- •Тема 11: «Русская философия 11-18 веков»
- •1. Становление русской философии. Христианские и языческие элементы в духовной культуре Руси.
- •4. Философские направления 18 века: «философия разума» (м. Ломоносов, а. Кантемир, в. Татищев); «философия веры» (русское масонство), «философия чувства» (м. Щербатов, н. Карамзин, а.Н. Радищев).
- •Тема 12: «Русская философия 19 века. Славянофильство и западничество»
- •1. Основная парадигма русской культуры и философии в творчестве п.Я. Чаадаева.
- •3. Западничество. Философские взгляды а.И. Герцена. Формирование материализма в русской философии (н.Г. Чернышевский). Этика н.Г. Чернышевского.
- •1. Философская система в.С. Соловьева. Концепция всеединства и идея Богочеловечества. Эволюция природы и общества.
- •2. Софиология с. Н. Булгакова и п. А. Флоренского
- •3. Философия «русского космизма». Религиозный и естественнонаучный варианты космизма. «Философия общего дела» н.Ф. Федорова.
- •4. Представление в.И. Вернадского о ноосфере. Учение к.Э. Циолковского о «разумных атомах».
- •5. Н.А. Бердяев: от марксизма к христианству. Христианский персонализм Бердяева.
- •Метафизические и религиозно-этические искания и.Ильина «Философский акт» как итог многовековой традиции европейского рационализма
- •Философия мировой трагедии
- •Этика трагического подвига
- •Попытка построения православной философии
Философия мировой трагедии
Свой главный философский труд «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» Ильин начинает с радикального переосмысления понятия спекулятивного мышления, которое занимает центральное место во всей гегелевской системе.
В интерпретации Ильина философия Гегеля предстает как философия мировой трагедии, объясняющая трагедию исторического существования человека через фундаментальные противоречия, заложенные в основаниях бытия.
Явное противоречие в выводах Ильина – в одном случае он говорит о «непобеждающем», а в другом – о «побеждающем» страдании – объясняется как раз тем, что победа божественной сущности в мире, есть и возможна, носит чисто исторический характер и «отходит в бесконечность». Страдание является «побеждающим», поскольку только через него Бог реализует себя в мире, но он же является «непобеждающим», так как любой итог страдания всегда относителен и ведет не к успокоению и гармонии, а к новому страданию и новой борьбе.
Этика трагического подвига
«Сопротивление злу силой и мечом позволительно не тогда, когда оно возможно, но когда оно необходимо, потому что нет других средств». В этом случае не только правом, но и обязанностью человека является его вступление на этот путь, даже если это может повести к смерти преступника. Означает ли это, что цель оправдывает средство? Конечно, нет. Зло физическое принуждение или предупреждение не превращается в добро оттого, что оно употреблено как единственное средство, имеющееся в нашем распоряжении, для достижения хорошей цели [3;164].
Формальным поводом к написанию этой книги послужило желание Ильина дать решительное опровержение учению Л. Толстого о «непротивлению злу». Главным итогом всей концепции и главным ее пороком Ильин считает убеждение Толстого и толстовцев в том, что в мире вообще нет никого зла. В качестве зла у Толстого признается, по сути, только страдание человека, в качестве добра – отсутствие страдания. В противовес толстовским идеям Ильин выдвигает твердое убеждение в укоренности зла в мире, в его существенности. «Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас: как бы некоторое живущее в нас страстное тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата». Наше духовное единство требует, чтобы мы совместными усилиями постарались «передать» злую душу, однако материальная изолированность людей чаще всего делает непосредственное духовное воздействие на злодея неэффективным или даже невозможным. Тогда остается единственное средство – физическое воздействие на его телесную природу, имеющее целью ограничить проявления злой воли, замкнуть злую душу в себе с тем, чтобы понудить ее к самостоятельному духовному усилию, ведущему к перерождению.
Являясь единственным носителем божественного начала мира, человек приобретает высочайшую ответственность, связанную с правом распоряжаться жизнью и смертью других людей. Это право одновременно оказывается и крайним воплощением внутренней противоречивости человеческого бытия. Реализуя это право, человек сталкивается с неразрешимой нравственной коллизией: путь к совершенству лежит через деяния, обрекающие его на личную неправедность, умаление личного нравственного совершенства[2;490].
Наша жизнь есть непрерывная нравственная трагедия, в которой не может быть надежды на окончательную победу над злом, но не может быть и никаких оправданий для уклонения от борьбы, причем в этой борьбе человек может рассчитывать только на свои силы; Бог в данном случае остается только абстрактным идеалом, задающим ценностные ориентиры в нашей борьбе со злом.