Alan_Karlson_-_Shvedskiy_experiment_v_demografi

Глава 7. Применение наук об обществе и злоупотребление ими

кое повышение дохода после уплаты налогов у семей, в которых работают оба супруга, и столь же резкое понижение располагаемого дохода семей с одним кормильцем. Символично, что здесь социал-демократы пожертвовали одним из самых священных своих принципов — прогрессивным налогообложением семейного дохода — чтобы обложить налогом вмененный доход домохозяек и вытеснить матерей в сферу оплачиваемой занятости. Феминизм одержал победу над социализмом. По словам радикальной феминистки Анники Боде, именно это изменение налоговой системы стало критической поворотной точкой в освобождении женщин и в окончательной ликвидации семейного хозяйства. Это повысило экономическую значимость доходов жены, и «женатые мужчины теперь с большей благосклонностью воспринимают идею, что их жены начнут работать». Поскольку же брак окончательно лишился экономических выгод, коэффициент брачности резко пошел вниз, а коэффициент разводов — вверх17.

Ширящийся поток государственных субсидий потек в пользу «семей нового типа», в том числе живущих вне брака и одиноких женщин, решивших растить детей без участия мужчины. При этом брачное право подверглось фундаментальным изменениям. Если прежде закон настаивал, что супруги обязаны поддерживать брак работой на рынке труда или по дому, в новом законе исчезло упоминание о «работе по дому». Шведское правительство приняло еще одно, чрезвычайно символичное решение: если во время рождения местным властям не поступает сообщения о фамилии ребенка, он получает фамилию матери. В 1977 г. Национальный совет по образованию выпустил новый учебник полового воспитания, в котором была разорвана какая-либо связь между половыми отношениями и браком. Новый руководящий принцип звучал следующим образом: «Важнейшей целью обучения в области межличностных отношений является развитие способности к близким отношениям… В половой жизни можно обходиться без близких отношений, но учебный курс межличностных отношений исходит из

17Annika Baude, “Public Policy and Changing Family Patterns in Sweden, 1930—1977,” in Jean Lipman-Blumen and Jessie Bernard, eds., Sex Roles and Social Policy: A Complex Social Science Equation (New York: SAGE Studies in International Sociology, 1979), pp. 145—172.

261

Шведский эксперимент в демографической политике

того, что половые отношения на основе тесной личностной связи отвечают глубинным человеческим потребностям»18.

К 1980 г. социальная революция в Швеции была завершена как на правовом, так и на институциональном уровне. В некоторых отношениях, правда, население еще не вполне освоилось с новыми порядками. Например, несмотря на 20 лет систематической индокринации, шведские школьницы все еще склонны выбирать «традиционно женские» профессии, а отпуском по уходу за ребенком все еще, как правило, пользуются женщины, хотя им могут пользоваться и мужчины19. Время от времени вспыхивает озабоченность повышением рождаемости и беспокойство о национальном будущем Швеции20. Но эти примеры идейной отсталости, проливающие, пожалуй, некоторый свет на природу человека, уже стали предметом усиленного внимания социальных психологов и правительственной системы образования, так что долго это не продлится.

Истинные новые реалии Швеции видны в социальной статистике: только за 1966—1974 гг. коэффициент брачности в Швеции упал на 40%, и сегодня он ниже, чем в любой другой развитой стране. Судя по сложившимся тенденциям, 36% шведок, родившихся в 1955 г., так и не выйдут замуж к пятидесяти годам (среди родившихся в 1940 г. таких было только 9%). Впрочем, совместное проживание без заключения брачного союза остается довольно частым явлением и достигает 50% среди мужчин в возрасте от 25 до 29 лет. Уровень рождаемости на 15—20% ниже уровня простого воспроизводства населения (коэффициент фертильности составляет 1,7—1,8),

18Instruction Concerning Interpersonal Relations (Stockholm: National Swedish Board of Education, 1977), p. 11; Poponoe,

Disturbing the Nest, pp. 148—155.

