Н.В.Колотова мораль и право: анализ традиции исследования ценностных аспектов проблемы

Осмысление, права в его взаимосвязи с моралью – одна из самых давних традиций истории общественной мысли. В ее основе лежат представления об универсальной значимости права как системы справедливых установлений, создающих условия для свободного осуществления разумной воли. Эта роль права сближает его с моралью, поскольку оба феномена являются социальными регуляторами, и тем самым обеспечивают цивилизованную человеческую деятельность и общение. Понятия справедливости и свободы, будучи основными категориями права, объясняют и природу морали. Современные право и мораль имеют общее поле действия, подчиняясь общим причинно-следственным зависимостям, не сливаясь при этом и не совпадая.

Такая характеристика вязи морали, и права базируется на представлении о том, что право является продуктом естественного развития социума, оно не привносится извне и не навязывается обществу властью. В этом смысле право и закон – разные, хотя и не существующие одно без другого понятия. Возникновение и развитие права подчинено тем же общим закономерностям, что и развитие общественной морали. Нормирование социальной жизни, присущее морали и праву, имеет общие ценностные основания, которые подчеркивают безусловную значимость человеческой личности, нормальных условий ее бытия.

Эти ценностные основания конкретизируются в каждой из систем по-разному. Право строит свои принципы на ценностях формального равенства, справедливости, заключающейся в эквивалентности предоставлений и получений, деяний и воздаяний, свободы как первого условия осуществления правовых отношений. Моральные ценности сложнее определить однозначно, этому сопротивляется сама природа морали, для которой характерно призвание и «присвоение» всеобщих абсолютных законов индивидуальным моральным сознанием. Тем не менее в качестве объективных значимостей морали можно назвать ценности добра, справедливости (необязательно эквивалентной, а подчас сострадательной и милосердной), свободы как обязательного условия для возможности осуществления, морального выбора.

Фактически речь здесь идет о ценностях двоякого рода. С одной стороны, ценностями являются общезначимые блага, являющиеся смыслом и условием жизни человека. Это ценности-объекты, ценности-цели. К ним относится, например, жизнь, свобода, справедливость. С другой стороны, ценностью обладают, и сами принципы, механизмы, институты, с помощью которых осуществляются и защищаются ценности первого рода. Это инструментальные ценности, ценности-средства, без которых ценности-цели не могут существовать. Именно они содержатся в правовых институтах и моральных нормах. Они не совпадают друг с другом по содержанию, но правовые ценности нуждаются в своеобразной моральной «поддержке», в соответствии ценностям моральным. Мораль при этом может быть применена – как это делает, например, школа естественного права – в качестве основания для критики и оценки норм права.

Задача данной статьи – обоснование на историческом материале тезиса о том, что взаимосвязь морали, и права может быть представлена как отношение таких нормативно-ценностных систем, которые вступают во взаимодействие для обеспечения и защиты базовых ценностей современного общества. Такое взаимодействие возможно только между системами, достигшими своей развитой формы, а потому автономными. Оно происходит по модели «сложения потенциалов», в процессе которого мораль, не только выступает одним из атрибутов обоснования права, но и дополняет его, способствуя защищенности базовых ценностей цивилизации.

Однако результаты реального «сложения потенциалов» права и морали не всегда характеризуются дополнительной защищенностью совместно регулируемых явлений. Возможен и обратный случай, когда разнонаправленные моральная и правовая оценки социальной нормы обусловливают, противоречия, возникающие при ее осуществлении. О возможности такой разнонаправленности известно давно. Она, в частности, выражается в разных подходах к понятию справедливости, долга, обязанности. Еще Софокл в трагедии «Антигона» описал случай несовпадения общей (фактически трактуемой с точки зрения морали) справедливости и справедливости, которой придается форма правовой нормы. Именно первую справедливость – справедливость морально обусловленного естественного права – имела в виду Антигона, утверждающая, что вопреки запрещающему закону она должна совершить похоронный обряд над телом своего убитого брата.

Другой классический пример – взимание долга с неплатежеспособного должника. Этот случай широко дискутировался в немецкой юридической литературе ХIХ в. связи с предложенным с позиций позитивизма Р. Иерингом анализом литературного «дела Шейлока» из драмы Шекспира «Венецианский купец». Речь шла о требовании кредитора выполнить соглашение о выплате, ему процентов «фунтом человеческого мяса». Дискуссия разгорелась вокруг вопроса о том, какими соображениями (соответствия норме права или представления о справедливом, в котором правовое и моральное не существуют друг без руга) должен руководствоваться суд, принимая решения по таким неоднозначным делам.

