3. Метафизика.

Понятие "метафизика" не терминологически, но предметно, восходит к Аристотелю (384-322 до Р. X.). 14 книг Аристотеля по "первой философии" были собраны в новом издании его сочинений Андроником из Родоса (в 1 в. до Р. X.) под названием "ta meta ta physika" – то, что следует "после физики", причем физика в античном смысле понималась не только как эмпирическое естествознание, но и как натурфилософия. Сообразно с этим метафизика есть наука о сверхчувственном, знание о том, что следует за физикой и превышает ее. Оно подразумевает то, что превышает "физически" данное, чувственно-опытное, переступает последнее (трансцендирует), чтобы изведать все, что вообще "есть". Физические вещи переступаются по направлению к их метафизическим основаниям и ими объясняются.

По ту сторону эмпирического мира единичных и переменчивых вещей он усматривает сверхчувственное царство вечных, всеобщих и необходимых "идей" (сущностей), которые увенчиваются идеей блага. По сравнению с голой видимостью, недействительным существованием подобно тени (те 6п – небытие) чувственного мира одни только идеи обладают истинно действительным в силу его неизменности бытием (ontos on). Разум человека, подчиненный вечным идеям, переступает чувственный мир по направлению к сверхчувственной истине. Знание об идеях есть условие и норма познания мира. Прояснять это знание – задача философии. Она понимается Платоном как знание (или наука) о вечных идеях, которые прообразно предлежат опытному миру и основываются на идее "блага" (agathon).

Пифагор первый назвал Вселенную «космосом» по порядку, который ему присущ. Космос — мир как пластически упорядоченное гармоническое це­лое. Основой космоса и всех вещей являются числа.

Элейская школа — одна из основных раннегреческих философских школ (кон. 6 — 1-я пол. 5 в. до н. э.), объединяющая Пармени­да, Зенона Элейского и Мелисса. Сложилась в фокейской колонии Элея на тиррен­ском берегу Италии.

Онтология Элейской школы – учение о «едино-целом»). Основной аргумент Элейской шко­лы: если нечто есть, то оно должно обладать такими-то свой­ствами (одно, непрерывно, вечно и т. д.), выводимыми из са­мого понятия бытия (и семантики глагола «быть»). Однако явления чувственного опыта, принимаемые обыденным со­знанием за вещи («сущие»), не обладают этими свойствами. Следовательно, о них нельзя сказать, что они «есть»: они по-является и исчезают, перемещаются, меняют цвет и темпе­ратуру, но не «есть». Но нечто по необходимости должно "быть», т. к. в противном случае мышление (voev) было бы невозможно: нельзя помыслить «то, чего нет». А поскольку есть то, что есть, то оно тождественно самому себе, следо­вательно, не различно, следовательно, одно. И это «одно» есть "все», абсолютно однород­ный неделимый континуум, исключающий всякое дробление на части, всякую пространственную и временную множе­ственность, и притом — универсум «полный» (т. е. лишенный всякой «пустоты», отождествляемой с «тем, чего нет»). Это интеграль­ное целое бытия (ср. неделимую пифагорейскую единицу-мо­наду дробится чувственным восприятием на множество псев-дообьектов, которым присваиваются условные «имена»: так порождается конвенциональный мир множества и движения, роста и убыли, жизни и смерти и т. д. Вера в реальность мно­жества вещей — результат логической ошибки, допущения, что наряду с «тем, что есть», есть и «то, чего нет», т. е. провалы в бытии, делающие его дискретным. Сто­ит сорвать с «сущего» ярлыки «имен», как иллюзорный мир множества растворится в недифференцированной «глыбе» бытия.

Элеаты рассуждали таким обра­зом.

