Timofeeva_M._Yazyk_s_pozitsiy_filosofii_psikhologii_matematiki-1

2. ЯЗЫК С ПОЗИЦИИ ФИЛОСОФИИ

...значение ...как голова Медузы, все гда в центре языка, околдовывая тех, кто его созерцает1.

Основное, что интересует людей, участвующих в языковой коммуникации, — это информация, для передачи и получения ко торой они используют язык. Почему язык способен выполнять та кую функцию? Насколько хорошо он с ней справляется? Какой внутренний механизм это обеспечивает? Подобные фундамен тальные для понимания природы языка вопросы беспокоили еще античных мыслителей.

И.М. Тронский считает, что попытки рефлексии над языком начались с размышлений древних греков о связях между словами и вещами, о значениях слов, прежде всего имен собственных. Ан тичных философов, занимавшихся этимологическими изыскани ями, интересовало не воссоздание истории слов (как современных этимологов), а познание реального мира через анализ слов. Они рассчитывали на успешность такого познания, так как были убеж дены в том, что соединение слова и обозначаемого им предмета не случайно, а обусловлено наличием внутренней, естественной свя зи между ними. Эта убежденность, в свою очередь, восходила к ар хаическому, мифологическому мышлению, для которого «имя не раздельно связано с вещью, является носителем ее свойств, маги ческим заместителем»2.

Такое представление о связи между двумя сторонами языково го знака не было, однако, общепринятым.

Споры о том, соответствуют ли слова вещам, были очень попу лярны в VI—IV вв. до н.э. Один из противостоящих лагерей вдох новлялся идеями Гераклита (считавшего, что между словом и ве

1 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. С. 136.

2 Тронский И.М. Из истории античного языкознания // Сов. языкознание. Л., 1936. Т. 2. С. 24.

10

щью имеется неразрывная внутренняя связь, т.е. слово и вещь свя заны «по природе»), другой — идеями Демокрита (полагавшего, что слово и вещь связаны «по закону», «по установлению», «по обычаю»). Дискуссия на данную тему содержится, например, в ди алоге Платона «Кратил». Споры о природе связи между словами и вещами продолжались столетиями и могут быть прослежены до нашего времени.

Еще один вид популярных в античности дискуссий о языке обусловлен различием мнений о том, является ли каждый факт ис пользования языка уникальным, неповторимым или же между та кими фактами есть сходства, позволяющие формулировать общие правила. Иначе говоря, царят ли в языке аналогии (закономерно сти) или аномалии. Приверженцы первого мнения именовались аналогистами, приверженцы второго — аномалистами. Лагерь аномалистов возглавлял стоик Кратет из Малла (II в. до н.э.), ла герь аналогистов — Аристарх Самофракийский (ок. 216 — ок. 144 г. до н.э.). Данные два способа видения языковой реальности также можно проследить до нашего времени. Так, на рубеже XIX и XX вв. В. Виндельбанд, представитель фрейбургской школы неокантиан цев, различал два типа мышления: номотетический (законопола гающий) и идеографический (описывающий особенное). Языко знание развивалось в основном на основе номотетического видения языка. Однако альтернативный (идеографический) вариант также представлен, хотя и не является столь популярным и общеизвест ным. Традиции аномалистов прослеживаются, например, во взглядах Б. Кроче (1866—1952), К. Фосслера (1872—1949), Р.Дж. Коллингву да (1889—1943).

Вклад античных исследователей в познание природы языка ча сто сводят лишь к развитому ими грамматическому учению и к двум названным направлениям дискуссий (о соответствии / несо ответствии слов вещам, об аналогии / аномалии).

Вместе с тем античные логики, занимавшиеся исследованием логического устройства текстов и анализом парадоксов, внесли ог ромный вклад в развитие семантики и прагматики. Если древних этимологов интересовала связь имен с миром, то логиков интере совала способность языка ясно и непротиворечиво описывать си туации в мире, его сила и слабость в осуществлении этой функ

11

ции. В частности, те эксперименты с языком, которые производи ли софисты, позволили выявить многие семантические и прагма тические проблемы, до сих пор занимающие умы исследователей.

Возможно, традиция не связывать эти результаты античных логиков со становлением лингвистики, точнее двух ее разделов — семантики и прагматики, объясняется тем, что эти разделы языко знания оформились значительно позже, чем грамматика, — лишь во второй половине XIX в. Термин «семантика» ввел в научный обиход французский лингвист М. Бреаль (1883 г.)3. Первоначально предме том изучения была только лексическая семантика. Термин «прагма тика» появился также в конце XIX в., его использовал один из осно воположников семиотики логик и философ Ч.С. Пирс. Теперешнее свое обличье семантика и прагматика приобрели еще позже, лишь тогда, когда лингвистика начала ассимилировать идеи философов и логиков, прежде всего Б. Рассела, Г. Фреге, Л. Витгенштейна. Особенно активизировались такие исследования во второй полови не XX в. Работы известных отечественных исследователей семанти ки и прагматики (Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, Е.В. Падуче вой и др.) фактически представляют собой результат синтеза логи ки и лингвистики.

