Вопросы и задания:

1. Выпишите основные даты жизни Н.М. Карамзина вместе с датами важнейших событий в истории России той поры. Современником каких крупных исторических событий стал писатель?

2. Законспектируйте статью Ю.М. Лотмана «Эволюция мировоззрения Карамзина (1789–1803 гг.)» (см. примечания к теме).

3. 2. Прочитайте приведенный ниже отрывок из книги В.В. Сиповского «Н.М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника», посвященный философским взглядам Геллерта, на которых строилось воспитание в пансионе Шадена: «Воспитание сердца – вот главный, основный принцип педагогики Геллерта. Так как, по его мнению, голос сердца в нравственной жизни человека выше голоса рассудка, то на образование своего сердца должно обратить особое внимание; надо в себе воспитывать «вкус к нравственности», чтобы «любовь к доброму, отвращение к злому» сделались в конце концов органическими потребностями души. «Управление страстями» и «доверенность к Творцу» – вот главные средства достигнуть самоулучшения. И венцом этого самосовершенствования будет счастье, которое в глазах Геллерта отождествлялось со «спокойствием души», истекавшим из блаженного сознания, «что ты добр и справедлив». Образцами добродетели, вечными спутниками идеального человека были, по Геллерту, «почтение и любовь к Богу, умеренность желаний, власть над страстями, справедливость и любовь к людям <...> прилежание и трудолюбие в избранной работе, терпеливость в несчастьи, кротость, доверие к божественному Промыслу». Как эти идеи философа-моралиста повлияли на юного Карамзина?

4. Назовите основные переводы Карамзина, сделанные в 1770–1780-е гг. Как характеризует литературную позицию молодого писателя выбор произведений?

5. Прочтите отрывок из книги С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука», посвященный знакомству мальчика Сережи Багрова с журналом «Детское чтение для сердца и разума» (глава IX. Сделайте выводы о реакции читателей на журнал молодого Карамзина.

6. Прочитайте повесть «Евгений и Юлия». Отметьте в тексте приемы «чувствительного» повествования (эмоциональную лексику; риторические вопросы; восклицания; инверсии и т.п.). Сделайте вывод о значении повести в творческой эволюции Карамзина-сентименталиста.

Тема 3. «письма русского путешественника» н.М. Карамзина: художественные искания и обретения

Важное значение для становления личности Карамзина-писателя имела его поездка по Европе с 18 мая 1789 по 15 июля 1790 гг. Причины, заставившие Карамзина пуститься в заграничное путешествие, объясняются исследователями по-разному. Возможно, он имел тайное поручение московских масонов наладить контакты с масонскими ложами Западной Европы; однако ко времени отъезда писателя из России уже наметилось расхождение его с масонством, и позднее, на следствии после ареста Н.И. Новикова в 1792 г. члены новиковского кружка указывали, что поездку в Европу Карамзин предпринял как частное лицо, не имея от них никаких поручений. Очевидно, главной целью путешествия было самообразование, желание молодого писателя своими глазами увидеть мир западноевропейских стран, воочию познакомиться с их историей и культурой. Не меньшее значение имело и желание рассказать обо всем виденном русскому читателю – в известной мере открыть Европу, увиденную глазами человека эпохи Просвещения, подвести итог вековому сближению России с миром западноевропейской цивилизации.

Во время своего путешествия Карамзин посетил Германию (Пруссию, Саксонию), Швейцарию, Францию и Англию. Он встречался со многими видными философами и писателями: в Германии с И. Кантом, И.Г. Гердером, К.Ф. Виландом, видел И.-В. Гете; в Швейцарии ему удалось посетить места, связанные с жизнью Ж.-Ж. Руссо; в Париже Карамзин-путешественник стал свидетелем событий Французской революции, слушал в Национальном собрании речи О.Г. Мирабо, М. Робеспьера и других вождей революции. Глубокий интерес к жизни Европы, ее истории, культуре, современному состоянию политики и экономики нашел отражение в книге «Письма русского путешественника», впервые сделавшей Карамзина по-настоящему известным русскому читателю.

