гиганта. Во внутренней политике Соеди­ненные Штаты нисколько не похожи на репрессивный режим, но в сфере международных отношений они щеголяют своей силой, как никакая другая страна. Иногда, если это не грозит им человеческими жертвами, они выступают как агрессор — так было, например, при бомбежке фармацевтической фабрики в Судане. Что еще более пока­зательно, США решительно отказываются от международного со­трудничества. Они не желают погашать свою задолженность перед ООН, они не торопились пополнять ресурсы МВФ во время глобаль­ного финансового кризиса; наконец, они в одностороннем порядке применяют экономические санкции по малейшему поводу или, точ­нее говоря, под давлением внутриполитических сил. Соединенные Штаты были одной из всего семи стран, проголосовавших против уч­реждения Международного суда по уголовным преступлениям (International Criminal Court IСС). Остальные шесть — Китай, Ирак, Израиль, Ливия, Катар и Йемен. Пентагон, не желающий, чтобы дела военнослужащих США подпадали под международную юрисдик­цию, зашел настолько далеко, что поручил военным атташе при аме­риканских посольствах по всему миру склонить военных министров из местных правительств к лоббированию против Международного суда по уголовным преступлениям. Эта тактика была особенно со­мнительной в тех странах, где гражданские власти не обладают пол­ным контролем над вооруженными силами.

Против создания IСС у Соединенных Штатов имеется по край­ней мере правдоподобное возражение: они говорят, что он может оказаться не в силах обеспечить американским гражданам те же га­рантии, что и Конституция США[3]. Однако нельзя найти оправдания отказу Конгресса ратифицировать столь необходимые международ­ные соглашения, как Конвенция по морскому праву и Конвенция о биологическом разнообразии. Соединенные Штаты были одной из девяти стран, не ратифицировавших последнюю из названных кон­венций (наряду с Афганистаном, Кувейтом, Либерией, Ливией, Мальтой, Таиландом, Тувалу и Югославией — не самая почтенная компания!).

Необходимость сотрудничать с другими странами не воспри­нимается США как нечто само собой разумеющееся. Сторонники геополитического реализма, рыночного фундаментализма или вуль­гарного дарвинизма, связывающие выживание наиболее приспособ­ленных с экономической и военной мощью, возможно, и не видят причин, по которым США должны накладывать на свой суверенитет какие бы то ни было ограничения. Лишь желание жить в открытом обществе может побудить нас подчиниться универсальным нормам и стандартам поведения. Как я всеми силами пытался показать, речь тут идет именно о выборе: США сознательно предпочли использова­ние силы международному сотрудничеству.

Соединенные Штаты могли бы вернуть себе положение лидера свободного мира, образовав альянс со странами, придерживаю­щимися тех же убеждений и соблюдающими принципы открытого общества как в международных, так и во внутренних делах. Но это потребует радикальной перемены курса — от принципа односторон­них действий, граничащего с произволом, к сотрудничеству с други­ми странами. Возможна ли такая перемена?

Я полагаю, что да. Со времен принятия Декларации независи­мости, то есть в течение весьма долгого периода, Соединенные Шта­ты сохраняли приверженность идеалам открытого общества. Как по­казывают результаты опросов общественного мнения, Организация Объединенных Наций, несмотря на свой нынешний паралич, по-прежнему более популярна у публики, чем Конгресс или президент. Остается только найти способ сделать явной эту скрытую поддерж­ку международному сотрудничеству.

До выборов 2000 г, консервативное большинство в Конгрессе стойко противилось международному сотрудничеству. Эта позиция, однако, вовсе не отражает мнение большинства избирателей. Она, скорее, результат противоестественного союза рыночных фундамен-талистов с многочисленными приверженцами идеи национального суверенитета в самых разнообразных формах — от изоляционизма религиозных фундаменталистов и профсоюзных движений под ло­зунгом «Америка прежде всего» до принципа односторонних дейст­вий Джесси Хелмса. Хотя они едины в своем противостоянии между­народным институтам, их цели глубоко различны. Рыночные фундаменталисты возражают против государственного ограничения экономической свободы; религиозные фундаменталисты борются против свобод, узаконенных государством (таких, как право на абор­ты). Рыночные фундаменталисты выступают против международно­го сотрудничества по той же причине, по какой им не нравится силь­ное правительство: они хотят обеспечить полную свободу предпринимательства. Изоляционисты, тред-юнионисты и религиоз­ные фундаменталисты также выступают против международного сотрудничества; однако они, наоборот, боятся той угрозы, которую гло­бальные рынки представляют для их ценностей и интересов. Удиви­тельно, что столь несхожие группы сумели преодолеть свои разногла­сия, дабы объединиться против общего врага — политической власти на государственном и международном уровне. Я думаю, что по мере продвижения к своим целям им будет все труднее поддерживать этот союз.

Сейчас Соединенные Штаты стоят перед решающим выбором между стратегиями односторонних или многосторонних действий. Первая ведет к восстановлению системы «баланса сил» и в перспекти­ве — вооруженного противостояния между соперничающими блока­ми; вторая — к глобальному открытому обществу. Едва ли во время ноябрьских выборов 2000 г. выбор, перед которым оказались амери­канские избиратели, будет сформулирован именно в таких терминах: «многосторонние действия» — слишком сложное понятие, чтобы ис­пользовать его в качестве предвыборного лозунга. Альберт Гор явно относится к идее многосторонних действий более сочувственно, не­жели Джордж Буш, но и он, пожалуй, сочтет, что делать на нее ставку в предвыборной кампании чересчур рискованно. И все-таки на выбо­рах 2000 г. вопросы внешней политики наверняка привлекут к себе большее внимание, чем в 1992 г., когда Билл Клинтон намеренно пре­уменьшил их роль, а общее ощущение экономического благополучия вполне может породить большую, чем прежде, склонность американ­цев к международному сотрудничеству.

После выборов на внутриполитической сцене, видимо, произой­дет перестановка сил, и интернационалисты разных направлений смогут объединиться вокруг идеи глобального открытого общества. Эта идея не чужда обеим ведущим партиям, поскольку у каждой из них есть соответствующие традиции, которые могут быть пробужде­ны. Для Демократической партии это — либеральная традиция «нового курса», для Республиканской — интернационалистская тра­диция свободного рынка. Сторонникам глобализации из Республи­канской партии нужно всего лишь объявить построение всемирного открытого общества своей целью. Благосклонное отношение к про­екту создания Международного агентства развития, с которым мы сталкиваемся в отчете Мелтцера, свидетельствует, что это вовсе не так фантастично, как может показаться.