Несмотря на столь непродолжительную «официальную» исто рию, и семантические, и прагматические исследования ведутся с античных времен, они начались за много столетий до появления соответствующих разделов и терминов. Самый ранний существен ный вклад в развитие данной области — это обнаружение и изуче ние парадоксов.

2.1.Парадоксы

Всвоей наиболее общей трактовке парадоксом называют рассуж дение, внешне кажущееся правильным, но явно противоречащее здравому смыслу, т.е. приводящее к выводам, не согласующимся с данными обычного опыта, с убеждениями здравомыслящих людей,

3 Бреаль М. Трактат о семантике (Bréal, M. Essai de Sémantique, science des significations. P.: Hachette, 1897).

12

с общепризнанными представлениями. Такой интерпретации слова «парадокс» соответствует и его этимологический состав: para озна чает «вопреки» и doksa — «мнение», т.е. «вопреки мнению».

При более узкой трактовке парадоксом называют рассуждение, приводящее к взаимоисключающим и в равной мере доказуемым результатам. Рассуждения, в которых такая несовместимость ре зультатов наиболее явно выражена, называют антиномиями. Этимо логически слово «антиномия» распадается на две части: anti — «против», nomos — «закон», т.е. «противоречащее закону».

Иногда парадоксом называют также рассуждение, не содержа щее явно формулируемого противоречия, но заводящее в некото рый интеллектуальный тупик, описывающее некоторую вполне обыденную ситуацию таким образом, что она оказывается невоз можной. Подобные рассуждения относят к апориям (aporia — «без выходность, затруднение»). Примером апории может служить из вестное рассуждение об Ахиллесе и черепахе, согласно которому первый так никогда и не сможет догнать вторую.

Человек может произвести рассуждение, противоречащее здра вому смыслу или нарушающее законы логики, как случайно (по не внимательности или незнанию), так и умышленно (в познаватель ных целях, ради интеллектуального упражнения, для введения кого либо в заблуждение). Случайное, неумышленное нарушение правил логики называют паралогизмом. Если же рассуждение лишь внешне кажется правильным, а на самом деле сконструировано с целью обмана, основано на умышленном нарушении законов ло гики, то его называют софизмом. Этимологически слово «софизм»

восходит к греческому sophisma — «хитрая выдумка» (слово «со фист» происходит от др. греч. σοφιστη ´ ζ — «умелец, изобретатель,

мудрец, знаток»). Обман, составляющий основу софизма, обычно столь хорошо завуалирован, что его непросто обнаружить и явным образом сформулировать. Термин «софизм» впервые ввел Аристо тель, охарактеризовав софистику как мнимую, а не действитель ную мудрость. Эта характеристика, данная Аристотелем, а затем поддержанная его единомышленниками и последователями, на столько испортила репутацию софистики, что многие не усматри вают того огромного вклада, который внесли рассуждения софис тов в науку о языке.

13

Грань между софизмами и парадоксами довольно расплывчата: все зависит от цели конструирования того или иного рассуждения, от его назначения. Например, следующий диалог относят к числу софизмов, так как один из участников явно хочет завлечь своего собеседника в западню.

—Скажи, может ли одна и та же вещь иметь какое то свой ство и не иметь его?

—Очевидно, нет.

—Посмотрим. Мед сладкий?

—Да.

—И желтый тоже?

—Да, мед сладкий и желтый. Но и что из того?

—Значит, мед сладкий и желтый одновременно. Но жел тый — это сладкий или нет?

—Конечно, нет. Желтый — это желтый, а не сладкий.

—Значит, желтый — это не сладкий?

—Конечно.

—О меде ты сказал, что он сладкий и желтый, а потом со гласился, что желтый — значит не сладкий, и потому как бы сказал, что мед является сладким и несладким одновре менно. А ведь вначале ты твердо говорил, что ни одна вещь не может и обладать, и не обладать каким то свойством.

Попробуйте явным образом сформулировать «стратегию» по строения данной интеллектуальной ловушки.

Цели построения парадоксальных текстов могут быть разны ми, но с точки зрения познания природы языка, позволяющего строить такие тексты, одинаково интересны любые из них, в том числе и софизмы.

Парадоксы в первом (самом общем) понимании этого термина привлекли внимание людей еще во времена античности. В Древ ней Греции начиная с VI—V вв. до н.э. одним из излюбленных раз влечений был поиск различных диковинных парадоксальных фак тов. Это давало пищу для размышлений как о мире, так и о языке. В III—II вв. до н.э. возник даже особый литературный жанр — па радоксография, в рамках которого повествовали о чудесах, фанта стических историях, парадоксальных и удивительных событиях.