Хотя «Письма…» были стилизованы под реальный жизненный документ – словно бы действительно писались «где и как случилось, дорогою, на лоскутках, карандашом», – писал Карамзин в предисловии к изданию, но все же книга не была собранием реальных путевых заметок. Она создавалась по возвращении в Москву, как литературное произведение, в котором писатель имел право на определенную художественную условность и вымысел, стремился не только к документальной точности, но и к художественной выразительности. Особенно помогала в этом эпистолярная форма, которая позволяла свободно беседовать с читателями, как бы превращая их в близких друзей рассказчика. Фрагментарность, отрывочность писем, в которых автор легко переносится с одного предмета на другой, не связан строгими композиционными границами последовательного рассказа, позволила Карамзину расширить рамки произведения, ввести в него множество самых разнообразных описаний европейских достопримечательностей. Кроме того, письма предполагают живой эмоциональный отклик на все, о чем говорится в них, – именно такая свобода повествования и живая эмоциональность и стали отличительными признаками книги молодого путешественника.

Пожалуй, главным художественным открытием Карамзина – автора «Писем русского путешественника» стало создание динамичного повествования, словно складывающегося на глазах самого читателя. Подобно тому, как Пушкин в «Евгении Онегине» будет позволять публике воочию видеть сам процесс создания «свободного романа» – «…большого стихотворения, которое, вероятно, никогда не будет окончено»¹, Карамзин в своей книге – почти за 30 лет перед тем – с удивительной изобретательностью ведет не прекращающийся диалог с читателем. И потому текст «Писем…» ежеминутно меняется на наших глазах. В этой загадочной, многослойной карамзинской книге трудно, практически невозможно найти некий «главный» смысл. Наряду с собственно сюжетом «путешествия», пространственного перемещения героя-повествователя, его знакомства с различными странами, параллельно развертываются и иные линии. Это размышления о путях развития литературы, театра, живописи, об эстетических предпочтениях эпохи, о философских взглядах современников, об истории, наконец, о самих законах повествования, которые действуют в книге и которые Карамзин приоткрывает неискушенному читателю, надеясь таким образом достичь его сочувственного отклика, дать ключ к загадочным законам своей новой поэтики. В сущности, «динамическая», подвижная поэтика повествования в «Письмах...» – эстетический эквивалент, найденный молодым Карамзиным для выражения волновавшей его этической, философской проблемы: показать человека перед лицом истории, движение которой он открывал для себя в самых различных аспектах: наблюдая исторические события, чутко всматриваясь в динамику развития литературы и искусства, улавливая в ходе повседневных встреч с многочисленными попутчиками и собеседниками изменчивость житейских вкусов и пристрастий и постигая «истории» человеческих душ, запутанные и несущие в себе неисчерпаемый источник чувствительности. Все это позволяло вывести некий всеобщий закон времени, которому в равной мере подчинены и натура, и человек, и вся природа вокруг него, и сама цивилизация, судьба которой столь живо интересует молодого Карамзина.

Один из приемов, который используется им для постановки и решения разнообразных проблем, поднятых в книге, – прием сопоставления, позволяющий в наиболее стройной композиционной форме представить богатство и разнообразие жизненных явлений. В книге Карамзина довольно много противопоставлений (национализм – общечеловеческий космополитизм, жестокость – человеколюбие, классицизм – сентиментализм, сады регулярные – сады пейзажные, трагедия французского классицизма – английская трагедия Шекспира и сентиментальная драма в Германии и т.п.). По законам разума он нередко выстраивает свои размышления в логически четкую структуру оппозиций, выводы из которых, казалось бы, напрашиваются сами собой: варварство Средневековья – прогресс Нового времени, гармония природы – суета и ложность светских отношений, спокойная, умиротворенная Швейцария – мятущаяся в революционной буре Франция, регламентированное искусство классицизма – и более свободное, не сковывающее автора и читателя жесткой системой правил искусство новое – зарождающийся в Европе второй половины XVIII столетия сентиментализм и предромантизм. Однако когда то или иное сопоставление оказывается выстроено, Каразмин-повествователь в «Письмах...» отказывается делать то, чего, казалось бы, требует от него Разум, - он зачастую не выбирает одно из двух, словно в силу некоей дружественной симпатии принимая и то, и другое начало. Даже склоняясь к чему-то одному, карамзинский путешественник не берет на себя смелость отрицать нечто иное, и в результате эмоционально-интуитивным путем нащупывает для себя некий закон устройства бытия, воплощением которого и должна была стать сама поэтика «Писем русского путешественника».

