Дмитрий кончаловский Об отношениях Россия и Европы

Основную особенность соотношения России и Европы мы можем определить сразу, с первого взгляда на историю той и другой. Русский народ есть народ арий­ского племени и народ христианский; следовательно он принадлежит к европейской семье. Однако два момента отделили его от Европы и отчасти поставили в про­тивоположность к ней: географическое положение и разновидность христианского вероисповедания, а именно принятие Русью восточного православия. Этот последний момент привел к тому, что русские в их истории одновременно и принадлежали к Европе в общей противоположности их Исламу и Востоку, и сами представляли противоположность Европе, как последователи византийского православия перед лицом римского католицизма.

В начале своей истории Россия принадлежала Европе, правда, как ее далекая восточная окраина. В то время православие еще не успело сделаться таким фак­тором разъединения, как это было впоследствии. Своих князей Киевская Русь получила из Скандинавии; торговля тесно связывала ее с Западной Европой (…) В дальнейшем культурные влияния несомненно сделали бы свое дело в смысле европеизации России. Однако ее развитие пошло другим путем. В силу общеиз­вестных причин население отлило на северо-восток, и туда же переместился поли­тический центр страны. Здесь, вокруг Москвы, было создано единое централизо­ванное русское государство, до которого не сумела дорасти раздробленная Киев­ская Русь. Это было великое приобретение для русского народа, ибо государство обеспечило его дальнейшее политическое и национальное существование, а сле­довательно и возможность культурного развития. Но то и другое пошло неравно­мерно. Московская Русь как политическое и национальное целое непрерывно скла­дывалась и определялась в своем собственном сознании в борьбе с татарами и Азией. В культурном своем развитии она более чем стояла на месте, сравнительно с Киевской Русью она была отброшена назад. Здесь играл роль не только разрыв с Западной Европой, происшедший вследствие почти полной утратой непосред­ственных сношений, прекращения династических связей и роста могущества Литвы и Польши, ставших стеной между Европой и Россией и неспособных быть источником культурного влияния; здесь было важно также новое дикое окружение русских, попавших в соседство татар и финских инородцев. Во внутреннем своем быту Московская Русь остановилась на ступени варварства; печально и для будущего развития опасно было то, что нравы народа от соприкосновения с азиа­тами и инородцами подверглись глубокой порче и огрубению, которые усиливались также свойствами государственного порядка (…)

Для нашей задачи нет надобности решать вопрос о том, что представляла собою в Московском периоде своей истории оторвавшаяся от Европы Россия, принад­лежала ли она все же, вопреки этому отрыву, Европе или превратилась в Азию. Мы считаем правильным видеть в ней нечто промежуточное, точнее говоря, нечто, имеющее европейскую основу с примесью известных азиатских элементов (…) самый ход истории как Европы, так и России делал их сближение, их сотруд­ничество, их взаимодействие неизбежным. Наступил момент, когда обе стороны стали друг для друга необходимы.

В глазах Европы Московское государство получило значение с тех пор, когда после падения Византии для ближайших стран – Венгрии, Австрии, Италии ­возникла турецкая угроза. Немногим позже Иваном III было свергнуто татарское иго, и восточное христианское государство – Москва, наследница Византии – стала представляться Западу естественной союзницей в борьбе с турками и исламом. (…) Однако влечение Запада к Москве происходило также в другой плоскости – экономической (…) западные купцы открыли в ней новый рынок сбыта собствен­ных товаров, а также вывоза местного сырья и произведений далекого Востока.

Но еще более важные и насущные интересы влекли к Европе самоё Москву. В 15, 16 и 17 веках, победоносно продвигаясь на Восток, против татар и инородцев, Москва оставалась бессильна осуществить на Западе свои притязания на наследие Рюрика и объединить под скипетром царя все русское православное племя. Уже при Иване Грозном в борьбе с Литвой, Ливонией и Швецией была вполне осознана необходимость воспользоваться средствами европейской техники. Тогда же были сделаны попытки получить с Запада нужных людей (…) во время Смуты и занятия Москвы поляками России грозила потеря национальной независимости. (…) Россия, ослабленная пережитым потрясением, с трудом держалась против своих западных соседей. К концу 17 века вопрос созрел: чтобы существовать дальше, Россия должна была открыть себе новые пути для экономического развития и овладеть западным образованием и техникой. Эти новые задачи выполнил Петр Первый.

Необходимость преобразований была подсказана москов­скому правительству непосредственными практическими нуждами государства задолго до Петра, и преобразователь, не колеблясь, пошел прямо к цели, повинуясь в этом также и своей направленной на все чисто практическое натуре. Уже в самом начале реформ Петр публично поставил их целью достижение внутреннего спокойствия и внешней безопасности государства посредством хорошо устроенного войска, а также обогащение страны путем торговли. Только самое необходимое, практически оправдываемое этими целями и было совершено Петром в его преобразовательной деятельности, в которой он отнюдь не ставил себе широкой задачи наверстать упущенное Россией время и во всех отношениях приблизить ее быт, материальный и духовный, к быту Западной Европы. Петр ограничился лишь тем, что «прорубил в Европу окно», тогда как образовавшаяся исторически между ней и Россией стена продолжала стоять.

Отныне культурные влияния из Европы будут действовать через это окно нерегулярно, с перерывами, в зависимости от прихоти случая, от личных склон­ностей того или другого монарха, от меняющихся комбинаций внутренней и внеш­ней политики, дипломатической игры, словом от самых разнообразных и пере­менчивых условий (...)

Одновременно с европеизацией высших классов русского общества, аристокра­тии и дворянства, принявшей вскоре форму офранцужения, одновременно с их постепенным раскрепощением от государственного тягла, крестьянство, т.е. основ­ная масса русского народа, (…) все более закабалялось власти помещиков и тем самым решительно отбрасыва­лось к полюсу жизни, диаметрально противоположному Европе. (…)

Здесь важно указать на один замечательный факт: в духовном развитии сначала русского дворянства, а затем интеллигенции да и народа вообще, совершавшемся под влиянием передовых европейских идей, усваивалось прежде всего, быстрее всего и с особенным рвением все крайнее, преувеличенное и в особенности отрица­тельное и разрушительное. Укажем вкратце относящиеся сюда главные явления: вольтерианство и атеизм в 18 веке (…) далее, с начала 19 века, безусловное преклонение перед французской революцией и идеей республики, позже перед учениями социализма, анархизма и марксизма. (…)Кончаловский Д.П. Россия и Европа // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия по истории российской общественной мысли XIX и XX веков / Сост. Н.Г. Федоровский. – М., 1997. – С.224-228.