14

Этот жанр4 получил широкое распространение на рубеже класси ческой эпохи и эллинистического времени, сам же термин был введен первым издателем фрагментов сочинений греческих авто ров, пишущих о чудесах, Антонием Вестерманном. На становле ние данного жанра в греческой литературе значительно повлияли два фактора: неизменно растущий (начиная с V в. до н.э.) интерес авторов и читателей к сфере чудесного, к описаниям природы и обычаев экзотических стран и мода на коллекционирование ред костей, составление компилятивных сочинений. Многочислен ные сборники, привлекавшие внимание читателей описаниями редких природных явлений, аномалий, «чудес», читались и пере читывались как настоящие «народные книги». Считается, что од ним из первых парадоксографов, положивших начало развитию парадоксографии как особой литературной формы, был александ рийский поэт Каллимах из Кирены (ок. 305—240 гг. до н.э.), напи савший не дошедший до наших времен «Свод чудесных явлений всей земли по местностям».

Слово «парадокс» здесь фигурирует в самом широком из со временных значений: для обозначения чего то идущего вразрез со здравым смыслом, противоречащего общепризнанному, не согла сующегося с данными обычного опыта.

На этой волне увлечений вымысел (fictum) становится важным принципом художественного мышления, «фантасия» — важной эс тетической категорией, вытесняющей мимесис («подражание»): выясняется, что «фантасия» имеет явные преимущества перед под ражанием — это «более мудрый художник, чем мимесис; ибо подра жание формирует только то, что оно видит, фантасия же и то, чего она не видит»5. Язык, как стало очевидно, не привязан прочной связью к «реальному миру», не является лишь описывающим его «зеркалом», но может служить также инструментом создания вы мышленных миров, средством высказывания лжи, обмана.

4 Флегонт из Тралл. Удивительные истории / Пер. М.Е. Грабарь Пассек, М.Л. Гаспарова, В.Н. Илюшечкина; Вступ. ст. и коммент. В.Н. Илюшечкина // Вестн. древ. истории. 2001. № 3.

5 Бычков В.В. Эстетика отцов церкви. М.: Ин т философии РАН: Науч. изд. центр «ЛАДОМИР», 1995.

15

Вполне естественно, что интерес к необычному, к вымыслу, к ис кусственно изобретенным конструкциям распространился и на язык. Язык начинает осознаваться не просто как средство создания словес ных отчетов о реально имевшихся фактах, но и как средство обсуж дения ситуаций, никогда не существовавших, придуманных, пред ставленных только своим словесным описанием. А что если такое описание внутреннее логически противоречиво и, следовательно, мы никогда не сможем ни реально встретиться с подобной ситуацией, ни создать ее зримый образ в своем воображении? В этом случае ло гическая хитрость или противоречие, будучи искусно оформленным, сможет придать рассказу еще большую удивительность.

Поиск и изучение парадоксов — это как бы «проверка языка на прочность», выявление и исследование тех препятствий, которые способны затруднить понимание смысла текста. Поэтому можно сказать, что с позиции лингвиста античные мыслители исследовали типы таких препятствий. Софисты в дополнение к этому задались еще одним вопросом: как можно эти потенциальные препятствия использовать полезным для себя образом? Софизмы — это вовсе не лишенная смысла игра с языком (опирающаяся на неоднознач ность языковых выражений, их неполноту, недосказанность, зависи мость их значений от контекста и т.д.), а фокусирование исследова тельского интереса именно на языке, но не на устройстве мира. Язык становится предметом всестороннего экспериментального испыта ния, в ходе которого не только разрабатывались приемы логического анализа и мышления, но и изучалась природа языка. Конечно, зачас тую софисты употребляли результаты своих изысканий для обмана, для выдачи лжи за истину, но может ли какая нибудь область науки похвастаться тем, что все ее результаты используются лишь во имя блага? Это всегда зависит от конкретных людей, данной наукой зани мающихся. С нашей современной позиции обманные трюки антич ных софистов уже никому не могут причинить материального или морального ущерба. Поэтому продуктивнее оценивать плоды их раз мышлений не как «интеллектуальное мошенничество», а как важные вехи на пути познания природы языка.

Нахождение парадоксов позволяло выявить определенные язы ковые проблемы. Найти такие проблемы нелегко, еще труднее сформулировать суть каждой из них в виде явного вопроса. «Пара

16

докс — наиболее интересный случай неявных безвопросных спо собов постановки проблем»6.

Какие же свойства языка удалось обнаружить античным логи кам философам, исследовавшим парадоксы?

2.1.1. Нечеткие понятия

Семантику многих слов определить очень непросто из за того, что нельзя указать точную границу, отделяющую те объекты, кото рые можно назвать данным словом, от тех, для обозначения кото рых оно неприменимо.