Обычно для серьезной смены курса требуется кризис. Хотелось бы надеяться, что острые кризисы в Косово, Восточном Тиморе и Аф­рике заставят американцев задуматься. Если мы будем дожидаться кризиса, который подорвет авторитет США в мире, шанс возглавить движение человечества к открытому обществу может оказаться для Америки упущенным. Поэтому важно объявить открытое общество перспективной целью политики США именно сейчас, пока статус Соединенных Штатов как единственной сверхдержавы ни у кого не вызывает сомнений.

Европейский Союз

Создание Европейского Союза является грандиозной проверкой ме­тода «постепенной социальной инженерии», о котором говорил Карл Поппер. Важно рассмотреть этот эксперимент более детально, ибо это пример решения ключевой проблемы нашего времени: как во имя общего блага преодолеть препятствия, воздвигнутые нацио­нальным суверенитетом. При создании Европейского Союза эту про­блему не пытались разрешить непосредственно — иначе процесс не зашел бы так далеко. К ней подходили исподволь, определяя кон­кретную цель и мобилизуя значительную поддержку для ее достиже­ния. Все начиналось с Европейского объединения угля и стали, а до­шло уже до общей валюты. Каждый шаг вперед выводит систему из равновесия, которое можно восстановить, лишь сделав очередной шаг вперед.

Это — способ движения, свойственный именно открытому об­ществу. Однако такое движение связано с большими трудностями, и невозможно сказать, до каких пределов оно может дойти. Каждый шаг встречает сопротивление — в основном из-за опасений, что по­следующие шаги будут сделаны в том же направлении. И эти опасе­ния вполне оправданны. Например, введение общей валюты может оказаться губительным при отсутствии общей фискальной политики. А вопрос о том, достанет ли союзникам политической воли для вве­дения единой налоговой системы, пока остается открытым.

Процесс создания единой Европы, начатый политической эли­той, понемногу теряет поддержку масс. Идея представлялась чрезвы­чайно заманчивой, особенно в ту пору, когда воспоминания о Второй мировой войне были еще живы и Европа не имела надежной защи­ты от советской угрозы. Однако реальный Европейский Союз выгля­дит куда менее привлекательно. Политически он остается объедине­нием государств, передавших часть своих суверенных прав Союзу. В экономической сфере действительно произошло делегирование пол­номочий и единый рынок работает очень хорошо; но в политической сфере такого делегирования практически не было, и итог оказался неутешительным. Европейский Союз, как и все подобные объедине­ния, страдает «дефицитом демократии» (democraticdeficit). Инте­ресы государства не всегда совпадают с интересами его граждан, но в демократическом государстве люди могут контролировать действия правительства через своих выборных представителей. В объединении же государств такой контроль отсутствует, поскольку правом кон­тролировать общие органы власти наделены не граждане, а прави­тельства.

Администрация Европейского Союза переживает острый кри­зис. Его главный исполнительный орган — Европейская Комиссия — подчиняется Совету Европы, образованному из представителей пра­вительств стран-членов Союза. Поэтому действия Европейской Ко­миссии диктуются скорее национальными, нежели общими интере­сами. Самые простые решения принимают форму международных договоров, которые трудно согласовать и еще труднее изменить. Чле­ны Комиссии назначаются на основе национальных квот, а ее работа страдает всеми недостатками бюрократического аппарата, у которо­го к тому же пятнадцать начальников вместо одного. Чиновники ста­раются защитить себя от своих политических «патронов», избегая решений, которые могут быть вменены им в вину. Когда чиновники должны отвечать не перед одним начальником, а перед пятнадцатью, учреждение разбивает паралич: дефицит демократии усугубляется дефицитом способности принимать решения. В это трудно поверить, но каждый директорат Еврокомиссии превратился как бы в изоли­рованный островок, и ни один член Комиссии не может отдавать распоряжения другим. Страны-участницы лезут из кожи вон, блокируя расходные статьи, чтобы сократить объем своих взносов в бюд­жет ЕС. При этом их постоянные представители в Брюсселе делают все возможное, дабы направить максимальную долю этого бюджета на цели, отвечающие их национальным интересам. Утверждение всех расходных статей — будь то ассигнования на сельское хозяйст­во, на научные исследования или на помощь иностранным государст­вам — производится на основе одной и той же громоздкой процеду­ры. Люди же видят только непомерно разбухший бюрократический аппарат, производящий непонятные, окутанные покровом секретно­сти манипуляции. Складывается впечатление, что он вообще не по­дотчетен представителям общественности, хотя недавно Европей­ский парламент был наделен некоторыми дополнительными контрольными функциями, а прежний состав Комиссии был отправ­лен в отставку по результатам парламентского антикоррупционного расследования. Бюрократия деморализована, публику же постигло разочарование. Как показывает низкая явка на последних выборах, Европарламент не пользуется уважением широкой общественности.

Все большее число людей отвергает идею объединенной Евро­пы, и все шире распространяются национализм и ксенофобия. Оста­ется надеяться, что политическая элита найдет в себе силы подтолк­нуть общество еще на один шаг вперед, и на сей раз этот шаг должен быть сделан в направлении обуздания самой политической элиты. Народ должен установить прямой политический контроль над пра­вительством Европейского Союза. Такая реформа находится в еще более остром противоречии с принципом национального суверени­тета, чем все предыдущие, и ее успех вовсе не очевиден, фактически, неудача может повлечь за собой дезинтеграцию Европейского Сою­за, поскольку интеграция является динамическим процессом: если она не идет вперед, начинается движение назад. Именно в таких ус­ловиях предстоит решать проблемы, связанные с принятием в Союз новых членов. Как следствие, перспективы расширения ЕС весьма туманны.

Ситуацию усугубляет то, что Европейский Союз крайне неудач­но выступает в области внешней политики. Второй главной темой Маастрихтского договора было формирование общей внешней поли­тики, но он не посягал на суверенитет стран-участниц. Результат ока­зался вполне предсказуемым: никакой общей политики не появи­лось. Внешняя политика Союза поставлена в зависимость от приоритетов внутренней политики стран-членов. Идея общей поли­тики была дискредитирована еще во время заключения Маастрихтс­кого договора. В процессе его подготовки тогдашний министр иност­ранных дел Германии, Ханс-Дитрих Геншер, выторговал признание независимости Хорватии и Словении, спровоцировав тем самым на­чало войны в Боснии. В международных отношениях Европейскому Союзу редко удавалось говорить от имени всех стран-членов, да и в этих редких случаях его голос был слаб. Иллюстрацией может слу­жить то, как ЕС действовал в связи с распадом Югославии — очень, очень осторожно. После того, как ЕС вручил руководство внешнепо­литическими вопросами Хавьеру Солане, бывшему Генеральному се­кретарю НАТО, положение может измениться, но и теперь немно­гие верят, что ЕС станет «великой державой». Нынешняя ситуация, мягко говоря, неудовлетворительна, и для того, чтобы наладить ус­пешную деятельность в сфере международных отношений, Европей­скому Союзу, как и Соединенным Штатам, необходимо провести серьезную переоценку ценностей. Важным шагом на этом пути может стать Пакт стабильности для Юго-Восточной Европы.