1. Вопреки чувствам и впечатлениям нельзя помыс­лить множественность. Если вещи могут быть бесконеч­но малыми, то их сумма (а это сумма нулей) никак не даст конечную вещь. Если же вещи конечны, то меж­ду двумя вещами всегда есть третья вещь; снова мы пе­реходим к противоречию, ибо конечная вещь состоит из бесконечного числа конечных вещей, что невоз­можно. Выходит, что, возможно, непротиворечивым ут­верждением будет такое: в мире нет множественности, нет отдельных вещей, он один и един, целокупен. Мы пришли к неожиданному высказыванию. Греки назы­вали такое высказывание парадоксом, буквально: па­ра (отклонение) от доксы (мнения).

ПАРМЕНИД Элейский (вторая половина 6 — нача­ло 5 в. до н.э.).

Парменид в «Пути истины». Не позволяй, чтоб тебе накопившая опыт привычка Веру внушала лишь в то, чему учат нас лживое зренье,

Гулом наполненный слух и язык. Только разумом должен Ты проверять осторожно все то, что ныне поведать Я собираюсь тебе. …

1) «То, что есть [в нашей мысли] – есть, то, чего нет [в нашей мысли], – нет».

2) «Мыслить – то же, что быть», или «Мышление и бытие – одно и то же».

Бытие есть, а ничто нет. Из ничего не возникает ничего. Сущее одно, единое, непрерывно и неделимо, не имеет частей, неподвижно, бесконечно. Есть только единое и нет многого. Есть только неделимое и нет деления. Есть только неподвижное и нет движения.

Бытие может быть разделено на части только в том случае, если между частями бытия есть небытие. Но небытия нет.

Бытие одно и множества нет. Даже если бы мы и представили, что существуют некоторые части этого бытия, то они не могут двигаться, поскольку движение бытия возможно только в небытии.

Движение частей бытия возможно только тогда, когда между частями бытия существует некое небытие. Поэтому движения в мире также нет.

Пустота не существует, движение же невозможно, если нет отдельно существующей пустоты, и, с другой стороны, нет многого, если нет того, что разделяет

ЗЕНОН Элейский (ок. 490 — ок. 430 до н.э.). Аргументируя против множественности вещей, Зенон говорит: давайте допустим, что сущее, действительно, множественно, т. е. сущее состоит из частей. Если есть части, то мы можем делить сущее на еще более мелкие части, а те, в свою очередь, на еще более мелкие и т. д. Если мы можем делить их до бесконечности, то в конце концов получим, что сущее состоит из неделимых далее элементов. А если неделимый далее элемент умножить на бесконечность, то мы получим бесконечное, бесконечно большое тело, т. е. каждое тело получается бесконечным, что невозможно. А если, с другой стороны, мы будем делить до бесконечности, не до каких-то определенных, неделимых далее вещей, не до атомов, а до бесконечности, то в конце концов мы разложим все в небытие, а небытие не существует, как об этом говорит само это слово. Поэтому в любом случае частей у сущего нет, т. е. нет множественности вещей, поскольку получается, что всякая величина или бесконечно велика, или бесконечно мала. Конечной вещи быть не может.

МЕЛИСС из Самоса (5 в. до н э ) — древнегре­ческий философ, завершитель и систематизатор традиции Элейской школы. Мелисс «О природе, или О сущем». Принцип: «Из ничего не может возникнуть ничего». Из исходного по­стулата «Нечто есть» Мелисс дедуцирует все атрибуты: оно вечно одно (так как два бесконечных граничили бы между собой), однородно (так как неоднородность имплицирует множественность), неподвержено изменениям (росту и убыли, трансформации) и аффектам (боли, печали), неподвижно (т. к. необходимая предпосылка движения — существование пустоты, но пустота — ничто)

Афинская школа философии: Анаксагор и Перикл

Анаксагор_(500–428_до_Р.Х., из малоазийского города Клазомен). В Ионии молодой Анаксагор усвоил некоторые взгляды Анаксимена Милетского. Впоследствии он переселился из Ионии в Афины и явился, т. обр., первым философом г. Афины. Преподаванием философии в Афинах и философскими исследованиями Анаксагор занимался с 456 г. до н. э.

