Основные литературные потоки в Средние века

Ну не знаю, что именно они хотят здесь слышать, но видимо, что-то вроде этого:

1. Литература средневекового монастыря (orratores II сословие) – латинская, клерикальная литература

• Богослужебные жанры (молебен), житийные жанры (исповеди, видения), комментарии к Библии, патристика (сочинения отцов церкви)

• Пародия sacra – гимны, жития, эпизоды Библии, молебны => народно-смеховая культура – Пир Киприана 5-7 век: пир героев Нового и Ветхого завета, Ева ест яблоки, Адам на фиговом листе, Иисус – изюмное (passium) вино = страсти Христовы, Ной – пьян. Срвек церковь даже не думала этого запрещать, это так называемая, мнемоника – искусство памяти, для лучшего запоминания библейских сюжетов (примерно так как Прутцков читает нам лекцию с шутками, чтобы лучше запомнили)

2. Светская литература

2. 1. 1. Народно-эпическая поэзия. УНТ – эпосы архаические, авторы неизвестны

      2. Литература феодального замка – куртуазная литература, придворная. Авторы – bellatores

      3. Городская литература – бюргерская литература – сатирические жанры, домострои, лечебники. Авторы: ремесленники, купцы, врачи.

Мотив мудрого безумия в короле Лире Шекспира и Дон Кихоте Сервантеса

1. Дон Кихот Сервантеса

Это из каких-то рефератов:

Трансформируя мотив карнавальной «свихнутости» героя в его сакральное безумие, восходящее к посланиям апостола Павла, писавшего о единоверцах как о безумных «Христа ради», Сервантес представляет «рассудительное сумасшествие». Это открывает писателю-романисту путь к изображению самой структуры сознания героя. Интерпретация «Дон Кихота» как пародии на рыцарский эпос правомерна по отношению к его отдельным эпизодам, мотивам и образам, к некоторым повествовательным приемам. Особую роль во второй части играет Санчо, образ которого начинает конкурировать по значимости с образом его господина. В основе развития сюжета второй части лежит изобретательная выдумка Санчо, который, вполне освоив стиль мышления своего хозяина, внушает ему, что крестьянка на ослице, встреченная ими на дороге, и есть Дульсинея, превращенная в уродливую поселянку злыми волшебниками. Особое место занимает рассказ о правлении Санчо на Острове Баратария. В нем Санчо демонстрирует всю глубину своей карнавально-шутовской «дурацкой мудрости», контрастно дополняющей «мудрое безумие» Дон Кихота.

Это лекции Набокова о Дон Кихоте:

Теперь о его главном сумасшествии. Мирный сельский дворянин сеньор Алонсо, он жил себе, управлял своим поместьем, вставал на заре, был заядлым охотником. В пятьдесят лет он погрузился в чтение рыцарских романов и принялся есть тяжелые обеды, включая блюдо, которое один переводчик назвал «resurrection pie» (duelos у quebrantos, буквально: «муки и переломы»), — «котелок варева, на которое идет мясо скотины, сломавшей шею, упав с обрыва». «Муки» относятся не к мучениям скотины — о них никто и не думал, — а к чувствам, которые испытывали хозяева овец и пастухи, обнаружив потерю. Недурной ход мысли. То ли все Дело в меню из героической свинины, из дерзких коров и овец, столь катастрофически обращенных в говядину и баранину, то ли он с самого начала был слегка не в себе — так или иначе Дон Кихот принимает благородное решение оживить и вернуть бесцветному миру яркое призвание странствующего рыцарства с его особым строгим уставом и со всеми его блистательными миражами, страстями и подвигами. С мрачной решимостью он принимает как свою судьбу «труды, тревоги и сражения»^{6}.

С этих пор он выглядит разумным человеком не в своем уме или безумцем на грани здравомыслия; полосы полоумия, помраченный рассудок с просветами разума. Таков он в чужих глазах, но и ему вещи явлены в столь же двойственном виде. Реальность и иллюзия переплетены в жизненном узоре. «Как могло случиться, — говорит он своему слуге, — что, столько странствуя вместе со мной, ты еще не удостоверился, что все вещи странствующих рыцарей представляются ненастоящими, нелепыми, ни с чем не сообразными. <…> Однако на самом деле это не так, на самом деле нас всюду сопровождает рой волшебников, — вот они-то и видоизменяют и подменивают их и возвращают в таком состоянии, в каком почтут за нужное, в зависимости от того, намерены они облагодетельствовать нас или же сокрушить».

Сорок эпизодов, составляющих книгу, охватывают 175 дней, включая перерыв длиною в месяц посередине, то есть происходят с начала июля по середину декабря — согласно подсчетам одного испанца.