Сложность поэтики книги онтологически вытекает из несхематизма бытия и – гносеологически – из необходимости следовать за жизненными наблюдениями, не превращать диалог с живым меняющимся миром в строго заученный монолог о нем. Позднее эта особенность мировидения станет одной из основ для так называемого агностицизма Карамзина (когда время и история разрушат в его глазах просветительскую надежду на торжество Разума). Но здесь, в «Письмах русского путешественника» господствует просветительский оптимизм, однако разум для Карамзина-художника следует за многообразием чувственного восприятия, и это следование не позволяет представленным в книге картинам отлиться в некую единую схему и застыть в виде заранее заданных узнаваемых художественных форм и идейно-философских построений.

Центральной проблемой книги Карамзина стало сопоставление России и Европы. В отличие от многих авторов, обращавшихся к теме путешествий и в Древней Руси (когда это были в основном путешествия в в Святую землю), и в начале XVIII века, Карамзин отказывается в своих «Письмах...» противопоставлять Россию другим странам. Для карамзинского путешественника Россия и есть Европа, и потому бессмысленно рассуждать, что лучше, а что хуже. Историк С.Ф. Платонов писал об этом: «В произведениях своих Карамзин вовсе упразднил вековое противоположение Руси и Европы как различных и непримиримых миров; он мыслил Россию как одну из европейских стран и русский народ как один из равнокачественных с прочими нациями». На страницах книги писатель много размышляет о том, сколь важно не разъединение, а соединение людей: «Путь образования и просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом», «Не забывайте благороднейшего своего имени – имени человека!», которое выше и значительнее имени Германца, Швейцарца или Англичанина...

В «Письмах...» созданы достаточно сложные, многогранные изображения европейских государств. Карамзинский путешественник смотрит на них, анализирует и принимает лишь то, что действительно достойно уважения; он не боится замечать и недостатки.

Германия – «германский мир» – предстает перед карамзинским героем в нескольких своих составляющих. Он посещает Пруссию, Саксонию, улавливая различия уклада этих княжеств, подчеркивает и внутреннее единство их как частей некоего целого: общий уклад, национальный характер жителей, природа германских земель – благодатная, светлая, щедрая к людям, здесь живущим. Ее изображение проникнуто идеей благоустроенности, аккуратной продуманности и изобилия, царящих там, где достигают истинной гармонии усилия человека и дарующая сила щедрой натуры. В типичной картине Германии у Карамзина живописно чередуются «…то обширные поля с прекрасным хлебом, то зеленые луга, то маленькия рощицы и кусты, как будто бы в искусственной симметрии расположенные». Привлекает внимание Карамзина-повествователя и таинственно-мрачная средневековая история Германских земель. Он глубоко интересуется немецкой философией, – и вершиной духа германской нации становится для путешественника общение с ее мудрецами – Кантом, Рамлером, Морицом, Виландом, Гердером. Философских дух, пронизывающий для молодого путешественника сам воздух Германии, будоражит не только его любознательный разум, но и чувства. Живые эмоциональные ассоциации пробуждает у него Лейпциг, встреча с которым вызывает у карамзинского героя воспоминания о юношеских надеждах, а в контексте «авторского» плана повествования позволяет Карамзину «встроить» в текст автобиографический мотив, понятный лишь узкому кругу лично близких читателей. «Здесь-то, милые друзья мои, желал я провести свою юность; сюда стремились мысли мои за насколько лет перед сим; здесь хотел я собрать нужное для искания той истины, о которой с самых младенческих лет тоскует мое сердце! – Но Судьба не хотела исполнить моего желания!».