Учение о гомеомериях («семенах»). Анаксагора учение о стихиях-первоэлементах: 1) нельзя объяснить, каким образом взаимное расположение и количественная пропорция огня, воды, земли и воздуха создает индивидуальную, необъяснимую вещь; 2) невозможно объяснить, каким же все-таки образом из одной вещи возникает другая вещь: например, каким образом из съеденной мною морковки в конце концов возникает совершенно другая вещь – мышцы, волосы и т.д.

Согласен с элейцами, что возникновение и гибель – только иллюзия: правильным было бы говорить: вместо «возникать» – «смешиваться» и вместо «погибать» – «разделяться». Полагал, вещи возникают путем соединения и разделение гомеомерий. Их элементов бессчетное количество: сколько качественных различий мы наблюдаем в вещах, столько и гомеомерий. «Вместе все вещи были, – говорит Анаксагор, – бесконечные и по множеству и по малости».

Все состоит из всего. Анаксагор впервые выдвигает положение «всё во всем». Каждая вещь состоит из подобных себе вещей, которые накоплены («подобочастные» т. е. как тела, в которых частицы подобны и другим частицам целого и самому целому). «Во всем есть часть всего», и «чего [в вещи] больше всего, тем каждая отдельная вещь наиболее кажется и казалась».

Принцип "всё во всём": разделяя убеждение Эмпедокла, что физический мир представляет собой "смесь", Анаксагор пришел к выводу, что этой "смесью" управляет множество пропорций, и именно различием в них определяются различия в физических вещах. Кроме того, у элеатов он позаимствовал принцип бесконечной делимости и, следовательно, неделимости; эта теория предполагала существование материального континуума, первоначально однородной смеси, впоследствии разделившейся, где пропорции всех вещей постоянно меняются, а сами вещи так и не достигают полного отделения друг от друга. Вещи нельзя разделить, "словно разрубив топором", и потому "во всем есть частица всего".

Каждая вещь и все вместе - это хорошо упорядоченные смеси, в которых присутствуют семена всех вещей, пусть в мельчайшей мере, в различных пропорциях. Преобладание того или иного семени определяет отличие вещей друг от друга. Именно поэтому, говорит Анаксагор: "Все - во всем", или еще: "В каждой вещи есть часть каждой другой вещи". В зерне пшена преобладает данное семя, но во включенном виде - все другие: семена волос, плоти, кости и т.п. "Ибо как, - говорит он, - может нечто произвести, не имея волос, мяса? Именно благодаря поедаемому и ассимилируемому хлебу (зерну), растут волосы, плоть и все прочее, ведь в хлебе есть все семена. В этом парадоксе заключена вся проблематика элеатов, которую разрешает Анаксагор: "Плоть не может рождаться из не-плоти, волос из не-волоса, в той мере, в которой Парменид запрещал не-бытие" (Дж.Калогеро). Таким образом, философ из Клазомен пытался спасти неподвижность как количественную, так и качественную: ничто исходит из ничто и уходит в ничто, но все есть в бытии от века и навсегда, даже качества внешне пустяковые, такие как шерсть или волосы.

Ничто не возникает из небытия и все питается подобным. Анаксагору Клазоменскому, пишет Аэций, «казалось в высшей степени непонятным, каким образом что-нибудь может возникнуть из небытия или уничтожиться в небытие. Действительно, мы принимаем пищу простую и однородную – хлеб и воду – и ею питается волос, жила, артерия, мясо, мускулы, кости и остальные части [тела]. Итак, если это происходит [таким образом], то должно согласиться с тем, что в принимаемой [нами] пище находится все существующее и что увеличение всего происходит за счет уже сущего. И в нашей пище находятся частицы – производители крови, мускулов, костей и всего прочего. Эти частицы могут быть в ней усмотрены только разумом. Ведь не следует все возводить к ощущению, которое нам показывает, что хлеб и вода производят все это, но должно знать, что в них находятся разумом созерцаемые частицы. И вот по причине того, что части, заключающиеся в пище, подобны производимым ими вещам, он назвал их гомеомериями (подобочастными) и признал их началами сущего».

