Мужские исследования:

меняющиеся мужчины в изменяющемся мире

Роберт Коннел Маскулинности и глобализация

© Sage Publications, 1998.

Перевод Яны Боцман выполнен по изданию Robert W. Connell, “Masculinities and Globalization”, Men and Masculinities 1.1 (July 1998): 3-23.

Новейшие исследования в области гуманитарных дисциплин внесли важные изменения в наше понимание маскулинностей и мужских гендерных практик, сделав акцент на плюральности и иерархии маскулинностей, на их коллективном, динамичном характере. Эта цель была достигнута в первую очередь благодаря методам исследования, сфокусированным на частных вопросах проблематики. Однако в мире, где происходят процессы глобализации, мы должны принимать во внимание не только частности, но и весьма широкую сетку существующих структур. Понимание мирового гендерного порядка является необходимым базисом мышления в исследованиях мужского и маскулинности в контексте глобализма. Мы можем проследить появление глобализующих маскулинностей на различных стадиях истории мирового гендерного порядка. Гегемония в современном гендерном порядке связана с паттернами торговли, инвестирования и коммуникации, которые доминируют на Севере. Транснациональная бизнес-маскулинность, институционально базирующаяся на мультинациональной корпоративности и глобальном финансовом рынке, становится доминирующей в мировом масштабе формой.

Этнографический аспект исследования маскулинности

Текущая волна исследований и дебатов по вопросам маскулинности коренится в столкновении женского освободительного движения с проблематикой мужского. Однако потребовалось значительное время для того, чтобы это столкновение произвело на свет новую повестку дня. Наибольшее количество дискуссий по проблеме мужского Гендера в 1970-х и в начале 1980-х было центрировано вокруг концепции мужской половой роли и вновь осознанной в связи с этим проблемы: как мальчики и мужчины социально вовлекаются в такие роли. Не сказать, чтобы существовало очень много эмпирических исследований этого вопроса. Вот почему исследователи были вынуждены использовать более абстрактные методы социальной психологии (а значит, шкалы маскулинности и феминности, которые можно составить при помощи одних лишь ручки и бумаги), чтобы исследовать обобщенные жизненные позиции и ожидания плохо определенных популяций. Самое широкое эмпирическое исследование этого вопроса лишь продолжило основную линию количественных исследований половых различий — которые и сами оставались разочаровывающее незначительными.¹

Концепция унитарной мужской половой роли, однако, подвергалась все большей критике за неудовлетворительное количество упрощений и, главное, за свою неприложимость к исследованиям проблематики власти.² Новые концептуальные разработки были призваны связать феминистские работы об инстуционализированном патриархате, теоретическую работу в области гей-стадиз относительно гомофобии и психоаналитические концепции личности.³ Всевозрастающее внимание уделялось некоторым видам исследований маскулинности, которые производились в полностью описанном локальном контексте, будь то британская типография или сообщества горцев Папуа Новой Гвинеи.⁴ В конце 1980-х жанр эмпирического исследования держался и развивался именно на основе этих идей. В наибольшей степени это касается социологии, но также верно и для антропологии, истории, теории и истории организаций и культурологии. Такое положение принесло плоды в 1990-х, когда было широко признано новое поколение социальных исследований маскулинности и мужчины в контексте гендерных отношений.⁵

Хотя новейшие исследования расходятся во мнениях по вопросу о предмете исследований и его социальном месте, большая часть из них сфокусирована на вопросе о конструкции маскулинности в

[ 853]

тех или иных конкретных местах или в те или иные периоды — например, в семье священника,⁶ в карьере профессионального спортсмена,⁷ в небольшой группе геев,⁸ гимнастическом зале для бодибилдинга,⁹ в классе колониальной школы,¹⁰ в городской полиции,¹¹ группе завсегдатаев баров,¹² в офисе корпорации на пороге важных решений.¹³ Следовательно, мы можем понимать такую интенцию как этнографический момент” в исследованиях маскулинности, поскольку в фокусе исследования находится именно локальное, культурно-специфическое. (Все это, разумеется, не исключает того, что данные работы развертывают и более широкие структурные концепции хотя бы уж для того, чтобы описать характеристики того, что является целью эмпирической работы и ее анализа).