19См.: Monica Boethius, “The Working Family,” Social Change in Sweden 30 (May 1984): 5; “Equality Between Men and Women in Sweden,” Fact Sheets Published by the Swedish Institute, December 1983, pp. 1—2; Berit Rollen, “The Working Family: Work and Family Patterns,” доклад, представленный на семинар “The Working Family: Perspective and Prospects in the U. S. and Sweden,” при поддержке Информационной службы Швеции и посольства Швеции в США, Washington, D. C., May 1984, pp. 1—2.

20Последний раз это произошло в 1976—1978 гг. См.: Erland Hofsten, Flera Barn i Sverige?: Om befolkningsutvecklingen förr, nu, och i framtiden (Stockholm: P. A. Norstedt and Söner, 1978/1983), pp. 67—77, 124—150.

262

Глава 7. Применение наук об обществе и злоупотребление ими

а половина детей сегодня рождается вне брака. Если сложить коэффициент разводов и «коэффициент распада сожительствующих пар», Швеция окажется мировым чемпионом по этому показателю. Швеция отличается также самым малым в мире средним размером семьи (2,2 человека) и самым высоким процентом одиноких людей. На самых передовых рубежах — центр Стокгольма, где одиноки 63% его жителей. При этом работают 85% шведок, имеющих детей дошкольного возраста, а встретить молодую домохозяйку теперь практически невозможно. Волонтерство, в свое время возникшее в районах с большим количеством домохозяек, практически исчезло. В половых отношениях шведов господствует рационализм, и даже подростки чрезвычайно дисциплинированно используют противозачаточные средства. Средний возраст первого полового сношения у шведских девочек понизился до четырнадцати лет, зато Швеция является единственной западной страной, в которой в последние годы понизилось число абортов в подростковом возрасте21.

Мюрдали могут спать спокойно: их политика народонаселения убила семью и создала новый мир, в котором теперь живут шведы. Вызывает вопросы лишь то, смогут ли шведы воспроизводить себя в этом постсемейном мире, но даже эта цель, пожалуй, была лишь ностальгической причудой Гуннара: оказавшись полезной на определенном этапе, она никогда не была важна для его супруги и не играла существенной роли в их подлинном видении будущего.

Хотя Мюрдали и в самом деле почти все заимствовали у других — политические идеи, интерпретации и даже общие идеологические схемы, — они были необходимым звеном важнейшей исторической драмы. Их творческая энергия пошла на то, чтобы слепить из этих концепций целостную картину будущего, навязать социал-демократам программу и тактику и создать институты, которые со временем воплотят их мечту в реальность.

Некоторые комментаторы склонны рассматривать Швецию просто как передовую нацию в переходе цивилизации к «исследователей организации жизни без нуклеарной семьи

21Превосходное описание социологии современной Швеции см. в: Poponoe, Disturbing the Nest, pp. 167—177. См. также: Elise F. Jones et al., “Teenage Pregnancy in Developed Countries: Determinants and Policy Implications,” Family Planning Perspectives 17 (March/April 1985): 53—62.

263

Шведский эксперимент в демографической политике

исследователей», а Мюрдалей — как чрезвычайно проницательных исследователей общества, которые сумели лучше кого бы то ни было разглядеть направление социальной эволюции и вовремя присоединиться к победоносному движению истории22. Было бы правильнее, однако, видеть в них ярких и эффективных идеологов и публицистов, осознавших могучий политический потенциал избирательного использования общественных наук и заставивших шведов принять решения, породившие тот мир, в котором сегодня живут их потомки.

Сегодня круг замыкается, и шведский проект будущего возвращается в США. Идеи, возникшие в результате общения с прогрессистскими американскими авторами в 1929— 1930 годы, теперь воплощены в образцовом обществе, которым сегодня восхищаются американские левые политики. Шведский режим, основанный на государственной защите равенства полов, обобществленном воспитании детей, индивидуализированной этике, централизованном руководстве и коллективизированном жилье, сегодня преподносится

вСША как решение клубка семейных и трудовых проблем, стоящих перед современным постиндустриальным обществом. Некоторые сторонники этого пути даже окрестили предложенную ими федеральную программу государственных центров дошкольного воспитания, оплачиваемого родительского отпуска по уходу за детьми, модификации гендерных ролей и социализированного жилья программой «семейной политики» и требуют скорейшего ее принятия в интересах «детей общества». И ученые соединяют силы в поддержку шведской модели, мобилизуют цифры и факты ради демонстрации того, что американские обычаи отжили свое, что труд домашней хозяйки — ненужный пережиток, а работающая мать, напротив, — «социальный факт». Даже государственные комиссии, от созванной в 1979 г. Белым домом Конференции по семье до назначенной в 1989 г. Национальной комиссии по детям, несут на себе знакомые черты старых экспериментов. Словом,

внаши дни влияние Мюрдалей все так же действенно, все так же определяет и питает начатую в XX веке борьбу по этому принципиальному вопросу внутренней политики.