Не только смесь частиц должна быть бесконечна по числу самих частиц. И каждая отдельная частица («гомеомерия») подобна целому, т. е. заключает в себе все существующее, все его качества и в этом смысле скрывает в себе бесконечность. Сущее «бесконечно бесконечно».

Не существует никакого предела делимости для каждой «гомеомерии» и не существует никакого предела возрастания для той области вселенной, внутри которой движущая сила («ум») устанавливает порядок в хаосе первоначальных элементарных частиц.

Анаксагор говорил: «И в малом ведь нет наименьшего, но везде есть меньшее. Ибо бытие не может разрешаться в небытие. Но и в отношении к большему всегда есть большее. И оно равно малому по количеству. Сама же по себе каждая [вещь] и велика и мала».

Ум (Нус) – движущая сила, производящую их сближение или разделение: «Все вещи были вместе: затем пришел ум и привел их в порядок». Разума – «участие человеческого ума в мировом Уме».

«Ум» первоначально простирал свое действие на очень небольшую область, приводя в порядок внутри этой области хаотическое смешение «семян», продолжает распространять свое действие на все большую и большую часть вселенной. Таким образом, устанавливаемый «умом» порядок, неограниченно распространяясь, приводит к тому, что вселенная беспредельно увеличивается в своих размерах.

Первоначально существовала смесь всех гомеомерий, затем в ней Ум стал порождать круговорот. Вследствие этого круговорота частицы начинают сортироваться, образуется Земля. От Земли стали отрываться камни, эти камни стали вращаться в воздухе. От вращения в воздухе, от трения о воздух они стали нагреваться. Так образовались звезды. Анаксагор прославился среди греков тем, что в 467 г. предсказал падение большого камня с неба (во Фракии недалеко от Эгоспотамоса).

Одним из учеников Анаксагора стал Перикл. В те времена противники Анаксагора и главным образом противники Перикла издают закон, по которому каждый человек, который возводит хулу на богов, должен быть или предан смертной казни, или изгнан из Афин.

Поскольку Анаксагор учил, что Солнце – не бог, а раскаленный камень, по величине огромный, не меньше, как он говорил, Пелопонесса, то Анаксагора стали судить. Перикл на суде встал и спросил: «Видите ли вы за мной какую-нибудь вину?» Суд сказал: «Нет». – «Ну если вы за мной не видите никакой вины, то все, что я получил, я получил от своего учителя Анаксагора», – продолжил Перикл. Процесс закончился осуждением и изгнанием философа из Афин. Анаксагор переселился в Лампсак, основал там школу и вскоре умер. Когда Анаксагору при его изгнании сказали: «Ты лишился своих граждан», – он ответил: «Это не я их лишился, а они меня». Когда Анаксагору сказали, что ему нет никакого дела до родины, он ответил: «Еще какое!» – и указал рукой на небо. В «Этике Эвдема» Аристотель сообщает: «Рассказывают, что когда кто-то, находившийся в... тяжелом положении, спросил Анаксагора, ради чего лучше родиться, чем не родиться, последний сказал: «...чтобы созерцать небо и устройство всего космоса».

Сократ (469-399 гг. до н.э.). Отец Сократа был каменотесом, мать – повивальной бабкой. Сократ был материально независим благодаря небольшому наследству и полагавшемуся всем афинским гражданам пособию (театральные деньги и т.п.).

Учение С. было устным; все свободное время он проводил в беседах с приезжими софистами и местными гражданами, политиками и обывателями, друзьями и незнакомыми - на темы, ставшие традиционными для софистической практики: о добре и о зле, добродетели и пороке, прекрасном и безобразном, можно ли научить быть хорошим и как приобретается знание.

