Дело Петра Великого.

1.Что предстояло сделать.

а) Тяжелые, упорные войны с Польшей и Шве­цией в XVII в., неудачные попытки пробиться к Бал­тийскому морю; неполнота успехов, достигнутых в борьбе с поляками; полная необеспеченность южной границы от крымских татар, осложненная новой бедой — непосредственным столкновением с турками (Чигиринские походы), явившимся как следствие неудачного решения Малороссийского вопроса, — давно уже указывали на необходимость военной ре­формы. Северная война окончательно уяснила, что Россия не может существовать без постоянной регу­лярной армии, устроенной по западноевропейскому образцу.

б) Финансовые затруднения. Денежный бунт 1662 г.; налоги, ложившиеся тяжелым бременем на население; постоянные недоборы, свидетельство­вавшие об истощении платежных сил населения и о его обнищании; непригодность системы подворного обложения, сменившего прежнюю посошную по­дать, — указывали на необходимость искать новые способы обложения и особенно озаботиться о под­нятии экономического благосостояния страны. Та­ким образом, еще в XVII ст. жизнь предрешила по­душную подать и усиленное заведение фабрик и за­водов, к чему Петр В. прилагал столько заботы и ста­рания.

в) Нестроения внутренней жизни, бунты и на­родные восстания, разбои, притеснения, каким под­вергался народ со стороны приказного, чиновничье­го люда, медленность в ведении дел указывали на не­достатки управления.

г) Движение, вызванное реформой патр. Нико­на, свидетельствовало о болезненном состоянии Рус­ской церкви, о недостатках просвещения и призыв ученых людей из Киева, исправление богослужебных книг, культурные заимствования с Запада, в свою очередь, свидетельствовали, что русское общество еще в XVII ст. почувствовало необходимость духов­ного оздоровления.

Таким образом, дело, которое исполнил Петр, не было создано им; программу он получил уже гото­вой; сами пути ее исполнения были тоже указаны предшествующим поколением; но люди XVII в. еще не прониклись сознанием, что реформа настоятель­но необходима, что откладывать ее невозможно; да и самую программу они скорее только чувствовали, чем ясно сознавали; притом никто до Петра не думал проводить ее с той энергией, с какой взялся за это дело Царь-Преобразователь. Люди еще стояли на распутье, в нерешительности; большинство еще сомне­валось, действительно ли нужна реформа, и если да, то каким способом разрешить ее. Но явился Петр и взмахом меча разрубил гордиев узел.

2.Необходимость и неотложность реформы. Еще в XVI ст., т.е. с той поры, как для России и для Зап. Европы одновременно кончились средние века отчуж­дения и началась пора взаимного общения, Россия волей-неволей стала втягиваться в круговорот меж­дународной жизни. Она не могла допустить, чтобы Зап. Европа эксплуатировала ее природные богатст­ва, устанавливала по произволу цены на товары, что­бы ближайшие соседи окончательно оттерли ее от моря и держали в политической зависимости милли­оны ее единоплеменников. Грозный, Борис Годунов, первые Романовы старались поднять Россию на над­лежащую высоту; но недочеты оставались больши­ми, и все яснее становилось, что если Россия не хо­чет на будущее время остаться в подчинении, пре­вратиться в азиатскую державу, то ей во что бы то ни стало необходимо пробить дорогу к свободному об­щению с более ее культурным Западом. Горький опыт XVI и XVII ст. должен был особенно укрепить в таком убеждении. Оттиснутая от Балтийского моря, Россия не в состоянии была бы впоследствии, при имп. Елизавете, задержать опасные для нее успехи Фридриха II, а при Екатерине II привести к благопо­лучному окончанию Черноморский вопрос.

3.Знание. Его светский характер. Основной не­дочет был в знании — но в каком? До сих пор оно сводилось главным образом к начитанности в цер­ковных книгах, к усвоению богословских тонкостей; школа XVII в. держала ученика в области религиоз­ных вопросов, поучая его обязанностям к Богу; но чтобы создать хорошее войско, научить пользоваться богатствами, сокрытыми в недрах земных, чтобы поднять экономическое благосостояние населения, создать хорошее управление, уяснить пути, какими практичнее и вернее достигнуть всего этого, необхо­димо было знание иного рода: прежде всего следова­ло запастись техническими сведениями, более близ­ким знакомством с природой и ее законами; не забы­вая об обязанностях к Богу, следовало также выяс­нить свои обязанности к обществу, к государству (юридические знания, Пуффендорф; «Правда воли монаршей»), Потребность в таком новом знании Россия смутно сознавала еще в XVII ст., но она боя­лась признаться себе в том открыто; косность духа, неповоротливость ума, привычка держаться старины пугали ее, и, не решаясь сама на решительный шаг, она робко ждала появления смельчака, который бы громогласно, на всю Русь, признал необходимость нового знания и неизбежных с ним перемен. Такой смельчак и явился в лице Петра В.