Очевидно, столкновения конкретных моральных правовых ценностей остаются атрибутивной чертой взаимоотношений морали и права и на современном этапе. Однако подобная разнонаправленность права и морали практически незаметна, когда речь идет об общезначимых, в определенном смысле безусловных ценностях цивилизации. Именно о таких общих значимостях писал Аристотель как об «общих для всех, признаваемых таковыми всеми народами, если даже между ними нет никакой связи и никакого соглашения относительно этого» (Риторика, 1, 13, 1373b, 10), например, таких, которые входят в этико-правовые конструкции, прав человека. Именно их Э. Ю. Соловьев назвал «суть чистым воплощением права, т.е. безусловно общественного дозволения известных элементарных условий граждански-политического бытия».

Наиболее полно общность ценностных оснований морали и права воплощается в этико-правовых конструкциях прав человека. Она же проявляется в фактическом совпадении некоторых правовых и моральных норм, которые таким совместным «дублирующим» регулированием подчеркивают особую значимость защищаемых ценностей. К ним относятся прежде всего ценности жизни, свободы, собственности. В этих случаях право и мораль взаимодействуют друг с другом как взаимодополняющие ценности.

Современное представление о ценностном взаимодействии морали и права естественным образом опирается на анализ исторической логики развития их взаимоотношений. В анализе традиции осмысления нрава в тесной связи с категориями морали нас интересует прежде всего тот факт, что изменение ценностных приоритетов от эпохи к эпохе оборачивалось конкретными изменениями в теоретической правовой мысли и в практической нормативной жизни. И хотя эти изменения рассматриваются здесь через призму научно-теоретической проблемы взаимоотношения права и морали, эта проблема является своеобразной моделью для изучения кардинальных сдвигов в ценностном отношении к миру.

Для пояснения сказанного обратимся к историческому материалу.

Известно, что учения античного времени не ставили под сомнение этическую значимость права. Космологические умозрение древних греков и римлян отражало господствующий в то время цельный, нерасчлененный способ познания мира. Правомерность и нравственность поведения человека оценивались одной общей мерой «дике» – правом-справедливостью.

Ценность права отождествлялась с его огромным нравственным значением, проявляющимся в необходимости «хороших» законов, «справедливых» правителей, «правильных» форм правления. Пифагорейцы, например, считали законопослушание высокой добродетелью, а Сократ характеризовал его как, непререкаемый долг гражданина. Платон ставил «умеренное пользование свободой» (т.е. право) в качественную зависимость от того, «есть ли в душе добродетели», а Аристотель подчеркивал, что человек, живущий вне закона и права, – «наихудший из всех».

И дело здесь не только в слитности восприятия «законного» – «нравственного» – «справедливого», являющейся следствием единого космологического умозрения древних мыслителей. Они умели различать и дифференцировать эти понятия. Это хорошо видно из платоновских рассуждений о том, что «закон никак не может со всей точностью и справедливостью охватить то, что является наилучшим для каждого, и это ему, предписать», или из аристотелевского понятия «правда».

Аристотель не только осознавал, что нравственность, естественная справедливость шире и богаче, чем право, но и подчеркивал, что они могут не совпасть друг с другом в «правде». Это несовпадение проявляется, по Аристотелю, в частности, в том, что «охотнее обращаются к суду посредников, чем к суду публичному, потому что посредник заботится о праве, судья – о законе, для того и изобретен суд посредников, чтобы могла торжествовать правда» (Риторика, 1, 13, 1374b, 20).

Можно сказать, что нераздельность и взаимообусловленность правового и нравственного представлялась в то время ценностью, характеризуемой определениями: «хорошее», «должное», «справедливое». Поэтому применяющееся различение права и закона вполне можно описать различием «искусственного» права (закона, человеческого установления) и естественного права («разумного», вечного, божественного) .

Иными словами, сложившаяся зависимость морали и права носит не причинно-следственный характер, который предполагал бы выведение сути права из сути морали. Это зависимость логическая, когда одно понятие является необходимой стороной другого. В понятие права кроме «чисто» юридического компонента эквивалентности и равенства вкладывался смысл ценностного абсолюта, нравственного приоритета, и с этих позиций право интерпретировалось как вневременное проявление воздающей справедливости. Таким образом, нормативная дифференцированность права и морали, свойственная античности, еще не означала их автономности и дифференцированности в качестве различных ценностных систем.