Самым ранним свидетельством является высмеивающая его комедия Аристофана «Облака» (423 г.). Он пережил упадок и катастрофу Афин (405 г.). В 70 лет демократия начала против него судебный процесс, обвиняя в безбожии. Он умер в 399 г., выпив чашу с ядом.

В 7-й главе 4-й книги своих «Воспоминаний о Сократе» Ксенофонт пишет: «Вообще он (Сократ) не советовал заниматься изучением небесных явлений, как бог производит каждое из них: этого, думал он, людям не удастся постигнуть... к тому же рискует сойти с ума тот, кто занят такими изысканиями, точно так же, как сошел с ума Анаксагор, очень гордившийся своим объяснением действий богов. Так, – продолжает Ксенофонт, – Анаксагор говорил, что огонь и солнце –одно и то же, но он упустил из виду, что на огонь люди легко смотрят, а на солнце не могут глядеть; что от солнечного света люди имеют более темный цвет кожи, а от огня нет».

Сократ, взяв в руки сочинения Анаксагора, то увидел, что там говорится об Уме, что Ум является причиной и движущей силой нашего мира, что Ум все упорядочивает. Он обрадовался, стал читать дальше, думая, что наконец-то увидит ответы на мучившие его вопросы. Но сразу охладел, когда он увидел, что этот ум у Анаксагора остался без применения. Считая, что ум дает некоторый толчок миру, а в дальнейшем уже никаким образом не участвует в управлении миром.

«Остальные [вещи], – говорит Анаксагор, – имеют в себе часть всего, ум же – бесконечен, самодержавен и не смешан ни с одной вещью, но только он один существует сам по себе. Ибо, если бы он не существовал сам по себе, но был бы смешан с чем-нибудь другим, то он участвовал бы во всех вещах, если бы был смешан [хотя бы] с какой-либо [одной вещью]. Эта примесь мешала бы ему, так что он не мог бы ни одной вещью править столь [хорошо], как [теперь, когда] он существует отдельно сам по себе. И действительно, он – тончайшая и чистейшая из всех вещей; он обладает совершенным знанием обо всем и имеет величайшую силу. И над всем, что только имеет душу, как над большим, так и над меньшим, господствует ум. И над всеобщим вращением господствует ум, от которого это круговое движение и получило начало... И все, что смешивалось, отделялось и разделялось, знал ум. Как должно было быть в будущем, как [раньше] было, [чего ныне уже нет], и как в настоящее время есть, порядок всего этого определил ум. Он [установил] также это круговое движение, которое совершают ныне звезды, Солнце, Луна и отделяющиеся воздух и эфир. Само это вращение производит отделение [их]. Отделяется от редкого плотное, от холодного теплое, от темного светлое и от влажного сухое... Вполне же ничто, кроме ума, ни отделяется, ни выделяется из другого. Ум же всякий –как больший, так и меньший, одинаков».

Согласно легенде, Дельфийской пифией было высказа­но мнение о том, что С. превзошел всех своею мудрос­тью. Философ, убежденный в том, что истина пока от него скрыта, был немало удивлен и, дабы утвердиться в своем убеждении, решил поговорить с теми, кого он считал умнее себя. К его еще большему изумлению, в ходе этих разговоров обнаружилось, что его собеседни­ки столь же далеки от постижения истины, хоть и пол­ны интеллектуального самодовольства. С. приписывают слова: "Я по крайней мере знаю, что ничего не знаю, а они не знают даже этого".

Постоянная мысль С.: невозможно поступать мужественно или благочестиво, не зная, что такое мужество или благочестие. Если знание и добро тождественны, то, познавая себя (поистине), мы должны делаться лучше

Мысль софистов была такова: я могу искать только то, что я знаю: если я это знаю, то мне не требуется искать; если же не знаю, то и не могу этого искать. Напротив, философствуя, я ищу то, что уже знаю. Но я знал это, лишь бессознательно припоминая, а теперь хочу знать со всей ясностью сознания. Сам Сократ не дает знания, он предоставляет другим его произвести. Так человек, не обладающий подлинным знанием, приходите помощью Сократа к осознанию своего незнания и тем самым – благодаря его поддержке – оказывается в состоянии обрести такое знание в себе самом, извлекая из чудотворных глубин то, что он уже знал, но не подозревал об этом. Этим сказано: познание каждый должен найти в самом себе, ибо его нельзя передать как товар, но можно лишь пробудить. Оно является припоминанием того, что мы ведали и прежде.