Таким образом, знание, внесенное Петром, мож­но определить как светское, в отличие от прежнего, духовного. Это светское знание и было тем «окном в Европу», которое прорубил русский царь. «Окно» раздвинуло прежние горизонты, дало русским людям возможность почувствовать себя частью Европы, гражданами всего мира и принять активное участие в общей духовной жизни народов.

4.Идея личности. Родовой быт, определявший общественные отношения в Древней Руси, неюриди­ческий склад мышления — одна из характерных осо­бенностей русского человека (и вообще славянина). Наклонность «жить по старине», «как Бог на душу положит», привычка руководиться больше обычаем и традицией, чем точными юридическими постанов­лениями (законами), и кроме того, иноземное иго татарское с его бесправием и произволом — все это было причиной того, что в допетровский период рус­ской истории начало личности в жизни совсем не проявлялось, и сама личность как бы вовсе не суще­ствовала. Были люди, но не было человека; были от­дельные группы, но каждая группа мыслилась чем-то вроде монолита, а не тем составным целым, каким была она в действительности. Личность еще не до­росла до самосознания, и мерилом своих действий, прав и обязанностей служило ей не собственное Я, не собственный разум и воля, а та среда (род, общи­на, государство), в которой она жила и действовала, затерянная и не сознанная.

Русская личность стала выделяться из общей массы лишь с Петра Великого; лишь при нем она бы­ла поставлена в надлежащие условия для своего раз­вития и самоопределения. Призывая всех на общую службу, выдвигая наверх людей исключительно по их личным заслугам, Петр нанес решительный удар ме­стничеству и через это освободил личность из духов­ного плена, в каком она находилась. Введение по­душной подати создавало отдельную, самостоятель­ную душу отдельного, самостоятельного человека. «Петр признал права личности, предписывая, чтобы браки совершались с согласия детей, без произвола родителей; право личности было признано и в кре­постном, ибо помещик должен был присягать, что не принуждает своих крестьян к невольному браку. На­конец, получила признание личность женщины, вследствие освобождения ее из терема» (Соловьев).

Последствия этого были громадны. Хор, состав­ленный из многих голосов, может петь очень соглас­но; но каждый отдельный голос теряется в хоре, те­ряет там свой облик, и только солисту дано проявить свои индивидуальные силы и особенности, внести свое в музыку. Реформы Петра дали возможность за­рождаться таким солистам, вносить свое новое в му­зыку народной жизни, обогащать и разнообразить ее содержание. Уже ближайшее поколение дало России величайшего после Петра человека XVIII в. — Ломо­носова. Первый русский ученый, он создал новый русский язык, указал народной мысли для своего вы­ражения новые литературные формы, более простые и гибкие, а потому и более сильные, выразительные, и тем подготовил появление в следующем, XIX, веке другой гордости и славы Русской земли — великого Пушкина.

5. Идея государства. При Петре В. служба госуда­рю впервые была отделена от службы государству, впервые была поставлена грань между интересами государя-человека и государства—коллективной единицы. В эпоху московских «князей-собирателей» государства, как мы знаем, еще не было: существова­ла большая вотчина, которая на положении частной собственности принадлежала князьям и, как тако­вая, передавалась по наследству из поколения в по­коление, причем каждый член семьи имел свою долю в общем владении. Идея вотчины не заглохла и поз­же: народившееся в XVI в. новое государство еще не в силах подавить ее, и царь Грозный, даже он еще считает необходимым наделить особым уделом (Уг­личем) младшего сына Димитрия. Надо было пре­кратиться династии Рюриковичей, пережить Смут­ные годы, чтобы вотчина, дробимая на части и разда­ваемая по рукам, окончательно исчезла в области го­сударственной жизни. Однако особенностью, хотя бы и не частной, а государственной, Русская земля не перестала быть при новой династии, в XVII в. И царь Алексей, и Федор Алексеевич, самодержав­ные правители Земли, в то же время и ее полновласт­ные хозяева. Этот взгляд потерпел коренные измене­ния лишь с Петра В.