Средние века стали новым этапом во взаимоотношениях морали и права. Как убедительно показал на большом историческом материале А. Я. Гуревич, мораль и право в этот период уже не являлись синонимами, различаясь как внутренняя область и «сверхиндивидуальная сила». Закон при этом не терял своего абсолютного и тотального нравственного значения, а взаимоотношение права и нравственности вытекало из соответствия того и другого религиозным ценностям средневекового общества.

Общность системы ценностей выражалась отношении к закону как неоспоримому универсальному установлению, в котором особое значение имеют юридический статус и процедура. Но постепенно в этой общности развивался дуализм между нравственными абсолютами христианства (безусловная любовь к ближним, всепрощение) и конкретными обязательствами договорных отношений, ценных своей инструментальной обеспеченностью. Нравственное сознание, ориентированное на моральные абсолюты, уже не могло более оставаться в одних рамках с юридическими форматами жизни. Эта тенденция получила свое выражение как в становлении системы нрава, автономной от моральных установлений, так и в дальнейшем теоретическом размежевании права и закона.

Однако это размежевание по-прежнему относилось только к нормативной характеристике и не содержало еще представлений о возможности разных ценностных подходов к правовому закону и закону государства. Противоправное поведение продолжало рассматриваться как однозначно греховное. И только в этом качестве оно могло быть противопоставлено праведному.

Так, Августин Блаженный различал «моральное» поведение – добровольное соблюдение праведниками законов, и «легальное» – принудительное следование установленным нормам: «Благодать же подлинно помогает, дабы каждый был закона исполнитель, без каковой благодати он, под законом ходящий, будет только закона слышатель» (О благодати и свободном произволении ХП, 24). Он трактовал как естественное, так и позитивное право с позиции единства ценностного приоритета – божественного права. В этом смысле Августин противопоставлял не два вида нормативной обязанности, а исполнение закона во имя подлинной и безраздельной веры, с одной стороны, и исполнение, основанное на одном лишь «слышаньи», приводящее к «познанию греха», – с другой.

У Августина разница «легального» и «морального» действия определялась в общих ценностных рамках как, минимум и максимум исполнении одной и той же абсолютной нормы, а вовсе не как правовое и моральное, поведение.

Сложная классификация законов Фомы Аквинского тоже не служила цели разграничения религиозного и позитивного законов – любой из них считался законом в той мере, в которой он соответствовал высшему разуму. Фома Аквинский, как и Августин, полагал, что человеческий закон может выполняться под угрозой принуждения и наказания, но добродетельные люди могут обходиться и без страха перед санкцией. Однако он добавлял, что существование наказаний оказывает воспитательное воздействие на развитие у людей прирожденных, нравственных качеств. Таким образом, в понятии человеческого закона у Фомы Аквинского правовое и моральное существовало одновременно ля общих целей.

Можно сказать, что критерий ценности закона в средние века был един для этических, для правовых становлений. Он в самом общем виде содержался в соответствии любых земных законов высшему, божественному разуму. В этом смысле норма права могла быть «хорошей» или «плохой» не потому, что соответствовала или не соответствовала естественному, моральному праву, а потому, что она должна была соответствовать общей теологической трактовке хорошего и плохого.

Иное, положение вещей было характерно для Нового времени. Именно в этот период произошел кардинальный поворот как в определении смысла права и его самостоятельного ценностного содержания, так и в подходах к морали, которые сразу же нашли свое отражение и в правопонимании, и в правоприменении.

В основу изменений в правопонимании была положена философия естественного права, которая противопоставила себя позитивизму иным набором проповедуемых правовых ценностей. Эти ценности содержали в себе критическую установку по отношению к социальному неравенству и политическому произволу и обусловливались доверием к воле человека, к его разуму.

И не случайно этот ценностный ряд был заключен в этико-юридические теории, «переводящие» обновленный моральный язык в логику юридических формул. Таковы и прирожденные прав личности, договор как способ взаимоотношений между человеком и государством, и аксиома о разумной и социальной природе людей. Философия естественного права Нового времени различила нормативный и аксиологический подходы к праву, считая первый проявлением инструментальных функций права, а второй – выражением абсолютной ценности права «по понятию». И в той мере, в какой право мыслилось в контексте своего безусловного ценностного содержания, оно могло сопоставляться с моралью в статусе разных, но взаимодополняющих ценностно-нормативных систем.

