Везен Ф. Философия французская и философия немецкая. Федье Ф. Воображаемое. Власть.

Пер. с фр., общ. ред. и послесл. В. В. Бибихина. — М.: Едиториал УРСС,

2002. - 152 с.

ISBN 5-354-00200-1

Первое в мире издание двух лекционных курсов известного француз­ского философа Франсуа Федье. Воображаемое рассматривается в широте его диапазона от воспроизведенной реальности до исходных форм восприятия дей­ствительности по Канту. В свете современного кризиса власти анализируется ее принципиальная зависимость от легитимирующего авторитета.

Предисловие Франсуа Везена, переводчика хайдеггеровского «Бытия и времени» на французский язык, выявляет перспективы фундаментальной философии во Франции.

В послесловии В. В. Бибихин говорит об особенностях рецепции западной мысли в России. Имея общекультурный интерес, книга служит одновременно введением в школу философского рассуждения.

СОДЕРЖАНИЕ

Франсуа Везен. Философия французская и философия немецкая 5

Франсуа Федье. Воображаемое 35

Франсуа Федье. Власть Послесловие переводчика 93

Послесловие переводчика

ФРАНСУА ВЕЗЕН

ФИЛОСОФИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ И ФИЛОСОФИЯ НЕМЕЦКАЯ¹

Бесспорная на первый взгляд симметричность выражений «французская философия» и «немецкая философия» кажется мне тем не менее, должен признаться, проблематичной, причем до такой степени, что чем больше я задаюсь вопросом их со­поставления, тем меньше у меня настроения заниматься чем-то вроде «сравнительной философии», удобной для встраивания в одну из схем, где находят себе место одна за другой такие пары, как итальянская музыка и немецкая музыка, английский бокс и французский бокс, немецкое кино и русское кино. Лучше сразу объявить, что если я говорю о французской философии и немецкой философии, то не для того чтобы выставить отчетли­вый диптих, но потому что надеюсь привнести в этот предмет свое личное свидетельство.

По сути дела тут большой вопрос. Можно ли поставить лицом к лицу французскую и немецкую философии? В плане организации культурного обмена все было бы нетрудно! Живи мы в Европе начала XX века, такого рода параллель тоже скла­дывалась бы сама собой. Под эгидой национализма процветала мода на классификации по национальному признаку. Великая европейская держава имела перед самой собой долг обладать национальной литературой, национальной живописью, наци­ональным театром. Она была сама перед собой обязана иметь также и свою философию. Таким настроением была проник­нута например вышедшая в 1919 году книга Виктора Дельбоса

1. Доклад, прочитанный в лицее Камилл-Клодель (Труа) г февраля 1993 года по приглашению Франчески Ферне.

5

о французской философии. Каждая страна гордилась своим национальным философом, и у Франции был соответственно Анри Бергсон, у Италии Бенедетто Кроне, у Испании Унамуно, причем все достаточно хорошо исполняли свою роль.

Многое, само собой, изменилось с той эпохи, когда наци­ональными рамками регулировалась жизнь народов на всех уровнях и во всех аспектах. Миновала эпоха, когда достаточно было заговорить о вечной Франции и о вечной Германии, чтобы наблюдать целый веер национальных особенностей: французс­кий классицизм по левый берег Рейна, немецкий романтизм по правый, или еще: католический мир здесь, протестантский там. Немало воды утекло с тех пор, и прежде чем сопоставлять нашу французскую философию с немецкой, необходимо всерьез за­думаться — даже если нам для этого понадобится порядочно времени, — чем же мы тут все-таки занялись.

Первый же вопрос, который надо задать, уже несет в себе, приходится согласиться, нечто вызывающее. Тем не менее необходимо начать с проблемы, существует ли вообще фран­цузская философия. Превосходство немецких философов на протяжении двух веков действительно таково, что заставляет задуматься в этом смысле. Превосходство, которое могло еще не быть вполне очевидно во Франции начала XX века и кото­рое свирепствовавший тогда франко-германский антагонизм определенно поощрял одновременно недооценивать и даже иг­норировать, все с большей явностью заявляло о себе в течение последних пятидесяти лет. Сейчас, когда важная переводческая работа уже осуществлена, стало совершенно очевидно, что почти всё существенное, достигнутое в философии за послед­ние два века, было работой немецких философов: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Маркс, Ницше, Гуссерль, Хайдеггер, эти восемь имен образуют сегодня перед нашими глазами последователь­ность вершин, связанных между собой в единой непрерывной цепи, — преемство, равного которому не может предложить ни Франция, ни какая-либо другая европейская или амери­канская страна. Создается впечатление, что с конца XVIII века

философия избрала себе местом жительства Германию и что для нас. занимающихся философией, стало необходимо ори­ентироваться на Германию, учить немецкий язык и изучать в первую очередь немецких философов. Во Франции, но точно так же в Англии, в Италии или в России философии не остается другого выбора, кроме как безоговорочно открыться немецкой философии, пойти в ее школу, немножко тем же манером, как в античности римляне шли в греческую школу. В такой ситуации что остается от нашей французской философии? Похоже, не так уж много. Я вроде бы драматизирую, рисую тенденциозную картину, утрирую, паникую, но посмотрим немного, как все же обстояло дело с французской философией в XX веке.