Во многих областях международных отношений — особенно в сфере торговли и капиталовложений — национальные интересы стран ЕС существенно разнятся. В таких областях трудно было бы оправдать делегирование полномочий на уровень ЕС. Возьмем про­стой пример: дипломатическое представительство в международных организациях. Великобритания, Франция и Германия имеют различ­ные финансовые и промышленные интересы, которые не могли бы быть адекватно представлены Европейским Союзом.

Тем не менее, существуют вопросы, при рассмотрении которых общие интересы следует ставить выше интересов отдельных стран ЕС. Как правило, это вопросы, связанные с процессами, происходя­щими вне пределов Европейского Союза. События на Балканах, на Ближнем Востоке, в Северной Африке и на территории бывшего Со­ветского Союза касаются не только Европы, но и Соединенных Шта­тов, и всего остального мира. В создании новых открытых обществ за­интересованы все существующие открытые общества. Для достижения этой цели требуется сотрудничество ЕС как с Соединен­ными Штатами, так и с другими демократическими странами.

Очевидно, что основная часть внешнеполитических проблем должна разрешаться на уровне либо более низком, либо более высо­ком, чем уровень ЕС. Соответственно, ЕС нуждается в образовании альянса демократических государств даже сильнее, чем Соединен­ные Штаты.

НАТО

Альянс с подходящим составом участников уже существует — я имею в виду НАТО. Однако НАТО — военная организация, а задача создания открытых обществ может решаться каким угодно путем, но только не военным. У НАТО есть и политическое измерение, ее политическая цель — поддержка демократии. Это неудивительно, поскольку НАТО является детищем холодной войны. Но ее полити­ческий компонент до сих пор остается неиспользованным придат­ком к военному.

После окончания холодной войны НАТО утратила прежний смысл существования. Ее задачи следовало пересмотреть. Завязалась бурная дискуссия, но военный характер союза наложил на нее свой отпечаток. Раздавались голоса, предлагающие создать альянс нового типа, куда вошла бы и Россия, но другие участники обсуждения руко­водствовались в основном геополитическими соображениями. Нако­нец, был достигнут компромисс: НАТО будет расширяться на восток, принимая в свои ряды некоторых бывших участников Варшавского Договора, ограничивая программой «Партнерство во имя мира» свои отношения с другими бывшими коммунистическими странами и оставляя открытым вопрос о приеме в будущем новых членов. Польша, Венгрия и Чешская Республика уже вступили в НАТО, Румыния и Словения упорно добивались того же, но потерпели неуда­чу; Словакию не допустили по политическим мотивам; предложения других стран всерьез не рассматривались.

Я попытался принять в этих дебатах конструктивное участие, организовав конференцию в Центрально-Европейском университете в Будапеште. Ее посетили многие, включая Манфреда Вернера — в ту пору Генерального секретаря НАТО, — человека в высшей степени целеустремленного и искренне преданного принципам открытого общества; тогда он был уже неизлечимо болен. Я выпустил брошюру, где защищал по большей части те же взгляды, что и теперь, а имен­но, говорил, что в посткоммунистическую эпоху необходим альянс нового типа и «Партнерство во имя мира» должно быть дополнено Партнерством во имя процветания. Но это предложение было слиш­ком радикальным. Изменение функций НАТО требовало согласия как геополитиков и деятелей холодной войны, так и тех, кто был оза­бочен проблемами построения открытых обществ. Не слишком удачным компромиссом между ними стало расширение НАТО, причем баланс в конечном итоге склонился не в пользу сторонников от­крытого общества. Показателен пример с Белоруссией, где прези­дент Александр Лукашенко установил диктатуру, которая погубила ростки демократии в стране и превратилась в угрозу демократичес­ким силам в России. Однако Россия сблизилась с Лукашенко, потому что расширение НАТО было сочтено более серьезной угрозой. В этом случае расширение НАТО явно сыграло на руку противникам прин­ципов открытого общества.

В случае с Косово вмешательство НАТО было осуществлено во имя принципов открытого общества. Среди членов блока нет ни од­ной страны, чьи интересы были бы непосредственно затронуты со­бытиями в Косово, но все страны НАТО были заинтересованы в том, чтобы не допустить проведения очередной этнической чистки. В про­цессе распада Югославии западные демократии не раз обнаружива­ли слабость, но на этот раз они готовы были занять твердую позицию. Однако администрация США разделилась на два лагеря: Госдепарта­мент выступал за ультиматум НАТО, Министерство обороны — про­тив. В конце концов командующий войсками НАТО генерал У. Кларк склонил чашу весов в пользу вмешательства. Пентагон не про­стил ему этого и вел подлинную войну против генерала Кларка так же активно, как и против Милошевича. Например, он саботировал применение вертолетов «Апач». В результате Кларк был досрочно от­правлен в отставку.

Косовский кризис нанес душевную травму и мне. Я был сторон­ником жесткого отпора Милошевичу и чувствовал бремя персональ­ной ответственности за все происходящее, хотя решение о воору­женном вмешательстве принималось без моего участия. Я ратовал за вооруженное вмешательство, однако его результаты глубоко разоча­ровали меня. По моему мнению, бомбардировки были бы оправданы только в том случае, если бы за ними последовали конструктивные мероприятия, которые принесли бы в регион мир и процветание.

Доказательства виновности Милошевича неопровержимы. Он повинен не только в совершении документально подтвержденных преступлений, за что его осудил Гаагский трибунал; он, кроме того, нарушил международное соглашение, которое сам подписал за не­сколько месяцев до этого. Но способ действий, избранный НАТО, также заслуживает осуждения. Бомбардировки еще раз показали, ка­кая пропасть лежит между ценой жизни самих американцев и це­ной жизни тех, кого они якобы защищают. Вооруженное вмешатель­ство не остановило этническую чистку, а, наоборот, подхлестнуло ее. Трудно даже сказать, ради чего была проведена эта военная опера­ция: чтобы наказать Милошевича, защитить население Косово или продемонстрировать военную мощь НАТО. НАТО собиралась отме­тить свое пятидесятилетие — разве не соблазнительно было ознаме­новать юбилей военной победой?