Теоретическое осмысление ценностной самостоятельности морали и права как основания для их взаимодополнения стало предметом исследования в классических концепциях просветительной традиции, представленной такими именами, как Гоббс, Юм, Монтескье, Беккариа, Вольтер, Руссо и др. И хотя тема права в этих концепциях по-прежнему оставалась темой, моральной философии, право уже осмысливалось не просто как конкретизация и детализация моральных обязанностей, а как феномен, приобретающий свой высший смысл и значение в совокупности с этическими категориями. Иными словами, .идеал и легитимность права виделись в его обусловленности моралью.

Конечно, не разу обусловленность права моралью стала трактоваться как, признак их развитости и автономности. Так, Т. Гоббс традиционно отличал право от морали указанием на природу правового авторитета, сообщаемую ему государственной властью. Нормативный порядок, по его мнению, должен устанавливаться естественными законами, т. е. фактически законами совести, нравственной обязанностью. Именно такая моральная обеспеченность порядка связывалась Гоббсом с правовой справедливостью. И ее суть состояла в абсолютном подчинении распоряжениям суверена и невозможности изменить характер сложившихся властных отношений.

Такие представления Гоббса о естественном, законе Э. Ю. Соловьев назвал типичным примером условно-императивного истолкования морали: понимания ее в качестве всеобщего инструментального рецепта достижения безопасности и счастья. И действительно, всеобщий характер требований естественного закона у Гоббса являлся следствием не разумной и моральной природы человека, а одинаковой опасности естественного состояния «войны всех против всех». «Естественный закон» у Гоббса, хотя и служит переложением «золотого правила этики», действует как официальный закон, обеспеченный силой государственного воздействия.

Нормативный порядок, в котором нет никакой моральной безусловности и который строится на необходимости и силе, должен подкрепляться какими-то иными внешними механизмами. У Гоббса это принцип неограниченности прав верховного суверена, приоритет государства перед индивидом. Учение Гоббса иллюстрирует прямую зависимость между императивным истолкованием морали и сведением права к узаконенной воле правителя. Естественный закон, лишенный внутренней, моральной мотивации, превращается в запретительную норму, охраняющую патерналистский порядок.

Уже раннебуржуазное Просвещение ХVIII в. отрицало возможность сведения правовых функций к нормам традиционной патерналистской нравственности, а следовательно, возражал против включения в право ценностей патернализма. Только право с его началами формального равенства и независимости может служить основой справедливого порядка в обществе.

Роль морали в ее взаимодействии с правом состоит в другом. Свое значение для права она может иметь лишь в смысле определения пределов вмешательства государственной власти, разграничения внутренней области человеческой индивидуальности, безразличной ля закона, и внешней области как сферы его действий, для которой необходимы правовое регулирование и защита.

Такую роль в праве играет, например, понятие «моральная автономия», разработанное И. Кантом и конкретизированное им как «способность быть господином себе самому». «Моральная автономия» означает запрет государственного и вообще любого официального вмешательства в сферу внутренних убеждений, принципов и притязаний индивида, не касающихся свободы других граждан, юридическую презумпцию доверия к его воле разуму. Это понятие конкретизирует представление об индивидуальных правах человека, которые подпадают под государственное воздействие лишь в случае нарушения интересов других лиц. И в этом смысле право мыслится как система, логически «вторичная» по отношению к морали, обусловленная значимостью моральной личности.

Раннебуржуазные концепции естественного права включили в понятие права ценностно-этический аспект. Он либо содержался в правовой системе, либо выносился за ее пределы с помощью таких понятий; как «правовой идеал», «метафизика права». При этом имелось в виду прежде всего достижение соответствия между индивидуальным ценностным выбором человека, совершаемым под воздействием моральной установки, и необходимостью следовать правовой норме. Поэтому в естественно-правовых конструкциях действующее право соотносилось со смыслом общечеловеческих ценностей, индивидуальных прав, с естественным .и разумным порядком вещей. Из такого «надпозитивного значения» права выводился его гуманистический смысл и общечеловеческая ценность.

Таким образом разграниченные, право и мораль получили возможность проявить свою действительную общность. Нравственность и право определялись как типы обязывания свободного человека, по Канту – как категорические должествования. Они действуют на едином поле социальных связей, и их гармоничное взаимоотношение обеспечивает стабильность нормативного порядка. Эти общие черты морали и права, исследованные правовой мыслью в Новое время, позволяли сравнивать их как две универсально значимые ценностно-нормативные системы общества.