Наиболее точно определяются смыслы слов, используемых как термины в той или иной области науки, например «треугольник», «существительное». Довольно определенны и смыслы слов, фик сирующих некоторые естественным образом сложившиеся классы сущностей, например «тигр», «сосна».

Однако далеко не все слова имеют подобные, более или менее точно определяемые, смыслы. Даже такие, казалось бы, ясные слова, как «стол», «шапка», весьма расплывчаты по смыслу: «стол» может иметь разное количество «ножек» или вообще не иметь та ковых, «шапки» крайне разнообразны по форме и материалу. Если же определять предметы функционально, т.е. считать «столом» то, что в какой либо ситуации может выполнять функцию стола, то неопределенность повысится еще в большей степени. Здесь воз никнет масса дополнительных нюансов. Например, поверхность стола не обязательно строго горизонтальна. С функциональной точки зрения, угол наклона должен быть таков, чтобы предметы не скатывались со стола. Далее возникают вопросы: о каких имен но предметах идет речь, в каких обстоятельствах используется дан ный предмет и т.д. Для ответа на многие подобные вопросы требу ется ввести градации на соответствующей непрерывной шкале из мерения (допустимый угол наклона, вес и размер предмета и т.д.). Сложность осуществления такой операции как раз и была подчер кнута в парадоксах «лысый», «куча» (сформулированных Евбули

6 Ивин А.А. Практическая логика. М.: ФАИР ПРЕСС, 2002. С. 214.

17

дом, представителем мегарской школы, в IV в. до н.э.), а также в бо лее раннем парадоксе «медимн7 зерна» (его автор Зенон из Элеи, живший в V в. до н.э.). Каждый из этих парадоксов основан на не обходимости разграничить два вида трудноразличимых ситуаций путем введения для каждого из этих видов своего наименования.

Парадокс «Лысый». Человека, на голове которого имеется толь ко один волос, можно назвать лысым. Увеличение числа волос на единицу не меняет ситуацию, так как добавление одного волоса вообще внешне незаметно. Однако если мы будем повторять опе рацию прибавления единицы многократно, то в конечном итоге окажется, что слово «лысый» уже неприменимо. Так в какой же момент мы совершили ошибку, какое количество волос на голове дает основание назвать человека не лысым?

Парадокс «Куча». Одно зерно еще не образует кучу, два — тоже. С какого количества зерен начинается куча? Когда прибавление одного зерна превращает «не кучу» в «кучу»?

Парадокс «Медимн зерна». Если упадет одно зерно пшеницы, то вряд ли это кто то сможет услышать. Два зерна тоже не произве дут шума. Однако про медимн зерна того же сказать нельзя. С ка кого же количества зерен шум становится слышимым? И как этот звук образуется из многих практически неслышных событий?

Парадокс «Корабль Тесея». Если каждый элемент корабля был заменен хотя бы один раз, можно ли считать корабль прежним ко раблем?

Можно найти очень большое количество языковых выражений, анализ смысла которых может привести к формулировке подобных парадоксов. Где проходит граница между «красным» и «розовым», «зеленым» и «синим»? Как точно указать пределы варьирования ко ординат предмета, который допустимо назвать располагающимся «в углу комнаты»?

Надо заметить, что сложность определения смысла подобных языковых выражений имеет не только теоретический характер. Она может проявиться и во вполне практических ситуациях. На пример, в 1927 г. в США произошел громкий судебный процесс, причиной которого послужил ввоз в страну (на происходившую

7 Медимн — мера объема, чуть больше 52 литров, примерно мешок.

18

там выставку авангардного искусства) произведения К. Бранкузи8. Это была одна из 27 «Птиц» Бранкузи — сооружение из металла (колонна из полированной бронзы около полутора метров высо ты), ничем не напоминавшее птицу. Поэтому таможенник (тоже скульптор любитель) отказался признать данную скульптуру «про изведением искусства» и потребовал провести ее по графе «метал лическая больничная утварь и предметы домашнего обихода», заплатив более крупную таможенную пошлину. Таможню поддер жали художники, члены Национальной академии США, отстаи вавшие традиции в искусстве. В ходе судебного разбирательства судьям пришлось попытаться дать определение понятия «произ ведение искусства». По сути, спор шел об определении слова с не четким смыслом9. Как сообщает BBCRussian.com, Бранкузи про цесс выиграл. В наше время подобные скульптуры без проблем признаются произведениями искусства, о чем свидетельствует тот факт, что 121 сантиметровая мраморная скульптура К. Бранкузи

8 Французский скульптор румынского происхождения, родоначальник абстракционизма в скульптуре.

9 Этот случай рассказан в кн: Ивин А.А. Логика. М., 1998.

19