Интерпретация Виктора Ерофеева

Успех российского концептуализма гораздо больше заключается в социальном напряжении, нежели в напряжении эстетическом. При ослаблении этого напряжении концептуализм начинает провисать на всех своих уровнях, если только не пытается прорваться в сферу экзистенциального. У Пригова это получается меньше, чем у других (Кабакова, Рубинштейна, Сорокина). В основном он распространяет своих персонажей на уровне социальном. Поначалу представлявшийся как страшная кровоточащая рана в литературе позднейшего советизма, Пригов постепенно превращается в сугубо абсурдистский текст, связанный со всеми деформациями социальной жизни. Советский персонаж, который руководит текстом, — кучер этого текста, в карете которого Пригов едет всю жизнь. Этому кучеру необходимы постоянны'! встряски, плохая дорога, вечная жалоба на это состояние.

Своего пика творчество Пригова достигает тогда, когда все социальные стереотипы уже сложились, подготовлена иная ментальность, готовая посмотреть на эти стереотипы со стороны, но еще не произошел сам взрыв, уничтожающий стереотипы. 1980-1987-й — годы абсолютного цветения Дмитрия Александровича, когда он становится просто королем. Присущее всему концептуализму паразитирование на формах изживающей себя культуры любопытным образом превращается у Пригова в ассенизаторство, выполнение функции санитара леса, который помогает изживанию в культуре того, что превратилось в падаль. Это необходимо для спасения культуры Любой экстремизм Пригова и словесный (допущение мата), и тематический (допущение ужасов и ужасиков), и тем более эстетический может получить смысл именно в плане «санитара леса».

Пригов способствует раскрепощению сознании, его концептуальная деятельность вызывает у слушателей катарсис. Но, раскрепощая сознание, он не дотрагивается до подсознания, не выходит на экзистенциальный уровень (как, например, Зощенко, Хармс). И если у Хармса мы ощущаем всю степень безысходности, а у Зощенко - депрессивность, вылезающую из-под каждого слово, то Пригова в большей степени ведет воля к успеху. Дальнейшая его функция будет скорее функцией памятника культуры (в самом лучшем смысле), если только Дмитрий Александрович не сумеет забыть, что он Дмитрий Александрович, и не попробует осуществить попытку выхода к экзистенциальному.

Интерпретация Алексея Медведева

В поэзии концептуалистов склонны видеть лишь игру с различными идеологическими и эстетическими контекстами, носителями которых является не лирический герой - alter ego автора, а автор-персонаж, сознание которого полностью отчуждено от сознания подлинного .автора, остроумное осмеяние и разоблачение этих контекстов. Но поэзия Пригова продолжает нравиться и после того, как осмеиваемые контексты исчезли. Это объясняется тем, что его стихи - не просто критика и разоблачение, это и критика самого себя в процессе критики. «Механизм», используемый Приговым, соотносим с термином «pas» Дерридо, который переводится с французского одновременно как «шаг» за пределы, преодоление, критика и как «нет» - отрицание, приостановка этого «шага», не дающие ему затвердеть в банальной однозначности противопоставления. Пригов не следует стратегии Просвещения, направленной на расчистку сознания от заполнивших его предрассудков. В его стихах не автор (читатель) разоблачает тот или иной дискурс, а дискурс разоблачает сам себя, демонстрируя те подавленные зоны неоднозначности, которые с легкостью позволяют вывернуть его наизнанку. Именно пульсация между анонимным и индивидуальным, трагическим и комическим, автором и персонажем, коннотацией и денотацией, контекстом и референтом позволила концептуальной поэзии остаться в живых даже после смерти того идеологического и эстетического контекста, который вызвал ее появление.