Вместо того, чтобы объединить мир в его противостоянии Ми­лошевичу, вмешательство НАТО произвело в нем раскол. Да и успех самой военной акции тоже представляется сомнительным. Отказав­шись от наземной операции, президент США Билл Клинтон поста­вил под вопрос благополучный исход вооруженного вмешательства, и когда Милошевич все-таки уступил контроль над Косово, это вызва­ло удивление у всех участников событий. Мне не хочется думать о том, чем бы кончилось дело, прояви он больше упорства.

На мой взгляд, его вынудили уступить Армия Освобождения Косово и Россия. (Бомбардировки возымели действие на Милошеви­ча только после того, как было нарушено правило не бомбить граж­данские объекты.) Президент Клинтон запретил использование сухо­путных войск, но на территории Косово действовали отряды АОК, и когда они завязывали бои с югославской армией, она становилась уязвимой для воздушных ударов. Албанские повстанцы оказались бо­лее серьезной угрозой для югославской армии, чем были бы войска НАТО. Россия сыграла двойственную роль. С одной стороны, Виктор Черномырдин оказал правому делу большую услугу, лишив Милоше­вича всякой надежды на российскую поддержку, и за это НАТО сле­дует его поблагодарить. С другой стороны, российская армия создала НАТО немало дополнительных трудностей, заняв аэропорт Приштины раньше западных войск. Русское военное присутствие потребова­ло совершения сложных дипломатических маневров. Эта двойствен­ность стала отражением конфликта между политическими и воен­ными соображениями: в политическом отношении Россия стремилась набрать очки в глазах Запада, от которого находится в экономической и финансовой зависимости, в военном же отноше­нии НАТО рассматривалась как источник угрозы.

Альянс во имя открытого общества

Косовский кризис укрепил меня в убеждении, что НАТО должна быть дополнена политическим альянсом, который провозгласил бы своей целью защиту ценностей и принципов открытого общества. Во­оруженное вмешательство ради защиты прав человека всегда пред­принимается слишком поздно и часто приводит к обратным резуль­татам. Следует сосредоточить усилия на предотвращении кризисов.

Деятельность по предотвращению кризисов должна начинаться как можно раньше. Чем раньше будут предприняты соответствую­щие шаги, тем реже будет возникать необходимость в силовых акци­ях. Дипломатического или экономического давления может оказать­ся вполне достаточно, причем создание позитивных стимулов может принести больше пользы, чем карательные меры. Вот пример — Прибалтийские государства хотят тесной дружбы с Европой. Латвия и Эстония приняли дискриминационные законы о гражданстве, по­сеявшие семена потенциального конфликта с Россией. Путем дипло­матического давления Европейский Союз и ОБСЕ добились переме­ны в отношении к национальным меньшинствам. Теперь Латвия и Эстония — кандидаты в члены ЕС. Если бы международное сообще­ство выразило свое недовольство Милошевичу в 1989 г., когда он ан­нулировал автономию Косово, он мог бы и не набрать потом такую силу, поскольку в ту пору федеральное правительство еще не находи­лось под его контролем. Если бы НАТО вмешалась, когда югославский флот бомбил Дубровник в декабре 1991 г., Боснийского кризи­са, возможно, удалось бы избежать.

Эффективнее всего политический альянс мог бы предупреждать кризисы с помощью пропаганды ценностей и принципов открытого общества. Что это значит?

Единой модели открытого общества не существует. У различных стран разные традиции и разный уровень развития. Общество стано­вится открытым, когда его граждане получают свободу решать, как это общество должно быть организовано. Но необходимо соблюде­ние известных условий, гарантирующих, что эта свобода не будет ис­пользована людям во вред. Альянс во имя открытого общества дол­жен заниматься созданием и обеспечением таких условий. Очевидно, что в числе их на первом месте стоит Конституция, устанавливающая демократическую форму правления, верховенство закона, свободу слова и печати, независимость судопроизводства и другие важней­шие свободы. Однако не существует объективных универсальных критериев, которые позволяли бы судить о наличии таких условий. Каждому обществу следует предоставить максимальную свободу са­моопределения. Альянс во имя открытого общества должен будет ус­танавливать свои собственные критерии, отдавая себе полный отчет в возможности ошибок.

Эра подверженности ошибкам отличается от эры разума при­знанием того, что разум не способен находить однозначные, бесспор­ные решения. Существует несколько правовых систем: римское пра­во принципиально отличается от англосаксонского. Вовсе не нужно отдавать одному приоритет над другим, но абсолютно необходимо настаивать на верховенстве закона. Другой пример — независимость судебной системы. Не существует методов, которые позволяли бы обеспечить ее в полной мере. В последние годы даже в США незави­симость судов оказалась в опасности из-за усиления влияния полити­ческих мотивов на судебные решения. Несмотря на это, представля­ется желательным обеспечить рост уровня независимости и компетентности судебных органов во всех странах.

Целью альянса должна стать координация деятельности его членов по построению глобального открытого общества. Здесь при­дется решать две различные, но взаимосвязанные задачи: одна состо­ит в помощи созданию открытых обществ в отдельных странах, а другая — в развитии международного права и установлении между­народных стандартов поведения.[4]

Первую задачу альянс во имя открытого общества мог бы ре­шать с помощью разумного сочетания кнута и пряника, то есть рас­ширения или ограничения доступа к рынкам и инвестициям. Тем самым глобальная политическая архитектура оказывается в зависи­мости от глобальной финансовой архитектуры, поскольку многие положительные и отрицательные стимулы будут иметь финансовый характер. В рамках складывающейся новой финансовой архитекту­ры ощущается острый недостаток положительных стимулов. Я предлагал расширить возможности МВФ в смысле поощрения стран, которые проводят здравую экономическую политику. Я под­держал рекомендацию Комиссии Мелтцера о преобразовании Все­мирного банка в Агентство мирового развития при условии, что его ресурсы будут увеличены, а не уменьшены, а его капитал будет более активно использоваться для выдачи гарантий по кредитам малым и средним предприятиям. Я выступал за списание задолженности бед­ных стран, в которых проводятся экономические и политические реформы. В конкретных случаях, видимо, понадобятся особые до­полнительные меры — иллюстрацией может служить Пакт стабиль­ности для Юго-Восточной Европы.

Критерии, применяемые МВФ для оценки экономической по­литики, должны быть в основном финансовыми, но следует иметь в виду, что нет четкой разграничительной линии между финансовыми и политическими соображениями. Прозрачная, профессионально управляемая, хорошо контролируемая банковская система, которую нельзя использовать в политических целях, может быть чрезвычайно полезной для развития открытого общества. От финансовой прозрач­ности всего один шаг до свободной, открытой прессы, и в тех странах, где свобода прессы ограничена, финансовые газеты часто осве­щают политические события лучше всех остальных печатных орга­нов. При распределении помощи Агентство мирового развития мо­жет в большей степени использовать политические критерии, особенно если оно вслед за Амартией Сеном будет понимать разви­тие как свободу.