Ни на пядь не поступаясь своей властью, зачас­тую даже проявляя ее в формах самого крайнего дес­потизма, Петр впервые, всем характером и всей со­вокупностью своих действий, ярко подчеркнул мысль, что он не владеет, а правит государством на его благо. Право управлять Россией вручено ему Бо­гом и потому неоспоримо, и он, Петр, сполна ис­пользует его, но всегда во имя интересов государства, хотя бы они шли вразрез с его личными интересами. Не государь, а государство есть высшая цель наших действий, благо не отдельного человека, а общества. Во имя этого блага должны служить все: и дворяне, и горожане, и крестьяне — все классы и сословия без исключения. Царь первый подает тому пример: на полях полтавских он напомнит, что «жизнь ему не дорога, жила бы Россия в блаженстве и славе»; позже он отступится даже перед тем, чтобы принести в жертву государству родного сына, лишь только убе­дится, что дальнейшее существование его будет во вред России — в этом он видел свой гражданский долг государя. Высокой идеей — служением государ­ству — оправдывались громадные жертвы, к каким призывал царь свой народ; суровые меры, перед ко­торыми он не останавливался в достижении наме­ченных целей.

Высокая идея далеко не всем была по плечу; многие открыто противодействовали ей, как и вооб­ще многим начинаниям Петра: «Как монарх на гору еще сам-десять тянет, а под гору миллион тянет; то как дело его споро будет?» (Посошков). Даже среди ближайших сотрудников царя мало кто усвоил и раз­делял его мысль, что перед интересами государства должны отступить личные соображения и выгоды; после же смерти Петра старый взгляд, притом в наи­худшем его выражении, стал снова брать верх; одна­ко сама идея не заглохла и принесла свои плоды: рус­ская мысль, в лице лучших своих представителей XVIII и XIX вв., постоянно работала в направлении, которое было указано великим императором.

6. Правительственная регламентация. На реформу Петра сильный отпечаток наложила эпоха, в которую жил Царь-Преобразователь: господствовавшие в ту пору взгляды на государственную власть, на отно­шения между подданными и государем. Согласно этим понятиям, государь был все: в его руках сосре­доточивалась вся полнота власти, от его воли и усмотрения зависела жизнь и судьба его подданных. Та­кие понятия были всегда всеобщими. Век Петра Ве­ликого был также веком Людовика XIV, Великого Курфирста бранденбургского, Карла XI шведского, испанских Карлов и Филиппов, и если в России аб­солютная власть, сильная уже при царе Алексее Ми­хайловиче, вылилась при его младшем сыне в осо­бенно яркие и выпуклые формы, граничившие подчас с деспотизмом, то и в Зап. Европе повсюду, за не ­включением разве Англии, Голландии и Польши, вы­растала и крепла абсолютная монархия. Опираясь на сочувствие широких слоев общества и находя себе поддержку в наиболее авторитетных его представителях — в духовенстве и в ученых юристах, — государи Зап. Европы тоже предъявляли права на бесконтрольное распоряжение судьбой подвластных им народов и отводили населению лишь скромное место простых исполнителей их самодержавной воли.

«Государство это я», — сказал Людовик XIV, и Боссюэт, знаменитый проповедник при его дворе (1627— 1704), вторил королю, заявляя, что королев­ская власть не ограничена в силу божественного сво­его происхождения; что «государь есть наместник Бога на земле, Его подобие», что «все государство со­держится в нем» и «в его воле отпечатлена воля наро­да». Еще раньше Боссюэта голландский юрист и фи­лософ Гуго Греции (1583—1645) доказывал: верхов­ная власть не подлежит контролю; она выше закона; у подданных нет права на свободу: их различие от ра­бов состоит лишь в том, что те подчинены частному лицу, эти же — государю и его воле; судить о том, что хорошо, что дурно для подданных — исключитель­ное право государя. Подобные же мысли высказывал и Пуффендорф, немецкий юрист (1631—1694): по его учению, государь безответствен в своих действиях, стоит выше человеческих законов и не подчинен ни­какой другой власти; ему принадлежит безраздель­ное право руководить духовной жизнью людей, бо­роться с отступниками от истинной веры и заботить­ся о ее чистоте.

Сознанием своего божественного права повеле­вать и быть безответственным вождем своего народа проникнуты и все распоряжения Петра. «Его величе­ство есть самодержавный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христи­анский государь, по своей воле и благо мнению уп­равлять» (Устав воинский 1716 г.). Хотя во власти отец Петра или старший брат его Федор были такими же абсолютными, неограниченными государями, но сама идея власти не была ими сознана в такой степе­ни, как Петром. Недаром Петр ценил сочинения Пуффендорфа, называл его «славным историком» и озаботился переводом его книг на русский язык: Пуффендорф давал разумное оправдание его власти, служил для нее убедительной точкой опоры. И по­добно тому как Людовик XIV имел в окружавшей среде истолкователей и защитников абсолютизма, так и у Петра нашелся свой Боссюэт в лице талантли­вого Феофана Прокоповича, архиепископа псков­ского («Правда воли монаршей»).