22Попоноэ тяготеет именно к такому истолкованию, хотя оставляет открытой возможность возвратного движения. См.: Poponoe,

Disturbing the Nest, pp. 187—214, 305.

264

Вместо послесловия

ЧТО ГОСУДАРСТВО ДЕЛАЕТ С НАШИМИ СЕМЬЯМИ

В небольшой работе «Бюрократия» Людвиг фон Мизес отмечал, что современный социализм «держит индивида под жестким контролем от рождения и до самой смерти», а «дети и подростки прочно интегрированы во всеохватывающую систему государственного контроля». В другом контексте он, противопоставляя «капитализм» и «социализм», приходит к заключению: «Между этими двумя системами не может быть никакого компромисса. Вопреки широко распространенному заблуждению, не существует среднего пути, третья система невозможна как форма долговременной организации общества». В своих заметках я хочу подчеркнуть обоснованность этого утверждения применительно к положению семьи и детей

всовременном шведском государстве, представляющем собой наиболее типичный образец «третьего пути».

Обращаясь к примеру Швеции, мы видим классический случай бюрократического манипулирования, направленного на разрушение института, являющегося главным соперником государства в роли объекта лояльности, — семьи. Рассматривая это соперничество между государством и семьей, важно понимать, что во всех обществах существует определенное количество «иждивенцев». В каждом сообществе людей есть младенцы и дети, глубокие старики, люди, страдающие тяжелыми болезнями, а также с серьезными физическими или психическими недостатками. Они не могут сами о себе позаботиться. Без помощи других они просто умрут. В каждом обществе должны существовать способы позаботиться об этих иждивенцах. В условиях свободы защиту и заботу, в которых нуждаются такие люди, предоставляет естественный институт семьи (дополняемый и поддерживаемый местными сообществами и добровольными организациями). Более того, именно

вавтономной семье — и только в семье — фактически дейст-

265

Шведский эксперимент в демографической политике

вует чистый социалистический принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Историю возникновения и роста государства благосостояния можно описать как постепенную передачу функции поддержки «иждивенцев» от семьи к государству, от сообщества людей, связанных друг с другом узами крови, брака и усыновления, к сообществу людей, зависимых от государственных служащих. Этот процесс начался в Швеции в середине XIX в.

среализации бюрократических проектов, которые стали разрушать связи между родителями и их детьми. В соответствии

склассической моделью, первым действием по установлению государственного контроля над детьми было принятие в 40-х годах XIX в. закона об обязательном посещении школ. Хотя эта мера была оправданной в том отношении, что она повышала уровень знаний и благосостояние людей, на более глубинном уровне она задала внутреннюю динамику в направлении социализации времени детей, т.к. исходила из посылки, что государственные должностные лица — чиновники Шведского королевства — лучше родителей знают, на что должно быть потрачено время ребенка и чего нельзя ожидать от родителей, а тем более полагаться на них в том, что они уберегут своих детей от эксплуатации.

Следующий шаг был сделан в 1912 г., когда было принято законодательство, по сути дела запрещающее детский труд на фабриках и до определенной степени — на фермах. Опятьтаки неявная посылка состояла в том, что государственные чиновники, занимающиеся социальными вопросами, лучше могут судить о том, на что следует тратить время детей, и у них больше сочувствия и сострадания к детям, чем может быть у родителей этих детей.