Объективный идеализм Платона

ПЛАТОН Афинский (427-347 до н. э.) – ученик Сократа, основавший Академию. Юридически школа Платона (Академия) была культовым союзом блюстителей священной рощи героя Академа. Первый философ, чьи сочинения дошли до нас не в кратких отрывках, цитируемых другими, а полностью.

Сердцевина философии Платона — учение об идеях, которое наглядно представлено в VI книге «Государства»: «Возьми линию, разделенную на два неравных отрезка. Каждый такой отрезок, то есть область зримого и область умопостигаемого, раздели опять таким же путем...» (509d). Меньший из двух отрезков линии, область чувственно воспринимаемых вещей, в свою очередь делится на два класса «по признаку большей или меньшей отчетливости»: в больший класс «ты поместишь находящиеся вокруг нас живые существа, все виды растений, а также все то, что изготовляется»; в меньшем окажутся «образы — тени и отражения в воде и в плотных, гладких и глянцевитых предметах». Как тени относятся к реальным существам, их отбрасывающим, так вся область чувственно воспринимаемого в целом относится к вещам умопостигаемым; идея настолько же реальнее и живее зримой вещи, насколько вещь подлиннее своей тени; и в той же мере идея — источник бытия вещи. Далее, сама область умопостигаемого бытия делится на два класса по степени реальности: больший класс — вечные идеи, постижимые только умом; меньший класс — это числа и геометрические объекты. Присутствие подлинного умопостигаемого сущего делает возможным бытие всех низших классов, существующих благодаря причастности.

Высшая идея (Благо, Единое) неизреченна, немыслима и непознаваема; но без него никакое бытие невозможно, ибо чтобы быть, всякая вещь должна быть самой собою, быть чем-то единым и одним. Единое существовать не может, ибо с прибавлением к нему предиката бытия оно станет уже двумя, т. е. множеством. Следовательно, единое — источник всякого бытия, но само по ту сторону бытия, и рассуждение о нем может быть лишь апофатическим, отрицательным.

Непознаваема и область «становления», где все возникает и погибает, вечно меняясь и ни на миг не оставаясь тождественным себе. Верный парменидовскому тезису «мышление и бытие — одно и то же», Платон признает «умопостигаемым» — лишь подлинно сущее, неизменное и вечное. «Должно разграничить две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть всегда возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения, очевидно и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле» («Тимей»). В каждой вещи вечна и неизменна идея, тенью или отражением которой вещь является. Вещи причастны идеям, и только в силу этой причастности они существуют. Идеи – прообразы, модели будущих вещей.

Идея есть то, что отвечает на вопрос «Что это?» применительно ко всякой вещи. Чтобы объяснить то или иное явление, надо, по Платону, найти его идею, иначе говоря, его понятие: что постоянное и устойчивое, неизменное в нем, что не подвержено чувственному восприятию. Для всякой вещи и всякого существа высшее благо заключается в том, чтобы быть, и быть самим собой в самой высокой и совершенной степени. Нужна идея!

До нашего рождения, до воплощения, наша крылатая душа, чей умственный взор не был затуманен телом, видела истинное бытие, участвуя в хороводе небожителей. Рождение человека есть забвение всего, что знала душа. Цель человеческой жизни — припомнить то, что душа знала до падения на землю. Тогда после смерти душа вернется не в новое земное тело, а на свою родную звезду. Знание как раз и есть припоминание (анамнесис). Путь к нему — очищение (должно очистить глаза души от мути и грязи, привносимых телом, прежде всего плотскими страстями и вожделениями), а также упражнение, аскеза (занятия геометрией, арифметикой и диалектикой; воздержание в пище, питье и любовных удовольствиях).

