§ 6. Тело и жизнь

Если же отвлечься от свободы как от владения соб­ственным телом и его органами или имущества в от­ношении собственных возможных действий, то идея владения с наибольшей чистотой выступит в отноше­нии к телу и жизни другого человека, идея же иму­щества — в отношении к возможному действию дру­гого человека. Между двумя этими граничными пунк­тами развертывается понятие собственности вообще. Первый соответствует существу семейного права, второй относится к праву обязательств. В первом слу­чае имеет место лишь проявление естественного права общности в отношении ее членов: это право есть ее свобода. Во втором — адекватное выражение общественного отношения вообще, каковое состоит в переходе такой части свободы из одной избиратель­но-волевой сферы в другую. Действительная собст­венность (как право в отношении вещей) в обоих по­нятиях есть распространение свободы, которая (как право в отношении существ или лиц) простирается в первую очередь на другую свободу, а равно и на

274

275

вещи. Поэтому право общности на тела ее членов с необходимостью распространяется на все предметы, принадлежащие этим членам как ей самой; и потому нет разницы в том, воплощается ли переданная часть свободы в каких-либо действиях по оказанию услуг или же в предоставлении какой-либо определенной вещи, а значение или ценность первых может оцени­ваться тем же способом, каким определяется цен­ность вещей как более осязаемая. Но из всех вещей, рассматриваемых как органическая собственность той или иной общности, ближе всего к человеку стоят животные, вскармливаемые и воспитываемые им для подмоги в его трудах; они принадлежат дому, а дом образует тело простейшей общности как таковой. Но первовещью [Ur-Sache], на которой в самом прямом смысле слова «оседают» человеческие общности, яв­ляется земля и почва. Ее отрезки и части принадле­жат каждой отдельной свободной семье, насколько последняя выводится из общности более высокого уровня как естественная сфера ее сущностной воли и ее действия. Параллельно членению и формированию народа происходит разделение и освоение страны, которая все же сохраняет свое единство и остается общим для всех благом, с более или менее широкими связями и следствиями. Сколь бы многого тут ни до­бивался труд, он все же только улучшает условия сво­бодного роста растений, поддерживает и стимулирует производительную силу самой земли, подготавливает к потреблению принесенные ею созревшие плоды. Иное дело, когда труд создает новые вещи, форма ко­торых столь же, а может быть, и более важна для пот­ребления, как и вещество, из которого они создаются. Форму им придает дух и рука отдельного человека, художника, ремесленника. Но чрез него здесь трудит­ся и создает что-либо для себя весь дом, членом кото­рого — отцом, сыном или слугой — он является, об-

276

щина, в которую он входит как гражданин, или цех, которому он принадлежит как товарищ и мастер. Об­щность сохраняет за собой верховную собственность на произведения его труда, даже если потребление уступается ему одному в качестве естественной при­вилегии и как следствие его авторства. Но действи­тельное потребление осуществляется, в свою очередь, либо всей общностью (в его естественном и регуляр­ном протекании), либо отдельным человеком. Естест­венное потребление, направленное на предмет как та­ковой, состоит либо в его немедленном использова­нии, либо в его сохранении в целях последующего потребления или дальнейшего производства. В любом случае здесь имеет место более полное усвоение, ов-нутрение [Verinnerung] или ассимиляция: даже в том случае, когда, к примеру, драгоценный метал зарыва­ется в землю в виде сокровища, ведь сама-то земля и составляет органическую собственность общности. Этому противоположно потребление посредством ов-нешнения [VerauBerung], на деле — непотребление. Хорошо известны слова классического автора, в кото­рых затрагивается это различие: «К примеру, собст­венно употребление обуви есть обувание, всякое же другое — овнешнение. Ибо если кто выменивает для себя деньги или пропитание у другого, нуждающегося в обуви, то он тоже использует обувь как обувь, но только не в собственном смысле; ведь возникла-то она не ради обмена». С другой стороны, обмен есть единственное совершенно произвольное потребле­ние. Он сам есть адекватное выражение простого акта избирательной воли, действие, осуществляемое с осмотрительностью. Поэтому он предполагает у инди­видуума способность к сравнению, расчету, и притом полагает только его одного, не рядом с другим инди­видуумом, а напротив него. Там, где в качестве субъ­екта одной стороны вместе выступают многие, они

277

должны мыслиться как собрание, способное к приня­тию решений, и потому равное естественному лицу. Как подвергаемый овнешнению предмет, или мено­вая ценность, вещь представляет собой товар. Для того, в чьей собственности он находится, товар есть не более чем средство приобретения других товаров. В силу этого существенного свойства все товары как таковые равны друг другу, а все различия между ними сводятся к чисто количественным. Выражением этого равенства являются деньги. Все товары потен­циально суть деньги, т.е. способность эти деньги при­обретать. Деньги есть потенция всех товаров, т.е. спо­собность приобретать какие-либо из них. Поэтому деньги есть избирательно-волевая сфера вообще, по­нятая как вещь. Также и отдельное действие, которое может покинуть сферу свободы и стать предметом контракта, т.е. неким обязательством, как таковое имеет меновую ценность и может быть приравнено к определенной сумме денег. «Но обязательствами ста­новятся только те действия, которые могут приобрес­ти такой внешний характер и тем самым способность подчиняться чужой воле подобно вещам. Но для этого следует предположить, что такие действия имеют имущественную ценность или могут быть оценены в деньгах» (Savigny. Obligationenrecht. 1. S.9 [Савиньи. Право обязательств. 1. С.9]). И наоборот, обеща­ние, данное относительно вещей, обладающих мено­вой ценностью, а потому, в частности, денежное обе­щание, или обязательство, само может служить и иметь хождение в качестве денег. Как выражение одной из форм избирательной воли, а именно реше­ния, обещание, поскольку оно принимается, само об­ладает властью приобретать товары или деньги, само является имуществом. Принятие обещания вообще должно само по себе мыслиться как предмет некой (молчаливой) договоренности, общественной конвен-

ции, при которой основанием для предоставления не­кому лицу такого «кредита» служит та или иная, все равно каким образом обосновываемая, степень вероят­ности того, что такое обещание будет сдержано, обя­зательство выполнено, «вексель» оплачен или реали­зован. Стало быть, такие кредитные знаки подобны деньгам и выполняют свою функцию с тем большим совершенством, чем больше такая вероятность близка к уверенности и достоверности. Но это означает, что деньги как обязательство и обязательство как деньги являются совершенным и абстрактным выражением общественной собственности или имущества, т.е. вы­ражением несомненной власти над чужой, по приро­де своей свободной, но в данном случае связанной из­бирательной волей.