3. Торги старьевщика…

ЧУБАЙС подходит к Русской идее, как паталогоанатом, с ланцетом и в перчатках, – чтобы препарировать ее, «разъять, как труп». Как Сальери – музыку.

Выбранные для пяти (!) эпиграфов к соответствующей главе авторы – все, как на подбор, классики, почтенные покойники: Достоевский, Соловьев, Бердяев, Вс. Иванов, Ильин... Современные философы упоминаются только те (Гулыга, Троицкий), что трудятся в старом, давно пересохшем русле, проложенном перечисленными выше авторами, – проще говоря, популяризируют идеи классиков. Чубайсу не приходит, очевидно, в голову, что Русская идея – динамическая модель, у которой множество живых и мертвых соавторов, осуществляющих как преемственность, так и полемику, и эволюцию. Ни один политолог, идеолог, разрабатывающий современную русскую идею, им даже не упомянут.

В итоге, обозначая параметры традиционной Русской идеи, Чубайс (ссылаясь, для верности, на некое мифическое «большинство россиеведов, пытающихся отыскать позитивный смысл концепта») называет «относительно устойчивый и ограниченный набор характеристик»: «соборность и коллективизм, монархизм, православие, эсхатологизм, патриотизм» (13). Такой вот немудрящий пересказ «своими словами» известной формулы «православие, самодержавие, народность».

Музей. Лавка антиквара. Благородные руины. Склеп.

Материал, взятый Чубайсом для самостоятельного анализа Русской идеи, также подчеркнуто архаичен. Это – стихи некоторых произвольно отобранных дореволюционных поэтов XIX-XX вв., русские пословицы, собранные Далем, и собственно русская история, осмысленная автором в меру своих познаний. В итоге он слегка поправляет вышеприведенную формулу: «Мы выделили три важнейших представления, составлявших основу русской идеи – православие, соборность (в другом месте – «общинный коллективизм». – А.С.) и собирание земель. Все эти три идеи, работавшие много столетий на формирование первого российского государства, в нынешней новой России приобретают иной смысл и звучание и не могут быть использованы в прежнем виде» (41). «К концу прошлого столетия все составляющие русской идеи вошли в полосу кризиса» («Историзм…», 15).

Была дедовская шуба, да износилась. Моль съела. Носить нельзя.

«Не волнуйтесь, господа, Русская идея – в прошлом, она мертва и не воскреснет!»

И как тут не согласиться: в таком виде – да, разумеется, не воскреснет!

МЕЖДУ ТЕМ, на самом деле Русской национальной идеи в сколько-нибудь цельном виде до сих пор у нас не было вовсе. Она не умерла, да и не могла умереть, поскольку только еще нарождается. До революции, в условиях имперского строительства, русская национальная идея не была и не могла быть востребована. А та идея, что существовала (и вполне укладывается в приведенные Чубайсом формулы) под именем Русской, – это, по сути, российская государственная идея, выражающая исключительно идеологию имперского строительства. Некоторая «русская» специфичность этой идеологии была задана русским происхождением имперского этноса – и только.

Напомню, что наша нация на всем протяжении истории вплоть до недавнего времени никогда не выдвигала собственно русский национальный (то есть, в первую очередь, кровный и исторический) принцип в основу национальной идентичности. Он хоть и присутствовал в сознании («ты скажи, богатырь, какого роду-племени», «чую, русским духом пахнет!» и т.д.), но не доминировал. А в качестве идентификационной доминанты выдвигались другие принципы: вначале чисто административный (подчиняешься руси, русским князьям – значит, русский; отсюда, кстати, и сама лексическая форма притяжательного прилагательного «русский», отвечающего не на вопрос «кто?», а на вопрос «чей?»), затем территориально-государственный (живешь вместе с русскими, служишь России – значит, русский), конфессиональный (православный – значит, русский), культурно-языковой (русский по духу, по культуре, по традициям – значит и впрямь русский)… Дефективность, точнее – самоубийственность подобной парадигмы выявилась с крушением созданной русскими Российской империи и в еще большей, может быть, степени – с крушением созданного евреями СССР. Только в наши дни на первый план в самоидентификации русских выходит такая естественная соприродная человеку доминанта, как общность происхождения. Наконец-то! И в этом – главный залог жизнеспособности русской нации.

Современный этап развития Русской идеи, таким образом, именно и состоит в преодолении ветхого наследия, которое Чубайс пытается выдать за некую неизменяемую ценность, застывшую в прошлом, как муха в янтаре. И сегодня все меньше русских людей согласны считать это наследие за таковую ценность, и все больше начинают понимать необходимость самоидентификации по крови и истории. Национальная идея по определению не может быть вненациональной, наднациональной.

В этом и состоит эволюция (даже, если угодно, революция) Русской идеи в условиях, если перефразировать Чубайса, перехода к Новой России. Но ему этого понять не дано.