В рамках данной статьи нет возможности рассмотреть все этапы, которые проходило развитие представлений о взаимоотношении ценностей морали и права. Тем не менее необходимо сказать о таком возможном негативном их взаимодействии, которое проявляется как отказ от права по причине его недостаточной моральности. Это явление было особенно распространено в России, и его можно рассматривать как укорененную тенденцию в нашей правовой культуре.

Например, А. Валицкий в своем исследовании правовой мысли России конца прошлого – начала нынешнего века говорит о том, что традиция рассмотрения права с точки зрения его идеальной первоосновы связана с моралистическим подходом к правовым, явлениям, фактически отождествляющим право и нравственность. Эта традиция была очень распространена в среде российской интеллигенции того времени, искавшей особых путей развития для своей страны и полагавших. что сильная традиционная нравственность. должна порой заменить несправедливое право.

Такой подход невольно готовит теоретическую базу для распространения правового нигилизма, понимаемого как отказ от права ради возможности жить по меркам общинной, солидаристской морали. «Моралистической» тенденции в российском правоведении конца ХIХ – начала ХХ в. противостояла другая, либеральная, представители которой стремились, преодолеть традицию пренебрежения правом, сведения его роли к конкретизации простейших нравственных, заповедей. В частности, об том писал Б. Кистяковский в своем знаменитом эссе «В защиту права». Он полагал, что притупленность правосознания русской интеллигенции и отсутствие интереса к правовым идеям являются результатом застарелого зла – отсутствия какого бы то ни было правопорядка в повседневной жизни русского народа.

В качестве примера различного подхода к ценностным основаниям взаимоотношения права и нравственности можно, привести полемику между религиозным философом Вл. Соловьевым и либеральным, правоведом Б. Н. Чичериным по поводу соотношения права и нравственных норм.

Вл. Соловьев, стремясь к воплощению в земных формах положительного добра, определял право как «принудительное требование определенного минимального добра», как «определенный минимум нравственности». Правовой минимум добра включал обеспечение всем людям права на «достойное существование», осуществление которого предполагало введение некоторых ограничений индивидуальной свободы.

По мнению Б. Н. Чичерина, разница между нравственностью и правом не может быть количественной («минимум» или «максимум»). Она качественная, или, как сказали бы мы сегодня, вытекающая из разности их ценностных оснований. Он писал, что подчинение права нравственности (как части целому) было бы равносильно признанию необходимости введения морали принудительными мерами, уничтожению как нравственности, так и права. Б. Н. Чичерин считал невозможным юридическое определение нравственных обязательств, он усматривал в том попытку уничтожения свободы совести и введения государственной нравственности. Самим же Чичериным различие между правом и нравственностью определялось как качественная разница между законом «правды» (юридической справедливости) и законом любви.

Упрек сторонникам концепции «право есть минимум морали» был предъявлен не за идею правового обеспечения элементарных правил общежития (которую, как известно, разделял видный немецкий юрист Г. Еллинек). Возражение вызывало стремление представить право в виде инструмента реализации нравственных идеалов и тем самым исказить и природу права, и характер его взаимоотношений с моралью. Кроме того, теория фактического отождествления, права и простейших нравственных заповедей влияла на распространение представления о «факультативной» роли Права, что приводило к идее отказа от правовых отношений из-за их содержательной «бедности», жестокости и эгоистичности.

Проблематика дискуссий о взаимоотношении права и морали, получивших в России особое развитие ХIХ в, не потеряла актуальности и по сей день. Российская правовая мысль до сих пор ищет способы оптимального сочетания правовых и моральных ценностей. Страна, которая в своей истории в силу различных причин достаточно часто пренебрегала правовыми ценностями, сейчас стоит перед задачей огромной важности – так скоординировать свою правовую систему, чтобы содержащиеся в ней ценности были востребованы гражданским обществом, не пересекались с его нравственными приоритетами. Сделать это сегодня тем более непросто, поскольку в современном обществе сосуществуют и конкурируют между собой различные ценностные системы.

Но в чем бы ни усматривалась роль нравственности в ее отношениях с правом – в идеальном ли прообразе права, в невмешательстве права в сферу моральных устремлений индивида, в подчинении праву как долгу и т.д., право, не теряя качество правового, может и должно выполнять ценностную функцию наряду с моралью. В этом смысле право является одной из абсолютных ценностей человеческого бытия, делающей возможным утверждение: «Человек есть существо юридическое».