АРИСТОТЕЛЬ из Стагиры (384–322 до н.э.) – ученик Платона и основатель Перипатетической школы.

Критика теории идей: 1) вопрос о существовании; 2) идея рассеяна в бесчисленном множестве порождаемых ею вещей, находится и вне себя, и в самой себе, и при этом как тождественная себе; 3) идея целиком заключается в каждой из вещей, или каждая вещь должна заключает в себе лишь часть своей “идеи”; 4) («третий человек»): если мы сличим эту идею с вещами, образом которых в уме она является, то, так как между этими вещами и их идеей в уме существует сходство, необходимо должна возникнуть новая идея, общая для вещей и их первой идеи. Далее, совершенно таким же образом должна возникнуть новая идея -для первых двух и для соответствующих им вещей и т. д. до бесконечности. Для каждой вещи должна существовать уже не только одна единственная “идея” (ее прообраз), а бесконечное множество обусловливающих ее “идей”. 5) “идеи” – только наши мысли: все вещи состоят из мыслей и, следовательно, все мыслит, или же что все есть безмысленная мысль (Парменид); 6) как согласовать существование вещей несовершенных и даже низменных с совершенством их “идей”. И какие вообще могут быть мыслимы роды “идей”? Можно ли допустить наряду с существованием “идей” благого, справедливого, прекрасного и т. д. существование “идей” столов, волос, грязи и т. п.; 7) неподвижные идеи непознаваемы; 8) невозможно представить идеи для отношений, движения.

Ошибку Платона видел в том, что тот приписал идеям самостоятельное существование, обособив и отделив их от чувственного мира, для которого характерно движение, изменение. Для Аристотеля сущности – индивиды «этот», а виды и роды – суть вторичные сущности, производные от указанных первичных.

Материя бесконечно делима, она лишена в самой себе всякого единства и определенности, форма же есть нечто неделимое и, как таковая, тождественна с сущностью вещи. Вводя понятия материи и формы, Аристотель делит сущности на низшие (те, что состоят из материи и формы), каковы все существа чувственного мира, и высшие - чистые формы. Наивысшей сущностью Аристотель считает чистую (лишенную материи) форму - вечный двигатель, который служит источником движения и жизни всего космического целого.

Необходимо, чтобы существовала некая вечная неподвижная сущность. В самом деле, сущности суть первое среди сущего, а если все они преходящи, то все преходяще. Однако невозможно, чтобы движение либо возникло, либо уничтожилось (ибо оно существовало всегда)… Однако если бы было нечто способное приводить в движение или создавать, но оно в действительности не проявляло бы никакой деятельности, то не было бы движения: ведь то, что обладает способностью, может и не проявлять ее. Значит, нет никакой пользы, даже если мы предположим вечные сущности, как это делают те, кто признает эйдосы, если эти сущности не будут заключать в себе некоторого начала, способного вызывать изменения; да, впрочем, и его недостаточно (как недостаточно предположить другую сущность помимо эйдосов): ведь если это начало не будет деятельным, движения не будет. И даже если оно будет деятельным, то этого недостаточно, если сущность его только возможность, ибо в таком случае вечного движения не будет, так как сущее в возможности может и не быть [в действительности]. Поэтому должно быть такое начало, сущность которого - деятельность. А кроме того, такие сущности должны быть без материи: ведь они должны быть вечными, если только есть хоть что-нибудь вечное; следовательно, они должны пребывать в деятельности.