Существует множество областей, в которых демократические страны конкурируют и будут конкурировать впредь. Но применять положительные и отрицательные стимулы они должны согласован­но. Каждая страна должна подчиняться коллективным решениям. Торговые санкции могут быть эффективными, только если применя­ются сообща. Соединенные Штаты имеют обыкновение вводить санкции в одностороннем порядке; им придется отказаться от этой привычки. При этом все члены альянса должны будут применять санкции, получившие коллективное одобрение, иначе они не смогут оставаться в рядах альянса.

Вмешательство во внутренние дела отдельных стран с каратель­ными целями должно быть сведено к минимуму, так как подобное вмешательство может иметь непредсказуемые негативные последст­вия. Торговые санкции нередко дают обратный эффект: они укрепля­ют режим, который должны расшатывать, поскольку контрабандис­там нужна поддержка режима, а они, в свою очередь, поддерживают его. В случае с Югославией гораздо более эффективным оказалось внесение компаний, сотрудничающих с репрессивным режимом, в «черный список». Представляется разумным заменять торговые санкции составлением таких «черных списков» везде, где только воз­можно. Эта мера бьет по тем, кто этого заслуживает, и ослабляет ре­жим, против которого направлена, а не укрепляет его.

Такой способ оказания давления, как вооруженное вмешатель­ство, еще менее желателен, чем торговые санкции. Он не только на­носит вред тем странам, жителям которых призван помочь, он еще и трудновыполним. Демократические страны дорожат жизнью людей-Политический альянс должен поставить своей целью минимизацию необходимости в военном вмешательстве. Наличие положительных стимулов и перспектива внесения в «черный список» помогут до­биться желаемого эффекта в большинстве случаев. В большинстве, но, конечно, не во всех — поэтому необходим и военный альянс. Только провал превентивных мер делает оправданным вооруженное вмешательство. Но даже в таких случаях применение силы следует считать признанием поражения[5].

Альянс во имя открытого общества должен существовать от­дельно от НАТО, чтобы быть менее зависимым от военных сообра­жений. Для достижения большей, чем у НАТО, легитимности он дол­жен включать большее число членов. В идеале он должен быть открыт для любой страны, согласной с его целями, независимо от ее географического положения. Однако для компенсации неравенства между периферией и центром в альянс следует включить как можно больше стран периферии. Поскольку на периферии мало зрелых де­мократий, развивающимся демократиям можно предоставлять ста­тус кандидатов в члены альянса, но при этом надо строго следить за тем, чтобы их политика соответствовала его целям. Общим недостат­ком международных организаций является то, что они редко исклю­чают из своих рядов однажды принятые страны или приостанавлива­ют их членство. Альянс во имя открытого общества должен быть строже со своими членами.

Цели альянса никогда не будут полностью совпадать с внешне­политическими задачами конкретной страны. Содействие построе­нию открытых обществ всегда будет лишь одной из целей, которая может вступать в противоречие с другими целями. Но альянс внесет в международные отношения элемент, которого им сейчас явно не хватает, — а именно, стимулирование политического и экономичес­кого развития. Наиболее эффективной будет работа альянса со стра­нами, желающими получить помощь. В таких странах, как Индоне­зия, он может играть роль ключевой силы, определяющей успех или неудачу в политическом и экономическом развитии. Для оказания давления на непокорные правительства альянс будет пользоваться двумя главными средствами; приостанавливать выплаты и бойкоти­ровать лидеров режима. Каждый случай будет требовать индивиду­ального подхода. Возможно, окажется разумным создание особых коалиций для работы в отдельных регионах: на Балканах, в Ферган­ской долине или в Бурунди. Альянс может также заниматься вопро­сами, связанными с окружающей средой, — например, проблемой глобального потепления.

Это подводит нас ко второй главной задаче альянса, которая за­ключается в развитии международного права и установлении между­народных стандартов поведения. В этом контексте я рассмотрю сна­чала Всемирную торговую организацию, а затем ООН.

Всемирная торговая организация

Всемирная торговая организация (ВТО) — весьма таинственный ин­ститут. Его правила сложнее, чем Налоговый кодекс США, а прини­мались они в результате сложных махинаций за закрытыми дверями. Честно говоря, когда речь заходит о ВТО, на меня сразу нападает то­ска, однако эта организация играет важную роль, устанавливая пра­вила свободной торговли в мировом масштабе. Она пользуется под­держкой Соединенных Штатов и ЕС, хотя по отдельным вопросам у них часто возникают разногласия.

Недавно внимание всего мира привлекла конференция ВТО в Сиэтле, штат Вашингтон. Здесь предполагалось утвердить соглашение по инвестициям, которое документально закрепило бы те пре­имущества, которые глобальная капиталистическая система предо­ставляет иностранному капиталу в области международных инвести­ций. Но заключение этого соглашения было сорвано международной коалицией неправительственных организаций (НПО). На встрече в Сиэтле Соединенные Штаты хотели также поднять вопрос о трудо­вом законодательстве и стандартах в области охраны окружающей среды. Это дало повод неправительственным организациям подверг­нуть ВТО жестоким нападкам. К этой коалиции примкнули протекционистски настроенные организации США, в основном профсою­зы, и конференция окончилась полным провалом. Это очень печально, поскольку вопросы, которые предполагалось решить в Си­этле, имеют самое прямое отношение к становлению глобального от­крытого общества.

Трудовые и природоохранные стандарты представляют собой важный объект общего интереса. Ранее ВТО обходила связанные с ними вопросы, опасаясь, что их обсуждение сыграет на руку протек­ционистам. Свободная торговля также является важным объектом общего интереса. С ее помощью мы достигаем благосостояния, кото­рое позволяет нам заниматься улучшением условий труда и защитой окружающей среды. Конечно, рост благосостояния одновременно и усложняет эти проблемы. Который из общих интересов возьмет верх, покажет будущее; сегодня они представляются одинаково важ­ными. Как их примирить? Простого решения здесь не существует. Введение штрафов за нарушение трудовых и природоохранных стан­дартов ударит по экономически менее развитым странам, потому что главными нарушителями норм окажутся именно они. В результа­те они попадут в еще более неблагоприятное положение, чем сейчас. Менее развитые страны никогда не примирятся с этим, и ВТО разва­лится.

