313Остановился возле невысокого, очень красивого брюнета в белом

мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким-то высоким

мужчиной. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека

в белом мундире: это был Болконский.

Пьер подошел к князю и схватил его за руку.

— Вы всегда танцуете. Тут есть молодая Ростова, пригласите ее, —

сказал он.

— Где? — спросил Болконский. Он пошел вперед, по направле-

нию, которое ему указывал Пьер. Отчаянное замирающее лицо На-

таши бросилось в глаза князю. Он предложил тур вальса.

«Давно я ждала тебя», — как будто сказала эта испуганная и счас-

тливая девочка, поднимая свою руку на плечо князя Андрея.

Князь Андрей любил танцевать и, желая поскорее отделаться от

умных разговоров, с которыми все обращались к нему, пошел танце-

вать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому

что она была первая хорошенькая женщина, попавшаяся ему на гла-

за. Едва он обнял этот тонкий, подвижный стан и она зашевелилась

так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести

ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодев-

шим, когда, переводя дыхание и оставив ее, остановился и стал

глядеть на танцующих.

№ 75

Это было шесть-семь лет назад, когда я жил в имении помещика

Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил

в поддевке, по вечерам пил пиво и все жаловался мне, что он нигде

и ни в ком не встречает сочувствия. Он жил в саду во флигеле, а я в

старом барском доме, в громадной зале с колоннами, где не было

никакой мебели, кроме широкого дивана, на котором я спал, да

еще стола, на котором я раскладывал пасьянс. Тут всегда, даже в

тихую погоду, что-то гудело в старых печах, а во время грозы весь

дом дрожал и, казалось, трескался на части, и было немножко страш-

но, особенно ночью, когда все десять болышгх окон освещались мол-

нией.

Обреченный судьбой на постоянную праздность, я не делал ре-

шительно ничего. По целым часам я смотрел в свои окна на небо,

на птиц, на аллеи, читал все, что привозили мне с почты.

Однажды, возвращаясь домой, я нечаянно забрел в какую-то

незнакомую усадьбу. Солнце уже пряталось, и на цветущей ржи ра-

стянулись вечерние тени. Два ряда старых, тесно посаженных елей

> 'стояли как две сплошные стены, образуя мрачную красивую аллею.

Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по

еловым иглам, которые тут на вершок покрывали землю. Направо,

в старом фруктовом саду, нехотя, слабым голосом пела иволга, дол-

жно быть старушка. Но вот липы кончились; я прошел мимо белого

дома с террасой и с мезонином, передо мною неожиданно развер-

нулся вид на барский двор и на широкий пруд с купальней, с дерев-

ней на том берегу, с высокой узкой колокольней, на которой горел

крест, отражая в себе заходившее солнце. На миг на меня повеяло

очарованием чего-то родного, очень знакомого, как будто я уже ви-

дел эту панораму когда-то в детстве.

У белых каменных ворот, которые вели со двора в поле, стояли

две девушки. Одна из них, постарше, тонкая, бледная, очень кра-

сивая, с целой копной волос на голове, имела строгое выражение и

на меня едва обратила внимание; другая же, совсем молоденькая —

ей было семнадцать—восемнадцать лет, не больше, — тоже тонкая и

бледная, с большим ртом и с большими глазами, с удивлением

смотрела на меня, когда я проходил мимо, сказала что-то по-анг-

лийски и сконфузилась, и мне показалось, что и эти два милых

лица мне давно уже знакомы. И я вернулся домой с таким чув-

ством, как будто видел хороший сон.

№76

Некто Ивлев ехал однажды в начале июля в дальний край своего

уезда. Тройку лошадей, мелких, но справных, с густыми гривами,

нанял он на деревне, у богатого мужика. Правил ими сын этого

мужика, малый лет восемнадцати, тупой, хозяйственный. Он все о

чем-то недовольно думал, был как будто чем-то обижен. И, убе-

дившись, что с ним не разговоришься, Ивлев отдался спокойной

н абл юдате л ьн ости.

Ехать сначала было приятно: теплый день, хорошо накатанная

дорога; с хлебов, простиравшихся на сколько глаз хватит, дул слад-

кий ветер, нес цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее

было даже туманно.

Иатев поглядел кругом: погода поскучнела, со всех сторон натя-

нуло туч и уже накрапывало — эти скромные деньки всегда оканчи-

ваются окладными дождями. Старик, пахавший возле деревни, ска-

зал, что дома одна молодая графиня, но все-таки заехали.

Ивлев сидел в темнеющей от дождя гостиной, болтая с графи-

ней, и ожидал чая. Графиня все сводила разговоры на любовь и

И 5между прочим рассказывала про своего соседа, помещика Хвощинс-

кого, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был поме-

шан на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодо-

сти. «Ах, эта легендарная Лушка, — заметил Ивлев шутливо, слег-

ка конфузясь своего признания. — Оттого, что этот чудак боготворил

ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости

был почти влюблен в нее, воображал, думал о ней, Бог знает что,

хотя она, говорят, совсем нехороша была собой». — «Да?» — сказала

графиня не слушая.

Наконец босая девка с необыкновенной осторожностью подала

на старом серебряном подносе крепкого чая и корзиночку с печень-

ем, засиженным мухами.

Когда поехали дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. Ме-

ста становились все беднее и глуше. Кончился рубеж, лошади пошли

шагом и спустились в какие-то еще не кошенные луга. Объехали ка-

кую-то старую плотину, потонувшую в крапиве, и давно высохший

пруд — глубокую яму, заросшую бурьяном. На плотине, среди кра-

пивы, мелкими бледно-розовыми цветочками цвел большой старый

куст, то милое деревцо, которое зовут «Божьим деревом».

На бугре, куда вела оловянная от дождевой воды дорога, на мес-

те леса, среди мокрой, гниющей щепы и листвы, среди пней и

молодой поросли, горько и свежо пахнущей, одиноко стояла изба.

Ни души не было кругом, — только овсянки, сидя под дождем,

звенели на весь редкий лес, поднимавшийся за избою, но, когда

тройка, шлепая по грязи, поравнялась с ее порогом, откуда-то выр-

валась целая орава громадных собак, черных, шоколадных, и с яро-

стным лаем залаяла вокруг лошадей. В то же время неожиданно

небо раскололось от оглушительного удара грома, и лошади понесли

вскачь среди замелькавших перед глазами осиновых стволов...

№77

Появление Ибрагима, его наружность, образованность и при-

родный ум возбудили в Париже общее внимание. Все дамы желали

видеть его у себя; он присутствовал на ужинах, не пропускал ни

одного бала и предавался общему вихрю со всей пылкостью своих лет

и своей породы. Но мысль променять это рассеяние, эти блестящие

забавы на суровую простоту Петербурга не одна ужасала Ибрагима —

молодой африканец любил.

Графиня, уже не в первом цвете лет, славилась еще своею красо-

тою, 17-ти лет, при выходе ее из монастыря, выдали ее за человека,