В целом подобные “этнографические” работы внесли свежую струю реализма в дебаты о мужчинах и маскулинности. Они стали чем-то вроде корректива в отношении упрощенчества, в целом присущего теории половых ролей. Они также скорректировали то направление популярной культуры, где столь принципиальные дискускии о половой роли мужчины сводились к мистическим обобщениям мифопоэтического движения и крайним упрощениям религиозного ренессанса.

Богатая детализация исторических и локальных сторон вопроса бросили вызов стратегиям “легких выводов”. Помимо этого выявилось несколько следствий из этого направления исследований в целом. Вкратце, речь идет о следующем:

Плюральные маскулинности. Основной вопрос, которому была посвящена теоретическая работа в 1980-х — многообразие маскулинностей — в настоящее время является достаточно хорошо изученным благодаря описательным исследованиям. Различные культуры и различные исторические периоды по-разному конструировали Гендер. Разительные отличия существуют, например, в отношениях между гомосексуальной практикой и доминирующими формами маскулинности.¹⁴ В мультикультурных обществах определения и предписания маскулинности обычно широко варьируются, например, в Соединенных Штатах, где конкурируют англоязычная и латиноязычная культуры.¹⁵ Настолько же важно и то, что можно выявить множество типов самой маскулинности в границах одной культуры или даже институции. Эти вопросы нашли свое адекватное отображение, например, в исследовании школьного образования,¹⁶ они поднимались и в исследованиях мест работы мужчин,¹⁷ и в исследовании вооруженных сил.¹⁸

854

Иерархия и гегемония. Чистые маскулинности существуют в определенных социальных отношениях, зачастую в отношениях иерархии и исключения. К этому выводу пришли еще ранние теоретики гей-проблематики, обсуждая вопрос о гомофобии. Уже тогда стало ясно, что из этого утверждения напрашиваются далеко идущие выводы. Существуют общие гегемонические формы маскулинности, наиболее почитаемые и желанные в конкретных контекстах. В отношении западной популярной культуры эта тема пространно задокументирована в исследованиях репрезентации маскулинности в медиа.¹⁹ Но гегемоническая форма маскулинности не является наиболее распространенной формой маскулинности. Многие мужчины живут в ситуации напряженности или дистанцирования от гегемонической маскулинности. Некоторые, например, звезды спорта, напротив, принимаются в качестве эталонов гегемонической маскулинности, от них требуют активной жизни в согласии с этим образом.²⁰ Доминирование гегемонической маскулинности над другими формами может быть подспудным, скрытым, а может быть энергичным и насильственным, как это происходит в весьма показательных случаях насилия, связанного с гомофобией.

Коллективные маскулинности. Маскулинности как паттерны гендерной практики поддерживаются и проигрываются не только индивидуумами, но и группами, и институциями. Этот факт стал очевидным после появления пионерского исследования Кокберн,²¹ посвященного неформальной культуре рабочего места, он был подтвержден снова и снова в исследованиях рабочих мест,²² в исследованиях профессионального спорта,²³ в исследованиях школ²⁴ и так далее. Этот аспект должен быть учтен наряду с предыдущими двумя:

институции могут конструировать множество маскулинностей и определять отношения между ними. Иллюстрирующее это утверждение исследование Боррена,²⁵ посвященное гегемонической маскулинности в военно-морском флоте США, показывает, какие разнообразные формы может принимать этот процесс в различных ветвях вооруженных сил.

Тела как арены. Мужские тела не детерминируют паттерны маскулинности, хотя и играют весьма важную роль в судьбе маскулинностей. За мужскими телами ухаживают, их определяют, их дисциплинируют,²⁶ гендерный порядок общества определяет для них формы выхода скопившихся напряжений и формы удовольствий. Но мужские тела — это не табула раса. “Отыгрывание” маскулинности

855

всегда упирается в некоторые границы, например, в разрушение тела индустриального рабочего.²⁷ Маскулинность, которая сочетается с женским телом, рассматривается как аномальная, трансгрессивная, также, впрочем, как и феминность, которая сочетается с мужским телом. Между тем, исследования, посвященные гендерному кроссингу, показывают то направление работы, в котором следует пройти, чтобы поддержать аномальный гендер.