Здесь следует использовать конструктивный подход. Менее раз­витые страны должны получить компенсацию за те убытки, которые они понесут, соблюдая трудовые и природоохранные стандарты. Такие стандарты, которые хотят установить богатые страны, бедные просто не могут себе позволить. Богатые страны поступили бы ра­зумно, предложив вместо штрафов систему позитивных стимулов для бедных стран. Нечто подобное уже произошло в сфере торговли квотами на промышленные выбросы. Штрафы погубят свободную торговлю; позитивные стимулы позволят ВТО устоять при одновре­менном улучшении условий труда и обеспечении защиты окружаю­щей среды.

Неправительственные организации должны были бы проявлять большую широту взглядов, однако они слишком часто становятся на защиту узких интересов отдельных общественных групп. В этом от­ношении они ничем не отличаются от представителей деловых кру­гов, хотя уверены в своем моральном превосходстве над ними. Неко­торые НПО уже превратились в коммерческие предприятия: они извлекают доходы, защищая определенную точку зрения. Хотя граж­данское общество представляет собой важный элемент открытого общества, оно не должно решать проблему общего блага в одиночку. Для защиты общественных интересов нам нужны публичные инсти­туты. Таким институтом является ВТО, и жаль было бы его потерять. Но ВТО стремится добиваться одного общего блага — свободной торговли — за счет других. Мы должны найти способ обеспечивать и другие блага, которые считаем необходимыми. Не поможет ли нам в этом Организация Объединенных Наций?

Организация Объединенных Наций

Важно понять, что может ООН и чего она не может. Эта организа­ция ущербна по сути, так как она представляет собой ассоциацию государств и потому страдает дефицитом демократии. Даже если бы граждане могли контролировать деятельность представителя в ООН от своей страны, они не имели бы возможности контролировать са­му ООН. Этот дефицит демократии усугубляется тем, что некоторые государства, входящие в ООН, нельзя даже назвать демократически­ми. Назначения на все бюрократические посты в ООН также зави­сит от государств-членов. Главный недостаток этой структуры связан с тем, что во Введении к Уставу ООН, где сформулированы ее цели, говорится о «народах», тогда как сама организация состоит из госу­дарств. Таким образом, ООН не способна выполнить цели, постав­ленные во Введении к собственному Уставу.

Это печальное обстоятельство, но если мы смиримся с ним как с данностью и соответственно умерим свои ожидания, ООН может оказаться весьма полезной. Как и многие другие международные ор­ганизации, ООН обладает большим потенциалом. Организация включает четыре главных компонента: Совет Безопасности, Гене­ральную Ассамблею, Секретариат и ряд специализированных учреж­дений. Давайте рассмотрим каждый компонент по очереди.

Совет Безопасности устроен вполне разумным образом и мог бы диктовать миру свою волю, если бы только его постоянные члены смогли договориться между собой. С окончанием холодной войны Совет Безопасности получил возможность функционировать в соот­ветствии с первоначальным замыслом, но эта возможность была упу­щена, когда трем западным странам — постоянным членам (Соеди­ненным Штатам, Великобритании и Франции) — не удалось выработать общую линию поведения во время Боснийского кризиса. Они отправили войска по поддержанию мира туда, где уже нечего было поддерживать. Вследствие этого престиж ООН в этой сфере де­ятельности оказался непоправимо подорванным. Другой такой слу­чай вряд ли представится в скором времени, потому что ни Россия, ни Китай уже не будут такими покладистыми, как в 1992 г. Совет Бе­зопасности еще может сыграть свою роль в особых случаях, но рас­считывать на него как на главный инструмент сохранения мира впредь не стоит.

Генеральная Ассамблея в настоящее время представляет собой простую говорильню, но альянс во имя открытого общества мог бы приложить усилия к тому, чтобы сделать ее более похожей на законодательный орган, принимающий законы глобального открытого общества. Ассамблея суверенных государств вряд ли пригодна для осуществления исполнительных функций, но если дефицит демокра­тии будет преодолен, она может превратиться в полноценный меж­дународный парламент. К сожалению, сейчас мы не видим большого желания превратить Генеральную Ассамблею из говорильни в нечто более серьезное. Секретариат также мог бы играть более важную роль, чем сейчас, но для этого необходимо изменить правила избра­ния Генерального секретаря. В настоящее время каждый из постоян­ных членов Совета Безопасности имеет право вето, а Соединенным. Штатам, к примеру, вовсе не нужен сильный и независимый Гене­ральный секретарь.

Специализированные агентства — такие, как Программа разви­тия ООН (ПРООН), Организация ООН по промышленному разви­тию (ЮНИДО), Организация ООН по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) и прочие, — элементы системы ООН, заслу­живающие наиболее жесткой критики. Очень немногие из них рабо­тают продуктивно. Назначения на должности в них производятся по протекции отдельных государств, а не в соответствии с заслугами претендентов. Чиновников трудно увольнять, и еще труднее ликви­дировать учреждения, существование которых потеряло смысл-Именно эти свойства специализированных агентств создали ООН ее нынешнюю дурную славу.

Бюрократия заинтересована в самосохранении больше, чем в выполнении поставленных перед нею задач. Когда бюрократия должна подчиняться всем членам ООН вместо единственного на­чальника, она становится неуправляемой. Ассоциация государств ма­лопригодна для осуществления каких бы то ни было исполнительных функций. Отправление тех исполнительных функций, без которых нельзя обойтись, должно быть поручено специализированным агент­ствам со своим собственным штатом управляющих, бюджетами и советами директоров, перед которыми будут отчитываться управля­ющие. Бреттон-Вудские институты, несмотря на все их недостатки, работают намного лучше учреждений ООН, но и в них руководство пользуется чересчур большой властью.

Из-за того, как относятся к ООН страны-члены, особенно США, она утратила значительную долю своего прежнего влияния и прести­жа. Несмотря на все свои изъяны, раньше ООН обладала известным моральным авторитетом и пользовалась уважением в мире. Голубые каски в какой-то степени обеспечивали солдатам ООН неприкосно­венность. Многое из этого теперь утрачено и может быть восстанов­лено только ценой больших усилий.

Обшепризнано, что ООН нуждается в реформировании. Разра­ботано великое множество самых разнообразных проектов реформ, но ни одну из этих реформ нельзя провести, поскольку страны-члены ООН не способны достичь согласия. Поэтому ООН остается ущерб­ной организацией, недостатки которой трудно исправить.

Если члены альянса во имя открытого общества смогут достиг­нуть между собой согласия, этот альянс получит очень неплохие шан­сы помочь Организации Объединенных Наций реализовать имею­щийся у нее потенциал. В этом отношении с ним не сравнится, пожалуй, ни один другой институт. Альянс сможет выбирать, как ему лучше действовать — в рамках ООН или вне их, и это даст ему пре­имущество, которое отсутствовало у всех предыдущих реформаторов.

