32 Франсуа везен

друг с другом Хайдеггер и Кассирер. На следующий год Реймон Арон отправляется в Германию; он пробудет там три года. 1930 год — это еще и год, когда Эмманюэль Левинас публикует пер­вую книгу по-французски о Гуссерле. Немного времени спустя Жан Бофре в свою очередь отправляется туда и проводит семь месяцев в берлинском Французском институте. В1935—^Х93б годах там уже Анри Корбен; он готовит первые французские переводы Хайдеггера, которому он нанес несколько визитов во Фрейбурге. Благодаря этим и некоторым другим поездкам ус­танавливаются отношения личного или просто интеллектуаль­ного порядка. Плодотворное скрещивание немецкой и фран­цузской мысли работает; набирает силу движение, которое уже больше не иссякнет, даже если до войны оно остается мало замеченным. В сентябре 1983 года в одном из своих последних интервью Реймон Арон скажет: «Мое поколение инициирова­ло, в тридцатые и сороковые годы, немецкую проблематику: Гуссерль, Хайдеггер» — чистая правда, с которой его собесед­ник мог только согласиться: «Это вы инициировали Гуссерля и Хайдеггера во Франции».

Вплоть до Бергсона пост-вольтеровской философии худо-бедно удавалось сдерживать напор немецкой философии. Но после двух мировых войн и с «Бытием и временем» как тара­ном эта последняя заняла свое заслуженное место. Первый французский перевод гегелевской «феноменологии духа» вос­ходит к символической дате 1939 год. Французский экзистен­циализм был сильным приступом лихорадки, произошедшей оттого, что за какое-то пятнадцатилетие французы открыли для себя Гегеля (через Кожева), Керкегора, Маркса (молодого, 1844 года), Гуссерля и Хайдеггера — для одного раза что-то мно­го. .. Запруда рухнула настолько вдруг, что возник совершенно невиданный интеллектуальный затор! Тем более что и Фрейд тоже ворвался в пролом, что не особенно помогло прояснению ситуации. С Сартром как «звучным эхо» затор чуть не пре­вратился в оргию. Какою бы ни была мешанина того периода, непоправимая ошибка Сартра — который написал «Бытие и

ФИЛОСОФИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ И ФИЛОСОФИЯ НЕМЕЦКАЯ 33

ничто» вместо того чтобы перевести на французский «Бытие и время», — стала если не началом новой эпохи, то по крайней мере маркированным моментом в истории философии. Такая книга, как «Бытие и сущность» (1948) Этьена Жильсона,остает­ся весомым свидетельством того, чем могла бы стать в те годы философская дискуссия в Париже. Ибо что касается шедшего следом структурализма, то, открыв дверь для Соссюра, он мог вызвать только рябь на воде в сравнении с предшествовавшей ему океанской волной.

Посланное Хайдеггером Жану Бофре в декабре 1946 года «Письмо о гуманизме» до своей публикации в виде книжечки в следующем году было личным письмом, завязывавшим и конкретизировавшим философский диалог между Францией и Германией — диалог, сказать правду, желанный Хайдеггеру и намечавшийся им с 1937 года в опережавшем свое время текс­те¹³, где диалог Лейбница с Декартом упоминался с тем, чтобы действеннее призвать французов и немцев к «терпеливой воле понять друг друга» и к «решительному, но также и сдержанно­му осмыслению предназначения, свойственного обоим».

Спросим себя, не положило ли «Письмо о гуманизме», сразу же переведенное на французский Жозефом Рованом, тихо, без шума конец двум векам «пост-вольтеровской философии», — если оно не открыло поистине новую эру для французской философии, равно как и для философии немецкой; или, если сказать короче, не возвещает ли оно что-то вроде «другого на­чала».

Тот, кому оно было адресовано, во всяком случае никогда не забывал, что перед самым французским поражением в июне 1940 года перипетии каких-то военный передислокаций дали ему шанс последней встречи со своим другом Кавайесом, кото­рый признался ему в тот день: «Тяжела необходимость воевать против своей второй духовной родины».

13- Ср. Jean Beaufret, Dialogue avec Heidegger, 1.1. Paris: Editions de Minuit 1973, p. 9 sqq.

33