Национальный характер германцев вызывает уважение путешественника, который восхищается их аккуратностью, трудолюбием и склонностью к экономии. Однако отталкивающей чертой уклада жизни в Пруссии становится для карамзинского героя прежде всего чрезмерная военизированность повседневного быта и мелочное участие власти в делах обыкновенных людей (чего стоят хотя бы нелепые «прусские допросы», над которыми тонко иронизирует путешественник!).

Страницы «Писем…», посвященные пребыванию карамзинского героя-путешественника в Швейцарии, были подробно проанализированы М.В. Ивановым¹, статья которого стала, по существу, методологической основой для изучения обобщенного «образа» страны, представленного в карамзинском повествовании. Согласно мнению исследователя, «мир Швейцарии» выступает для Карамзина во многом идеальным, благодатным, абсолютно устроенным государством – как в социально-политическом плане, так и в нравственном, и даже в эстетическом смысле. Швейцария – руссоистская утопия, открывающая путешественнику те возможности, которые таит в себе естественность как универсальная ценность мира природного и человеческого. На фоне естественной красоты и разнообразия швейцарской природы развертывается идиллически-счастливая жизнь людей – простых, не гонящихся за суетными идеалами знатности и богатства, чувствительных и милосердных. Сам социально-политический быт швейцарских кантонов представляется путешественнику воплощением естественного здравого смысла и свободы, позволяющей людям жить своей жизнью, по внутреннему гуманному побуждению принося плоды личных усилий в копилку общего благополучия. В нравственном быту швейцарцев, по мнению путешественника, нет места обману, коварству и предательству; во взаимоотношениях людей здесь царит истинно братская любовь и отзывчивость бедам и радостям ближнего.

Художественным обобщением карамзинских размышлений, своеобразным абрисом швейцарского мира становится в книге «Песня цирихского юноши» – одно из первых в русской литературе «стихотворений в прозе», созданное Карамзиным: « <…> Отечество мое! Ты все в себе вмещаешь, чем смертный может наслаждаться в невинности своей. В тебе прекрасен вид Природы; в тебе целителен и ясен воздух; в тебе земныя блага рекою полною лиются. <…> Мы все живем в союзе братском; друг друга любим, не боимся, и чтим того, кто добр и мудр. Не знаем роскоши, которая свободных в рабов, в тиранов превращает. На что нам блеск искусства, когда Природа здесь сияет во всей своей красе – когда мы из грудей ея пием блаженство и восторг? Отечество мое! Любовию к тебе горит вся кровь моя; для пользы твоея готов ее пролить; умру твоим нежнейшим сыном».

«Мир Франции» на страницах «Писем…» обычно оценивался сквозь призму историко-политических размышлений Карамзина, в свете глубокого интереса писателя к событиям Великой французской революции и его неоднозначного к ней отношения. Если Германия для Карамзина – преимущественно страна философии, Швейцария – природы и нравственности, то Франция может быть обобщенно оценена в этом ряду как страна ожившей, воплотившейся истории, представшей не столько в эмоционально-романтическом, сколько в рациональном, политическом духе. Выполняя свою просветительско-образовательную программу, Карамзин насыщает «французские» страницы книги историческими сведениями о местах, достопримечательностях, которые посещает его путешественник. Как воплотившаяся история предстают в «Письмах…» Париж, Лион и другие французские города. Франция для путешественника – страна городов, движение по которым составляет внешний план путешествия; она – страна богатейшей истории, что рождает временную динамику в повествовании; но она же – страна интереснейшей повседневной культуры, светского общения, увеселений и т.п., и для того, чтобы представить их в повествовании, Карамзин-повествователь несколько затормаживает движение путешественника, давая тем самым и читателю возможность внимательнее вглядеться в достопримечательности Парижа, Лиона или других городов, в театральные постановки и картины, парки и уличную толпу, прислушаться к голосам салонных остроумцев и зафиксировать развитие революционных событий…