Каким образом альянс во имя открытого общества мог бы реформи­ровать ООН? Он может ввести правило принятия решений боль­шинством голосов и превратить Генеральную Ассамблею в законода­тельный орган. Законы, принятые Генеральной Ассамблеей, действительны только в тех странах, которые ратифицировали их, но члены альянса во имя открытого общества могут взять на себя обяза­тельство ратифицировать эти законы автоматически при условии, что в Ассамблее за них проголосует квалифицированное большинст­во. Страны, не подчинившиеся решению квалифицированного боль­шинства, будут исключаться из альянса. Таким образом, международный правовой кодекс будет совершенствоваться без нарушения принципа национального суверенитета.

Каким должно быть это «квалифицированное большинство»? Я нахожу очень интересной идею «ключевой триады» (bindingtriad), сформулированную Ричардом Хадсоном применительно к ООН. Ее можно адаптировать для нужд альянса. Квалифицированное боль­шинство будут составлять две трети стран, являющихся членами аль­янса, на которые приходится две трети их общего населения и две трети валового внутреннего продукта. Но разработка таких деталей вне моей компетенции. Этим должны заняться сами члены альянса.

Если альянсу удастся получить контроль над ООН, его прерога­тивой станет назначение Генерального секретаря, который возглавит Секретариат, а Секретариат будет руководить законодательной дея­тельностью Генеральной Ассамблеи. Положение Генерального сек­ретаря будет примерно соответствовать положению лидера партии большинства в демократическом государстве. Поскольку человек, за­нявший этот пост, получит огромную власть, разумно будет узако­нить процедуру его отставки путем вынесения ему вотума недоверия общим голосованием членов альянса.

За Советом Безопасности останутся прежние функции, но его постоянные члены потеряют право вето, а временные члены будут выбираться альянсом, а не чередоваться по чисто географическому принципу. Те постоянные члены, которые войдут в альянс, уже по од­ной только этой причине будут вынуждены отказаться от своего пра­ва вето, так как им придется подчиняться решениям квалифициро­ванного большинства. Вы можете спросить, зачем двум другим постоянным членам, России и Китаю, отказываться от своей приви­легии. Ответ таков: они скорее захотят остаться постоянными члена­ми без права вето, чем наблюдать, как Совет Безопасности вытесня­ет другая организация, к которой они не принадлежат.

Намного более спорным является вопрос о том, захотят ли под­чиняться правилам альянса Соединенные Штаты. Это потребует от них радикальной переоценки ценностей. На самом деле потеря права вето грозит Соединенным Штатам гораздо меньшими неприятно­стями, чем другим постоянным членам, ибо крайне маловероятно, чтобы альянс пошел против воли сверхдержавы, чье содействие абсо­лютно необходимо ему для продуктивной работы.

В эру подверженности ошибкам мы должны оставить претензии на рациональность. Однако есть все основания полагать, что принцип многосторонних действий завоюет симпатии американской обще­ственности. Соединенным Штатам будет выгодно присоединиться к альянсу, так как это снимет с них часть бремени, сопряженного с ролью «мирового жандарма». При этом Соединенные Штаты могли бы взять на себя материально-техническое обеспечение соответст­вующих операций, предоставив другим членам формирование на­земных сил.

Помимо этих реформ, возможных в отдаленной перспективе, есть по крайней мере один существенный шаг, который Соединен­ным Штатам следовало бы поддержать уже сейчас: организовать в ООН постоянный фонд по обеспечению гражданской полиции в та­ких конфликтных зонах, как Косово, Гаити и Восточный Тимор. Ге­неральный секретарь ООН Кофи Аннан предложил создать такой фонд, и администрация Клинтона поддержала его инициативу, но Конгресс отказался выделить деньги.

Аргументы в пользу создания альянса во имя открытого общества

Необходимость создания альянса во имя открытого общества мож­но обосновать двумя аргументами. Один из них продиктован благо­разумием, другой носит идеалистический характер. Благоразумие подсказывает, что сегодня Соединенные Штаты обладают наиболь­шим военным превосходством за всю свою историю. Главная же угроза миру и процветанию исходит от тех внутренних условий в дру­гих странах, которые могут быть использованы неразборчивыми в средствах лидерами. Соединенные Штаты не могут бороться с этой угрозой в одиночку, следовательно, они нуждаются в альянсе со стра­нами, придерживающимися тех же убеждений.

Возглавив такой альянс, Соединенные Штаты смогут вновь за­нять и удержать за собой положение мирового лидера, поскольку для успешного претворения этого замысла в жизнь участие Соединен­ных Штатов необходимо. Другие страны, войдя в альянс, приобретут большее влияние в сфере международных отношений. Кроме того, они получат выигрыш от установления более стабильного мирового порядка.

Если Соединенные Штаты будут продолжать придерживаться принципа односторонних действий, прочим странам рано или позд­но надоест терпеть их превосходство, и они образуют свою собствен­ную коалицию, призванную играть роль противовеса. Тогда Соеди­ненным Штатам придется смириться с утратой своих лидирующих позиций. Поскольку система, в основу которой положен принцип баланса сил, отнюдь не гарантирует прочного мира, вероятность гло­бальной военной катастрофы возрастет во много раз.

Этот аргумент представляется мне довольно веским, но с его по­мощью трудно убедить людей в своей правоте, поскольку он носит чисто гипотетический характер. Чтобы иметь основания заявить: «Я же вам говорил!», нужно нарисовать мрачную картину будущего и дождаться, пока она станет явью. Как я убедился на примере с Рос­сией, подобный подход малопродуктивен. Гораздо более заманчиво, на мой взгляд, подкрепить свою идею чисто идеалистическими моти­вами. Глобальное открытое общество сделает мир лучше, чем сейчас, а Соединенные Штаты достаточно сильны и богаты, чтобы такое об­щество построить. Это — простая и вдохновляющая мысль. Ее сла­бость заключается в том, что идеалистические аргументы считают слабыми и оторванными от реальности, и они, как правило, отступа­ют перед особыми интересами различных общественных групп.

Вступая в конфликт с особыми интересами этих групп, идеалистиче­ские мотивы всегда оказываются в проигрыше. Но мы можем пре­одолеть эту слабость, если смягчим свой идеализм признанием того, что нам свойственно ошибаться. Это умерит наши ожидания, сдела­ет нас более терпимыми к недостаткам конструктивного вмешатель­ства и поможет избежать некоторых изъянов, присущих политичес­кому активизму. Открытое общество — это идеал особого рода, не претендующий на абсолютное совершенство. Оно задает рамки, вну­три которых идеализм может преуспеть.