Завершающий шаг пришелся примерно на то же время, когда шведское правительство внедрило программу пенсионного обеспечения по старости и нетрудоспособности, которая быстро охватила все население. Сущность данного акта состояла в социализации еще одной функции по содержанию иждивенцев — на сей раз дело касалось «глубоких стариков» и «слабых» взрослых зрелого возраста. На протяжении всех предшествующих эпох забота о пожилых людях была делом семьи. Отныне же она должна была стать делом государства. Суммарным результатом всех этих реформ стала социализация экономической ценности детей. Была разрушена естествен-

266

Вместо послесловия

ная экономика домохозяйства и аннулирована та экономическая ценность, которую дети давали своим родителям, будь то в качестве работников семейного предприятия или в качестве «страхового полиса» для жизнеобеспечения в старости. Родители по-прежнему несли издержки воспитания детей, но экономический выигрыш, который эти дети со временем могли приносить, был присвоен «обществом», сиречь бюрократическим государством.

Как скажет вам любой экономист «школы Гэри Беккера», предсказуемым результатом этих изменений должно было стать снижение спроса на детей, и именно это случилось в Швеции. Начиная с конца XIX в. рождаемость в Швеции стала быстро снижаться, и к 1935 г. страна имела самый низкий уровень рождаемости в мире, ниже уровня нулевого прироста населения, при котором численности нового поколения только-только хватает для простого воспроизводства предыдущего.

Стандартная теория демографического перехода на протяжении долгого времени утверждает, что это падение уровня рождаемости является необходимым и неизбежным последствием индустриализации в Новое время, что стимулы, свойственные капиталистической экономике, разрушительно воздействуют на традиционные семейные отношения. Но, хотя в индустриальном обществе традиционная семья действительно сталкивается с внешним давлением нового типа, новейшие исследования наводят на мысль о том, что на деле гораздо более серьезные вызовы для нее порождаются ростом государства.

Ученый-демограф из Принстонского университета Норман Райдер, рассматривая опыт многих стран, выводит общую для них главную причину снижения рождаемости из внедрения массового государственного образования. «Образование подрастающего поколения оказывает подрывающее влияние», — пишет он. «Политические организации, подобно экономическим организациям, требуют лояльности к себе и пытаются нейтрализовать семейный партикуляризм. Идет борьба между семьей и государством за юные умы», и в этой борьбе государственные школы, посещение которых обязательно, служат «главным инструментом обучения гражданской позиции, который напрямую обращается к детям через голову их родителей». Подтверждая универсальную значимость шведского примера, Райдер добавляет, что кроме принудительно-

267

Шведский эксперимент в демографической политике

го обучения, повышающего издержки воспитания детей для родителей, запрет детского труда еще более снижает их экономическую ценность. Более того, государственная система пенсионного обеспечения обрезает естественные связи между поколениями семьи еще и с третьей стороны, и в результате государство оказывается новым средоточием первичной лояльности.

Хотя система построения семьи в стране может на какоето время быть реорганизована на основе нуклеарной воспроизводственной единицы «муж—жена», даже эта база независимого существования со временем разлагается. Конечным результатом государственного вмешательства, по утверждению Райдера, является все более снижающаяся рождаемость и такая ситуация, при которой живущие индивиды, каждый по отдельности, оказываются связанными с правительством отношениями зависимости.

Противоречия, присущие этому способу социальной организации, отчетливо проявились в Швеции в начале 30-х годов XX в. Когда рождаемость упала ниже уровня нулевого прироста населения, шведские консерваторы подняли неистовый шум по поводу «угрозы депопуляции» и исчезновения шведских детей. Они утверждали, что проблема коренится в духовной дезориентации, упадке христианства, росте материализма или личного эгоизма. Никто — ни единая душа из правой части политического спектра! — не обратил внимания на проблемы, вытекающие из образовательного и социального законодательства предшествующих примерно 90 лет. Неудивительно, что, когда «кризис народонаселения» в Швеции достиг точки кипения, появилось достаточно возможностей для демагогии и использования его в тех или иных интересах.

В этой ситуации в дело вступили двое молодых шведских обществоведов Гуннар Мюрдаль и его жена Альва Мюрдаль. Прежде чем перейти к тому, каким образом они воспользовались, ко благу или ко злу, дискуссией о народонаселении, позвольте мне сказать несколько слов об их предшествующей биографии и о том, как она повлияла на их последующую деятельность.