Имеется нечто, что движет, не будучи приведено в движение; оно вечно и есть сущность и деятельность И движет так предмет желания и предмет мысли; они движут, не будучи приведены в движение. А высшие предметы желания и мысли тождественны друг другу, ибо предмет желания - это то, что кажется прекрасным, а высший предмет воли - то, что на деле прекрасно. Ведь мы скорее желаем чего-то потому, что оно кажется нам хорошим, а не потому оно кажется нам хорошим, что мы его желаем, ибо начало - мысль. Ум приводится в движение предметом мысли

А ум через сопричастность предмету мысли мыслит сам себя: он становится предметом мысли, соприкасаясь с ним и мысля его, так что ум и предмет его - одно и то же. Ибо то, что способно принимать в себя предмет мысли и сущность, есть ум; а деятелен он, когда обладает предметом мысли

Есть вечная, неподвижная и обособленная от чувственно воспринимаемых вещей сущность; показано также, что эта сущность не может иметь какую-либо величину, она лишена частей и неделима (ибо она движет неограниченное время, между тем ничто ограниченное не обладает безграничной способностью; а так как всякая величина либо безгранична, либо ограниченна, то ограниченной величины эта сущность не может иметь по указанной причине, а неограниченной - потому, что вообще никакой неограниченной величины нет ); с другой стороны, показано также, что эта сущность не подвержена ничему и неизменна, ибо все другие движения - нечто последующее по отношению к пространственному движению.

Таким образом, ясно, что ум мыслит самое божественное и самое достойное и не подвержен изменениям, ибо изменение его было бы изменением к худшему, и это уже некоторое движение. Итак, во-первых, если ум есть не деятельность мышления, а способность к ней, то, естественно, непрерывность мышления была бы для него затруднительна. Во-вторых, ясно, что существовало бы нечто другое, более достойное, нежели ум, а именно постигаемое мыслью. Ибо и мышление и мысль присущи и тому, кто мыслит наихудшее. Так что если этого надо избегать (ведь иные вещи лучше не видеть, нежели видеть), то мысль не была бы наилучшим. Следовательно, ум мыслит сам себя, если только он превосходнейшее и мышление его есть мышление о мышлении. Однако совершенно очевидно, что знание, чувственное восприятие, мнение и размышление всегда направлены на другое, а на себя лишь мимоходом. И если, наконец, мыслить и быть мыслимым не одно и то же, то на основании чего из них уму присуще благо?

Бог — «вечный двигатель» — будет двигать мир именно любовью, ибо все сущее любовно стремится к источнику своего бытия.

Онтология Гегеля

1. Бытие есть чистая неопределенность и пустота. Бытие не было бы абсолютным началом, если бы у него была какая-нибудь определенность. Он тогда зависело бы от иного и не было бы непосредственным, не было бы началом.

2. Бытие, неопределенное непосредственное, есть Ничто.

3. Ничто есть. Мы мыслим ничто, представляем его себе, говорим о нем; стало быть оно есть; ничто имеет свое бытие в мышлении, представлении, речи и т.д. Бытие и ничто –— одно и то же. Бытие есть по своему существу ничто, и наоборот.

4. Бытие и ничто нераздельны. Движение непосредственного исчезновения одного в другом есть становление. Бытие и ничто существуют лишь в ином.

5. Становление есть нераздельность бытия и ничто. Это определенное единство, в котором есть и бытие и ничто. Но их и нет, поскольку они нераздельны от своего иного. Исчезающие моменты, еще различимые, но уже снятые.

6. Каждый из них есть в этой различимости единство с иным: бытие и бытие с ничто — прехождение — бытие переходит в ничто. ничто и ничто с бытие — возникновение — ничто переходит в бытие. Каждое из них снимает себя в себе самом и есть в самом себе своя противоположность

7. Становление двояко. Сходится. Исчезания самого исчезания — бытия в ничто и ничто в бытие, и исчезания бытия и ничто вообще. Из становления возникает наличное бытие.

8. Наличное бытие есть определенное бытие. Определенность сама по себе есть качество.

9. Налично сущее: Нечто и иное.

Иное само по себе есть иное по отношению к самому себе и, следовательно, иное самого себя, таким образом, иное иного. Остается тождественным с собой. Инобытие — бытие-для-иного и в-себе-бытие составляют моменты всякого нечто.