До 1914 года философией, царившей в европейских универ­ситетах, было неокантианство. Существовало французское неокантианство. Это оно сделало престижным изучение фило­софии Канта и это ему мы обязаны, среди прочего, вышедшим в 1903 году переводом «Критики чистого разума» Тремесега и Пако. С той эпохи кантовские штудии стали константой фран­цузского университета и во всяком случае одной из существен­ных баз для формирования будущих профессоров философии. Успех Бергсона в начале 2О века, явившись реакцией против этого неокантианства, невозможно понять без него (ничто, по­жалуй, не устарело в книгах Бергсона так, как его легкомыслен­ная и поверхностная критика в адрес философии Канта). После войны 1914—1918 годов отзвуки русской революции перемес­тили в центр злободневности, причем более чем на пятьдесят лет вперед, философию Маркса. Жан-Полю Сартру довелось даже объявить, в начале бо-х годов, что марксизм составляет «непревосходимую философию нашего времени»! Но всякий взявшийся всерьез изучать Маркса скоро обнаруживает, что для этого сначала надо пройти через Гегеля. Потому приходит­ся признать, что тот парижский семинар, на котором, в трид­цатые годы, Александр Кожев инициировал целое поколение французских студентов в чтение Гегеля, был одним из рассад­ников современной философии. Из него вышел, спустя сто

7

8 Франсуа везен

тридцать лет после появления немецкого оригинала, первый французский перевод «Феноменологии духа». Он явился зна­менем деятельного взлета гегельянских штудий, тоже ставших константой французского университета, — взлета, который в порядке реакции противления принес в конечном счете пользу Шеллингу, равно как, в более позднее время, Фихте, переводы которого множатся. Сразу после войны 1939—1945 годов фено­менология и экзистенциализм выдвигают на передний план, причем заметно устойчивым образом, неразделимые имена Гуссерля и Хайдеггера. Среди нового поколения, возникающего в этот момент во Франции, Жан Кавайес, Реймон Арон, Жан Бофре, Жан-Поль Сартр, Морис Мерло-Понти все германисты. Все они имеют значительный долг перед немецкой философией. Характерно также, что когда в шестидесятые годы Поль Рикёр организует изучение философии в университете Нантерра, то он создает там функционирующий до сих пор курс немецкого языка для студентов философии. С моей стороны, когда, в мои молодые годы, я решил ориентироваться на философию, одна из истин, представших мне с настоятельностью и очевиднос­тью, была та, что мне необходимо выучить немецкий. Мои учи­тели в те годы, М. Мерло-Понти, Жан Бофре особенно и Реймон Арон, меня в том убедили, что было не самым малозначитель­ным аспектом их школы.

Картина, которую я набрасываю немного слишком пос­пешно, явно нуждается в нюансах и добавлениях. Продолжая держаться самого существенного, как не упомянуть об очень важном месте, которое в современной интеллектуальной жиз­ни занимает Ницше — имею в виду, в начале XX века и вне рамок неокантианства, таких литераторов как Андре Жид и Поль Валери, из университетской среды Шарль Андлера, затем, в следующем поколении, Альбер Камю, который всегда читал Ницше с большой серьезностью и говорил о нем, смиренно отдавая ему должное? После смерти Камю мысль Ницше ус­ваивается и обсуждается в тесной связи с ее интерпретацией у Хайдеггера. Что несомненно, вот уже почти целый век инте-

ФИЛОСОФИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ И ФИЛОСОФИЯ НЕМЕЦКАЯ 9

рее к Ницше не прекращается во Франции, он даже постоянно возрастает.

Если прервать здесь этот исторический обзор, неизбежно несколько схематичный, то непосредственно возникающим из него впечатлением остается повсеместность немецкой фи­лософии. Лет сто назад французские музыканты говорили о вагнерианском нашествии. Глядя на современную философ­скую ситуацию во Франции, смеем ли мы говорить о немец­ком нашествии? Не хотелось бы ворошить слишком дурные воспоминания, но приходится констатировать, что Германия явно сделалась «локомотивом» современной философии и что Франция, которая силится в течение последних десятилетий преодолеть накопленное отставание, сочла за лучшее прице­пить туда же свои вагоны.

Теперь, надеюсь, становится немного более понятен мой дерзкий вопрос: существует ли вообще какая-то французская философия? Вопрос настолько задевающий, что, думаю, небес­полезно обратить внимание, что тот же вопрос, поставленный об испанской философии, приведет к очень сходным разду­мьям, поскольку с тем же риском задеть читателя приходится все же сказать, что как бы ни были велики поэты и художники Испании, эта страна не имеет великих философов. Заслугой Ортеги-и-Гассета было именно открыть в наши дни испанскую интеллектуальную жизнь немецкой философии — ради вящей славы Антонио Мачадо или Марии Самбрано. Известно, что Ортега несколькими годами раньше чем наши французские интеллектуалы поехал учиться в Германию, собственно в Мар-бург, центр номер один неокантианства. В значительной мере именно благодаря ему Дильтей, Шелер, Гуссерль и Хайдеггер оказались известны и даже переведены в Испании в начале тридцатых годов...

Я задался вопросом о том, существует ли, перед лицом ис­ключительного богатства немецкой философии между 1784 и 1976 годами, т.е. между выходом в свет «Критики чистого разума» и смертью Хайдеггера, французская философия, за-

9

1О