Удивительно, но величайшее в мире открытое общество — Со­единенные Штаты — никогда не принимало ограничений, заложен­ных в самой концепции открытого общества. Оно установило стан­дарты общественной жизни, до которых не в силах подняться ни один политик, и присвоило себе право навязывать свои представле­ния о правах человека и демократических ценностях другим стра­нам. Такое высокомерие не могло принести нам ничего, кроме разо­чарования. Мы добились бы большего, если бы рассчитывали на меньшее. Вместо того, чтобы навязывать свои ценности, мы должны признать, что тоже не застрахованы от ошибок. Вместо того, чтобы следовать принципу односторонних действий, нам следует принять участие в выработке правил, по которым мы готовы жить.

Альянс во имя открытого общества будет добиваться своих це­лей мирными средствами, но даже при всем своем старании он не сможет гарантировать, что во всех случаях удастся обойтись без при­нуждения. Поэтому возможность вооруженного вмешательства нельзя исключать совсем. Даже если альянс не получит контроля над Советом Безопасности, он может все же действовать в обход его и привести в действие механизм НАТО без согласия Совета Безопас­ности, как это произошло во время Косовского кризиса. Поскольку альянс предварительно исчерпает все имеющиеся в его распоряже­нии конструктивные возможности, предпринятые им карательные меры будут в большей степени оправданны, чем действия НАТО в Косово.

Сможет ли альянс во имя открытого общества (независимо от того, как он будет работать — в рамках ООН или вне их) избежать недо­статков, присущих, по-видимому, всем ассоциациям государств, — а именно, неспособности быстро принимать решения и дефицита де­мократии? Пожалуй, нет. Однако нежелательный эффект можно смягчить, если заранее признать его наличие. Например, можно сра­зу ввести условие, по которому «срок жизни» альянса будет ограни­чен, скажем, двадцатью пятью годами. Любая только что созданная организация проникнута духом своего предназначения, который по­степенно выветривается. Так случилось с Организацией Объединен­ных Наций. Ее появление вызвало в мире большой энтузиазм, но те­перь почти все ее преданные сторонники уже достигли пенсионного возраста. Если бы срок существования ООН был ограничен, это на­верняка пошло бы ей на пользу. Никакое решение не может считать­ся совершенным или вечно сохранять свою актуальность. Любая ко­алиция, возникшая в открытом обществе, должна быть открыта для пересмотра и реформы.

Дефицит демократии — это дефект, присущий всем междуна­родным организациям, но если бы альянсу во имя открытого обще­ства действительно удалось превратить Генеральную Ассамблею ООН в законодательный орган, мы могли бы с равным успехом иметь избыток демократии, поскольку тогда с предложением своих законопроектов смогла бы выступить любая неправительственная организация. Международное гражданское общество способно до­биться многого (например, запрещения противопехотных мин), но при содействии Интернета хорошего может оказаться чересчур мно­го. Все мы видели, что произошло во время конференции ВТО в Си­этле. К счастью, существуют надежные средства борьбы с несовер­шенством законодательства. Законы будут действовать только в тех странах, которые ратифицируют их, и чтобы остальные страны подчинились этим законам, они должны будут получить одобрение ква­лифицированного большинства членов альянса. Конечно, эти законы должны будут пройти также тщательное рассмотрение судебными органами каждой страны — включая Верховный суд США. Тем са­мым будет расширен комплекс сдержек и противовесов, необходи­мых каждому открытому обществу.

Будучи весьма скептически настроенным по отношению к са­мозваным НПО, преисполненным чувства собственной правоты, я больше доверял бы администрации альянса во имя открытого об­щества, а если бы этот альянс установил контроль над ООН, то и ру­ководству последней. В штат международной организации легко набрать высокомотивированный персонал — для этого нужно толь­ко выбирать кандидатов на основании их заслуг, а не на основе про­текции национальных правительств. Несмотря на все недостатки ООН, в ее аппарате работает очень много хороших людей. Для улучшения ситуации нужно наделить Генерального секретаря и глав специализированных учреждений ООН властью нанимать и увольнять своих сотрудников, а также возложить на них ответст­венность за результаты деятельности соответствующих организа­ций.

Я не хочу далее углубляться в рассмотрение структурных особеннос­тей альянса во имя открытого общества, поскольку чем дольше я этим занимаюсь, тем сильнее ощущаю утрату связи с реальностью. Детали проекта могут быть разработаны только его участниками. Альянс может принимать разные формы — от официального союза до коалиций, созданных ради рассмотрения особых ситуаций в от­дельных странах. Если взглянуть на мой замысел под этим углом зре­ния, он кажется вполне реалистическим. Мало того, он уже находит­ся на пути к воплощению. Сеть моих фондов участвует в ряде подобных коалиций, от коалиции по заключению Договора о запре­щении противопехотных мин до Фонда развития средств массовой информации, спонсирующего независимые СМИ в тех странах, где они нуждаются в помощи.

Нельзя ожидать, что инициатива создания глобального откры­того общества будет исходить от правительств; она должна полу­чить поддержку широкой общественности. Предполагается, что де­мократические правительства должны реагировать на пожелания избирателей. Если люди не проявят истинной приверженности принципам открытого общества, эти принципы никогда не возоб­ладают.

Может возникнуть вопрос: как примирить это утверждение с моими прежними нелестными отзывами о самозваных, преиспол­ненных чувства собственной правоты защитниках гражданского об­щества? Это очень легко. Хотя инициатива по укреплению принци­пов открытого общества должна исходить от народа, гражданское общество не может справиться с поставленной задачей в одиночку, ему нужна помощь правительств. Мои фонды обнаружили, что они добиваются лучших результатов, если пользуются поддержкой пра­вительств или оказывают на них давление. Эти результаты носят дво­який характер. Во-первых, происходят перемены в отдельных сфе­рах, с которыми связана деятельность фондов (например, реформы пенитенциарных учреждений, системы образования или защиты лю­дей, страдающих психическими расстройствами). Во-вторых, совер­шенствуется деятельность самого правительства.

Важно нарисовать величественную картину глобального откры­того общества, однако приближение к этому обществу возможно лишь постепенно, шаг за шагом. Вот почему я не хочу увлекаться фантазиями на темы будущего, предпочитая вместо этого сосредото­читься на настоящем. События на Балканах стали подлинным испы­танием для открытого общества. В связи с ними уже возник неофи­циальный альянс демократических государств, который имеет все шансы достичь своих целей. Если мы добьемся успехов на Балканах, это приблизит нас еще на один шаг к идеалу глобального открытого общества.

Если же нас постигнет неудача, перспектива построения гло­бального открытого общества заметно отодвинется. Мои фонды стремятся обеспечить успех Пакту стабильности для Юго-Восточной Европы как ради него самого, так и ради торжества идеи открытого общества. Я верю, что шаг за шагом нам удастся построить глобаль­ное открытое общество.