Исключительно интересовавшие Карамзина события французской революции оцениваются им прежде всего с учетом исторической перспективы. Можно сказать, что именно стремление увидеть, какими причинами была порождена революция и, возможно, какими историческими следствиями чревата она как для Франции, так и для всей Европы, всего человечества, составляет уникальность книги Карамзина как исторического свидетельства, оставленного современником эпохальных событий. Его путешественник – не участник, он зритель происходящего, – но зритель глубоко заинтересованный, за его показным равнодушием легко угадывается стремление в немногом увидеть целое, по только складывающимся тенденциям понять перспективы развертывающегося процесса. И пусть первые читатели «Писем русского путешественника» не имели возможности познакомиться с его историко-политическими взглядами в полном объеме: на страницах «Московского журнала» в 1791-1792 гг. не была опубликована та часть книги, в которой изображались революционные события во Франции; кроме того, письма, посвященные Французской революции, подверглись значительной переработке в конце 1790-х гг., когда Карамзин уже имел возможность в полном объеме оценить масштаб совершившихся исторических потрясений¹. Однако размышления повествователя о возможных итогах революции полны смутных, но неизменных опасений: «Легкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо. Французская Монархия производила великих Государей, великих Министров, великих людей в разных родах; под ея мирною сению возрастали науки и художества; жизнь общественная украшалась цветами приятностей; бедный находил себе хлеб, богатый наслаждался своим избытком.... Но дерзкие подняли секиру на священное дерево, говоря: мы лучше сделаем! Новые республиканцы с порочными сердцами! разверните Плутарха, и вы услышите от древнего, величайшего добродетельного Республиканца, Катона, что безначалие хуже всякой власти!».

Историческое значение революционных событий осмысливается Карамзиным не только в чисто политическом, но прежде всего в нравственно-философском аспекте, вызывая почти элегические размышления повествователя о неизбежных и трагических противоречиях природы и истории. «Боже мой! сколько великолепия в физическом мире (думал я), и сколько бедствия в нравственном! Может ли нещастный, угнетенный бременем бытия своего, отверженный, уединенный среди множества людей, хладных и жестоких, – может ли он веселиться твоим великолепием, златое солнце! твоею чистою лазурью, светлое небо! вашею красотою, зеленые луга и рощи? Нет, он томится; всегда, везде томится, бедный страдалец! Темная ночь, сокрой его! Шумящая буря, унеси его... туда, туда, где добрые не тоскуют; где волны океана, океана вечности прохлаждают истлевшее солнце!...». История есть часть органического развития того творческого потенциала, что реализуется в нравственном мире с той же закономерностью и силой, что в мире физическом. Но человек, вставший на пути хаоса и разрушения, вступает в противоречие с законами самой жизни – и в равной мере толкает историческое развитие к трагическим потрясениям и катастрофам.

Английские страницы «Писем…» начинаются с целого ряда реминисценций из «Сентиментального путешествия» Л. Стерна (именно по его следам идет путешественник во время своего пребывания в Кале, перед самым отплытием на пакетботе в Англию). Потому-то, определяя общий «дух» Англии, карамзинский герой, пытаясь оценивать мир вокруг себя сквозь призму чувственных впечатлений, подобно стерновскому Йорику видит Англию «землею красоты» и уподобляет Британию острову нимфы Калипсо: «Ваш остров есть остров волшебства, очарования. Горе бедному страннику!».

Однако стилизация стерновского подхода к изображению довольно быстро уступает место иному, более ориентированному на уже знакомую по французской части книги стилистику путеводителя (популярного описания достопримечательностей страны). И параллельно представлению русскому читателю достопримечательностей Британии, Карамзин-повествователь вновь создает целостный, обобщенный, эмоционально окрашенный образ. Господствующим здесь является мотив полноты, довольства, экономической развитости страны. Именно на этом основывается сравнение Англии и Франции: в первой карамзинский путешественник видит утопически «естественное» воплощение экономического богатства и процветания, тогда как во второй присутствует лишь роскошь, которая отнюдь не способствует процветанию всех, но напротив, неизбежно толкает народ к обнищанию, а государство к гибели: «Лондон прекрасен! Какая разница с Парижем! Там огромность и гадость, здесь простота с удивительною чистотою; там роскошь и бедность в вечной противоположности, здесь единообразие общего достатка <…> там грязь и мрачная теснота, здесь все сухо и гладко – везде светлый простор».