Бюрократический патернализм в Швеции к тому времени уже имел долгую историю, начало которой восходит к государственному аппарату, построенному королями династии Ваза в XVI в., и к подавлению региональной автономии после

268

Вместо послесловия

неудачного восстания Нильса Даке в 40-х годах того же века. Однако Мюрдали представляли собой нечто новое и «очень характерное для XX века». Они были специалистами в области общественных наук — т.е. интеллектуалами из академической среды, — приверженными государственному активизму нового типа. Как разъясняла сама Альва Мюрдаль: «Ныне политика… поставлена под контроль логики и технических знаний и, таким образом, вынужденно превращается в конструктивную социальную инженерию».

Следующий момент, связанный с биографией Мюрдалей, также имеет существенное значение. Хотя американцев постоянно достают ссылками на великую мудрость «шведской модели», очень важно иметь в виду то, насколько сильно новое шведское государство благосостояния опиралось на американские эксперименты. Супруги Мюрдали провели 1929/30 учебный год, ставший последним годом «Прогрессивной эры» американской истории, путешествуя по США за счет стипендии, предоставленной Фондом Лауры СпелманРокфеллер. В этот период Альва Мюрдаль попала под влияние так называемой чикагской школы социологии. В частности, Уильям Огберн внушил ей свою идею, что повышение роли государства и школы неизбежно происходит за счет семьи и что семья будет все больше и больше «терять свои функции» по мере отступления из сферы исторической необходимости в сферу, относящуюся исключительно к личности. Альва Мюрдаль провела также довольно много времени в Институте детского развития Колумбийского университета и посещала экспериментальные детские сады (центры дошкольного образования), функционировавшие на гранты Фонда Рокфеллера, которые произвели на нее глубокое впечатление в качестве примера общественного выполнения родительских обязанностей.

Вто же время работа Гуннара Мюрдаля в Колумбийском и Чикагском университетах навела его на мысль о том, что развертывающаяся в Швеции дискуссия о «кризисе народонаселения» содержит в себе огромный политический потенциал.

Вважной статье «Дилемма социальной политики» («Social Policy’s Dilemma»), опубликованной в 1932 г. в шведском авангардистском журнале «Spektrum», Гуннар Мюрдаль обнаруживает необходимый политический рычаг. Он начинает статью с того, что фиксирует компромисс, достигнутый

269

Шведский эксперимент в демографической политике

в Европе к 1914 г. между «социализмом с зачатками либерализма» и «либерализмом с зачатками социализма». По условиям этого соглашения, пишет он, либерализм XIX в. отказался от своего мальтузианского пессимизма и рыночного догматизма и согласился с необходимостью реформ, направленных на защиту рабочих; в то же время социалисты отказались от целей революции и массового перераспределения собственности, выразив согласие с идеей последовательных шагов, направленных на материальную помощь рабочему классу.

Однако мировая война пошатнула этот компромисс. Мюрдаль заявил, что классический либерализм мертв, а ряды его поборников рассеяны. Он также доказывал, что рабочее движение должно быть снова радикализировано и что оно должно стремиться к социальной политике нового типа. В условиях старого компромисса, утверждал Мюрдаль, социальная политика ориентировалась на симптомы, предоставляя помощь бедным или больным. Новая социальная политика должна быть по своей природе превентивной. Сегодня специалисты по общественным наукам, используя современные методы исследования, в силах использовать государство для того, чтобы предотвратить появление социальных патологий. По мнению Мюрдаля, профилактическая социальная политика, опираясь на гуманистически ориентированные ценности и рациональную науку, ведет к «естественному союзу» корректной технологии и радикальной политики в рамках единого решения. Мюрдаль особо отметил демографический кризис в Швеции, предоставляющий возможность использования рационального социологического анализа для выработки эффективных и радикальных идей по поводу навязываемых государством изменений.

Супруги Мюрдали облекли плотью эту программу в своем бестселлере «Кризис в вопросе о народонаселении», опубликованном в 1934 г., — блестяще аргументированной работе, которая существенно изменила Швецию. В то время как шведские консерваторы продолжали выражать озабоченность упадком сексуальной морали, Мюрдали прямо указывали на противоречия, создаваемые непоследовательным внедрением государства благосостояния. Они соглашались с тем, что предшествующие действия государства, такие как принуждение к посещению школ, запрет на детский труд и государственные пенсии по старости, привели к снижению ценно-

270