Полный веры в свое право, Петр властно ведет Россию по пути, который он избрал, считая его наи­более пригодным, не спрашивая ничьего согласия, не допуская противоречий: это его право. Государь — это отец, неусыпно пекущийся о своих детях, мен­тор, наставляющий своих учеников уму-разуму, ко­мандир, требующий безусловного себе повиновения; полицейский, следящий за порядком, судья, решаю­щий, кто прав, кто виноват. «Я вам от Бога приставник»,-говорил Петр про себя. Жизнь подданных должна протекать согласно предписаниям свыше. Их отношения к государству, к обществу, даже к Бо­гу, личные вкусы и желания, малейший шаг их — все подлежит строгой регламентации. Государство тако­го типа носит в науке название полицейского (Polizcistaat); таким полицейским государством была Россия при Петре В., и в этом ее отличие от России московского периода: раньше русские люди жили, руководясь обычаем, теперь место обычая заступил указ: Петр отнял у русского народа прежний посох, опираясь на который веками, старая Москва, хотя и медленно, все же подвигалась вперед, и заменил его помочами, на которых сам повел ее теперь» (Бого­словский). Это водительство проходит красною ни­тью через всю деятельность Петра. Народ, по его убеждению, те же дети: их надо принуждать; собст­венной пользы они не видят и поймут ее не раньше, как данная мера принесет свои видимые плоды.

И Петр всю жизнь свою был учителем и коман­диром. Армия, флот, промышленность, торговля, высшее управление, школа, наука, внешний порядок и благочиние — всего коснулась его энергичная рука. Вполне в духе полицейского государства, он вмеши­вался во все и, как настоящая нянька, руководил каждым шагом своих подданных; предписывал в до­мах печи ставить на фундаменте, а не прямо на пол; дымовые трубы воздвигать такой ширины, чтобы в них можно было пролезть человеку; потолки делать с глиной, а не бревенчатые; не ездить на лошадях, не взнуздав их; надгробные памятники ставить без де­ревянных будок. Он запрещал носить и продавать остроконечные ножи, снимать зимой шапки перед дворцом; заборов перед домами не делать, а ставить тыны, чтобы ворам несвободно было перелезать; свечи перед иконами ставить в фонарях, во избежа­ние пожара. Регламентации подверглись борода, платье, пиры, свадьбы, погребения. На обеды и вече­ра предписывалось приглашать не одних мужчин, но и женщин. Указ об устройстве ассамблей в частных домах определял не только в какое время они долж­ны созываться, но и в каком порядке рассылаться приглашения на них, что должен делать на ассамблее хозяин, как вести себя гостям. Правительство брало на себя даже заботу о спасении души, предписывая подданным посещение церквей, хождение к испове­ди и причастию и строго карая за неисполнение.

Такая регламентация и вмешательство государства в частную жизнь не представляли для того времени ни­чего удивительного; этих понятий держались тогда повсюду в Европе. Немецкий философ Вольф (1679— 1754), принимавший близкое участие в создании задуманной Петром Академии Наук, проповедовал в сущности то же самое, что на практике старался насадить Петр В.: заработная ли плата, цена ли товаров, архи­тектура зданий, развлечения театральные, школьное образование — все подлежит, утверждал он, ведению государства; государство следит за добрыми нравами граждан, за неукоснительным посещением церкви, преследует атеистов и деистов — это не только его пра­во, но и прямая обязанность.

7. Как проведена была реформа. На проведение ее значительное влияние оказала личность Преобразо­вателя. Если регламентация народной жизни, дохо­дившая до мелочей, была тяжела уже сама по себе, то еще тяжелее становилась она вследствие приемов, какими сопровождалась. Энергия Петра, не останав­ливавшаяся ни перед чем, оправдывалась необходи­мостью и неотложностью реформы. «Петр действо­вал, как воспитатель, врач, хирург, которых не обви­няют за крутые и насильственные меры. Нельзя было иначе действовать; невозможное теперь было тог­да, по несчастию, необходимо, неизбежно» (Каве­лин). Однако все же насилие зачастую принимало самые грубые и отталкивающие формы, которых и можно было, и следовало избежать. С железной волей, сильным характером и светлым умом Петр сов­мещал недостатки современного ему общества — грубого, жестокого, невоспитанного. Пылкий, далеко не всегда осмотрительный, зачастую действовавший необдуманно, под первым впечатлением, он бывал бесчеловечен и без нужды жесток, и потому не в малой степени ответствен за то, что его работа, хотя и всецело направленная на одно только благо народное, вызывала упорное противодействие и на­влекла на него столько проклятий. Из современни­ков далеко не все умели за этой ненужной жестокос­тью разглядеть горячую любовь царя к России и про­стить ему его зло за тот гигантский, самоотвержен­ный труд, какой он вложил в свое дело, руководясь желанием, одной мыслью — благом и пользой своей страны.