Английские впечатления путешественника настраивают на философский лад, и в духе «географической» теории национального характера он усматривает в этом «…деятельность Английского климата». Подчеркивая положительные стороны уклада жизни англичан (развитие промышленности, довольство, стремление к здравомыслию, достаток, умение ценить обыкновенные радости жизни, и прежде всего радости родства, отсутствие пристрастия к чему-то вычурному), Карамзин-повествователь, тем не менее, замечает и то, что вызывает огорчение чувствительного сердца. Англичане очень дружелюбны, но часто бывают самодовольны и жестоки к беднякам, выпавшим из жизни. По замечанию путешественника, англичане жестче относятся к беднякам именно в своей стране, они уверены, «…что в Англии, где всякого роду трудолюбие по достоинству награждается, хороший человек не может быть в нищете; из чего вышло у них правило: кто у нас беден, тот недостоин лучшей доли…». И чувствительный карамзинский герой не может сдержаться, оценивая этот обычай, для него это правило поистине ужасно: «…Здесь бедность делается пороком! Она терпит, и должна таиться! Ах! Если хотите еще более угнести того, кто угнетен нищетою, пошлите его в Англию: здесь, среди предметов богатства, цветущего изобилия и кучами рассыпанных гиней, узнает он муки Тантала!».

Особое значение в книге Карамзина приобрел образ главного героя-повествователя. Карамзинский путешественник – человек эпохи Просвещения. Он оправляется в путь с верой в мудрость человека, его способность к плодотворной деятельности, направленной на всеобщее благо. Отсюда изначально оптимистичная установка: он отправляется в путешествие с радостью и надеждами: «Путешествие питательно для духа и сердца нашего. Путешествуй, ипохондрик, чтобы исцелиться от своей ипохондрии! Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество! Путешествуй, кто только может!». Душа карамзинского человека открыта впечатлениям окружающей его жизни, он готов учиться у европейцев, радуется любым успехам просвещения. Сам Карамзин так характеризовал своего героя: «Все интересует его: достопримечательности городов, малейшие различия в жизни их обитателей, монументы, воскрешающие в его памяти исторические события; следы великих людей, которых уже нет на свете; приятные ландшафты, вид плодородных полей и безбрежного моря. То он посещает развалины заброшенного старинного замка, чтобы без помехи предаться там мечтам и блуждать мыслью во тьме прошедших веков, то он является в дом к знаменитым писателям» – подобная заинтересованность всем вокруг исподволь передавалась читателю.

Книга Карамзина сыграла большую роль в развитии русской прозы конца XVIII – начала XIX вв. Ее воздействие испытали на себе практически все авторы «путешествий» той поры: определенная реакция на карамзинское описание Европы присутствует и у более поздних писателей – у Ф.М. Достоевского («Зимние заметки о летних впечатлениях», «Идиот», «Бесы»), И.С. Тургенева («Дым»), Л.Н. Толстого (рассказ «Люцерн»). Книга Карамзина еще при жизни автора, в 1799–1804 гг. была переведена на немецкий, французский, английский, польский языки. Однако первые следствия публикации «Писем…» оказались связаны для Карамзина не столько с радостями, сколько с огорчениями. Сложный многоаспектный замысел писателя, а в особенности непривычная поэтика его книги вызвали целый ряд резко критических отзывов. Бывшие масонские наставники Карамзина увидели в его книге лишь мелочные подробности быта, зарубежные рецензенты, не знавшие о «французских» страницах книги, возмутились тем, что Карамзин столь мало сказал в них о важнейшем событии современности – Французской революции.

Тем не менее, найденные в «Письмах русского путешественника» принципы художественного отражения мира во всей его сложности и многоаспектности, а также разработанные Карамзиным приемы живого, динамичного повествования способствовали тому, что его книга впервые в русской литературе XVIII в. сделала художественную прозу настоящим искусством, не менее интересным и достойным внимания серьезного читателя, чем поэзия. В дальнейшем найденные художественные принципы были развиты Карамзиным в его прозе 1792–1803 гг.