Активное конструирование. Маскулинности не являются чем-то, чье существование является приоритетным по отношению к социальному взаимодействию, это нечто, что начинает существовать, когда люди начинают действовать. Маскулинности активно производят, используя в качестве ресурсов и стратегий то, что доступно в том или ином культурном контексте. Например, Маскулинности в профессиональном спорте не являются продуктами пассивной дисциплины со стороны спортсменов, а, как показал Месснер, являются результатами одобряемого, активного вовлечения в требования, установленные институцией, даже когда речь идет о серьезном ущербе для тела во время “игры на износ” или о накопленных стрессах.²⁸ При изучении процесса усвоения мальчиками маскулинностей, большая часть того, что раньше считалось результатом простой социализации, после более детальных исследований в школах выявилось результатом запутанного и сложного маневрирования в группах сверстников, в классах, в отношениях взрослый-ребенок.²⁹

Противоречия. Маскулинности не являются гомогенными, не являются обыкновенными “стадиями бытия”. Детальное исследование маскулинностей обычно идентифицирует противоречивые желания и мотивы. Например, исследования Кляйна, посвященные бодибилдерам, выявили яркое противоречие между гетеросексуальным определением гегемонической Маскулинности и гомосексуальной практикой, посредством которой некоторые из бодибилдеров оплачивают сам процесс сотворения идеального тела. Психоанализ обеспечил исследования классическими доказательствами внутри-личностных конфликтов.³⁰ Новейшие психоаналитические работы особенно подчеркивают важность конфликтов и компромиссов в границах обоих — гегемонической и подчиненной Маскулинности.³¹ Исследования биографий, на которые оказал сильное влияние экзистенциальный психоанализ, подобным же образом проследили судьбу противоречивых проектов и обязательств применительно к различным частным случаям Маскулинности.³²

856

Динамика. Маскулинности, созданные особыми историческими обстоятельствами, поддаются ре-конструированию. Каждый паттерн гегемонии является объектом борьбы, в которой может проявляться доминантная маскулинность. Хьювард продемонстрировала изменения гендерного “режима” в школах для мальчиков, которые были проведены в жизнь в качестве реакции на изменения в гендерных стратегиях семей, которые являются их постоянными клиентами.³³ Рупер (1991) описал замещение продукт-ориентированной мас-кулинности среди менеджеров-инженеров новой, финансово-ориентированной маскулинностью.³⁴ С 1970-х детальное изучение маску-линности приобрело черты осознанной политики. Исследование Швалби, посвященное одной мифопоэтической группе, по сути дела показало сложность практики и границы самого принципа ре-конструкции.³⁵

Если мы сравним эту картину маскулинности с более ранними парадигмами мужской половой роли, станет ясно, что “этнографический момент” в исследованиях всегда давал весьма важные интеллектуальные плоды. ,

Однако всегда было ясно, что некоторые локальные исследования выходят далеко за пределы своих узких локальных контекстов. Например, мифопоэтическое движение в целом и такое его ответвление, как, например, знаменитое движение Promise Keepers (“Верные слову”) все равно являются частью того спектра, который составляют политики маскулинности. Месснер показал, что в Соединенных Штатах этот спектр включает в себя по меньшей мере восемь конфликтующих повесток дня по вопросу о трансформации маскулинности.³⁶ Исторические исследования, такие, как исследование Филипса,³⁷ посвященные Новой Зеландии и исследования Киммеля,³⁸ посвященные США, проследили изменения в общественном конструировании маскулинности целых стран на протяжении достаточно длительных периодов. Такие исторические реконструкции являются крайне существенными для понимания значения конкретных этнографических деталей.

Я осознаю, что эта логика должна быть пролонгирована на один шаг вперед, причем этот шаг необходимо сделать, ибо только таким образом мы начнем движение к новым задачам для всего поля исследования. То, что происходит в конкретных местах, определяется историей целых стран, но то, что происходит в странах — определяется историей мира. Человеческие жизни, погруженные в контекст времен, сейчас (так же, как это происходило на протяжении длительного времени) испытывают мощное влияние геополитической борь-

857

бы, глобального рынка, мультинациональных корпораций, миграций рабочей силы, транснациональных медиа. Сейчас настало время для того, чтобы именно на основе этого фундаментального факта строить анализ мужского и маскулинностей.

Чтобы понять локальные маскулинности, мы должны мыслить в глобальных терминах. Но как? Именно этому вопросу посвящена данная статья. Я намерен предложить поле исследования для размышлений о маскулинности как о характеристике мирового сообщества, для размышления о мужских гендерных практиках в терминах глобальной структуры и динамики Гендера. Это ни в коем случае не означает исключения этнографического момента в исследованиях маскулинности. Напротив, это — попытка найти способ использовать такого рода исследования более адекватным способом.