Маскулинности постколониализма и неолиберализма
Процесс деколонизации разрушил гендерные иерархии колониального порядка. Но там, где была развязана освободительная вооруженная борьба, стала снова появляться осознанная культивация маскулинной твердости и насилия, как, например, в Южной Африке.77 Некоторые активисты и теоретики освободительной борьбы приветствовали этот процесс, видя в нем необходимый ответ на колониальное насилие и де-маскулинизацию. Женская борьба за освобождение в этих местах, была, возможно, даже менее впечатляющей. Однако, одним из наиболее важных для оценки этих процессов фактором, одним из главных последствий деколонизации стал очередной круг разрушения социально-укорененного гендерного порядка, очередной виток переориентации маскулинностей в направлении национального и интернационального контекстов.
Почти через полвека после основной волны деколонизации старые иерархии отлились в новые формы. Вместе с коллапсом советской коммунистической системы, вместе с упадком постколониального социализма и перехода власти к новым типам права в Европе и Северной Америке, мировые политики становятся все более и более центрированы вокруг нужд транснационального капитала и создания глобальных рынков.
Неолиберальная повестка дня была и остается лишь в незначительной степени повернута к проблемам Гендера: она говорит на гендерно-нейтральном языке “рынков”, “индивидуумов”, “выбора”. Но мир, в котором неолиберализм является господствующим, все равно остается гендерным миром, и сам неолиберализм, естественно, имеет собственные имплицитные гендерные политики. Однако “индивид”, основное действующее лицо неолиберальной теории, имеет качества и интересы мужчины-предпринимателя. При этом усилия, направленные на создание “государства всеобщего благосостояния”, в целом лишь ослабляют позиции женщин. В то время, как возрастание неконтролируемой власти транснациональных корпораций отдает стратегическую власть в руки избранных групп мужчин. Ни для кого не секрет, что установление капитализма в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе сопровождалось реставрацией доминантной маскулинности и, в некоторых случаях, резким ухудшением социальной позиции женщины.
Мы можем предположить теперь, что гегемонические формы маскулинности в современном мировом гендерном порядке связаны с теми, кто контролирует ее доминирующие институции: с предпри-
870
нимателями, которые оперируют на глобальных рынках и с политическими предпринимателями, которые взаимодействуют с ними и во многих контекстах — поглощаются ими. Я буду называть это транснациональной бизнес-маскулинностью. Пока что эта маскулинность не вполне созрела для того, чтобы фигурировать в этнографических исследованиях, но мы можем получить ключи к пониманию ее характеристик через анализ литературы по менеджменту, журналов, посвященных бизнесу, процессов корпоративного промоушена и через исследования местных бизнес-элит.78
В первом приближении можно сказать, что этот тип маскулин-ности маркирован как имеющий тенденцию к культивации эгоцентризма, к весьма избирательной лояльности (речь идет даже о лояльности корпорации), к уменьшению чувства ответственности перед другими (если дело не идет о случаях имидж-мейкинга). Ги, Халл и Лэнкшир, исследуя новейшие учебники по менеджменту, заметили наличие в них весьма своеобразного определения предпринимателя в условиях “быстрого капитализма” как персоны, у которой отсутствуют всякие постоянные обязательства, помимо, в сущности, одного — обязательства перед идеей накопления материальных благ.79 Транснациональная бизнес-маскулинность характеризуется ограниченной технической рациональностью (теория менеджмента), что чем дальше, тем больше отдаляется от науки. Транснациональная бизнес-маскулинность отличается от традиционной маскулинности буржуа в одном важном моменте — она характеризуется стремлением к сексуальной свободе, усилением тенденции к потребительскому отношению к женщинам. Сейчас уже совершенно обычным делом считается порнографическое видео в отелях, ориентированных на бизнес-клиентуру, в некоторых частях света процветает индустрия проституции, рассчитанная исключительно на бизнесменов из других стран.
Транснациональная бизнес-маскулинность не требует наличия физической силы, тот “патриархатный дивиденд”, ради которого все затевается, добывается внеличностными, институциональными способами. Тем временем, корпорации все более охотно используют эталонные тела элитных спортсменов в качестве средства маркетинга (бросается в глаза феноменальный рост корпоративного спонсорства в области спорта, который произошел на глазах последнего поколения) и в качестве неявного средства легитимации для гендерного порядка в целом.
871