Глава 2. Понятие постэкономического общества

Приоритет в обозначении одной из основных стадий развития цивилизации как экономической эпохи безусловно принадлежит К.Марксу. В Предисловии к «К критике политической экономии» он ввел понятие экономической общественной формации (oekonomische Gesellschaftsformation), которым определил значительную эпоху истории, объединяющую целый ряд существенно отличающихся друг от друга периодов. К.Маркс писал: «в общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации; ..этой (курсив наш - В.И.) общественной формацией завершается предыстория человеческого общества»1.

Концепция экономической общественной формации сыграла важную роль в системе материалистического понимания истории. Обозначая данным термином целый ряд достаточно разнородных общественных форм, основоположники марксизма выделили в развитии человечества эпоху, на протяжении которой объективные элементы хозяйственной жизни проявлялись наиболее непосредственным образом и в наибольшей степени воздействовали на всю социальную структуру. Экономическим они считали такой способ взаимодействия между членами социума («форму общения»), который определяется не религиозными, нравственными или политическими, а в первую очередь производственными факторами.

Таким образом, самым общим определением экономического общества в марксовом понимании является обозначение его как периода истории, основанного на превалировании материальных интересов в качестве главного мотива деятельности людей и предполагающего существование институтов частной собственности, индивидуального товарного обмена и эксплуатации. Отсюда вытекает и понимание исторической ограниченности данного периода. В трактовке этого вопроса К.Маркс и Ф.Энгельс проявили высокую степень последовательности и корректности.

С одной стороны, говоря о том, что экономическая общественная формация включает в себя целый ряд способов производства, и отмечая, что капиталистическая система отношений формируется «на такой ступени развития экономической общественной формации, которая уже сама есть результат целого ряда предшествующих этапов развития»2, они отмечают, что буржуазный строй, являясь воплощением принципов экономической организации социума, не исчерпывает собой экономической эпохи.

С другой стороны, полагают, что этот тип общественного устройства подготавливает основные материальные предпосылки для устранения всей экономической системы как целого; именно капиталистическое развитие приводит к тому, что «уже несколько десятилетий история промышленности и торговли представляет собой лишь историю возмущения современных производительных сил против современных производственных отношений»3.

Экономическая форма общества в марксистской теории обозначает период, характеризующийся эксплуатацией, классовым делением общества и товарно-денежными отношениями и завершающийся с отрицанием указанных черт. Социумы, сменявшие друг друга в рамках данной эпохи, базируются на связях экономического порядка, их развитие обусловлено в первую очередь эволюцией хозяйственного базиса, а прогресс выражается прежде всего в разделении труда и следующей за ним экспансии товарно-денежных отношений. Подчиненное экономическим законам и развивающееся вместе с прогрессом товарных связей общество эволюционировало по пути, определяемому хозяйственными закономерностями, что позволило К.Марксу заявить: «я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно-исторический процесс»4.

Этот подход определил теорию общественной трансформации, по которой революции, опосредующие становление и преодоление экономической общественной формации, были названы социальными, а все прочие революционные по своей форме события, в том числе отмечавшие смену способов производства внутри экономической эпохи, - революциями политическими. Последние порождаются взаимодействием между хозяйственным базисом общества и его социально-политической надстройкой и не знаменуют собой радикальных изменений в динамике и направленности эволюции экономической общественной формации.

Следует отметить обстоятельство, которое никогда не рассматривалось в рамках ортодоксальной марксистской теории. Мы имеем в виду единственное «противоядие», позволяющее избегнуть революционного отрицания экономического строя. Говоря, что скоро «социальная революция станет неизбежной», К.Маркс подчеркивал, что подобное произойдет только случае, «если до тех пор не изменится… сама человеческая природа»5. Именно проблемы и последствия изменения таковой и станут центральным элементом нашего исследования постэкономического общества.

Значение марксовой теории экономической общественной формации не может быть в должной мере понято без осмысления причин, побуждавших ее автора столь часто использовать введенный им термин. Их, на наш взгляд, по крайней мере три. Во-первых, понятие экономической общественной формации было и остается единственным, в рамках которого развитие социальных структур от азиатских общин до капиталистического способа производства может быть рассмотрено как внутренне единый процесс эволюции ряда фундаментальных отношений, определяющих характер общественного целого. Во-вторых, только в этом случае исследование буржуазных производственных отношений действительно становится ключом к познанию докапиталистических форм производства; основоположники марксизма не раз подчеркивали, что более развитое общество позволяет глубже исследовать законы эволюции ему предшествующих. И, наконец, только эта теория в полной мере подчеркивает значимость грядущей социальной революции как залога не только освобождения пролетариата, но и преодоления элементов вторичной эпохи, препятствующих развитию общества на принципиально новой основе, на базе максимального развития личных качеств каждого из составляющих его индивидов.

Мы убеждены, что марксова концепция общественных формаций - комплексное теоретическое построение, способное подсказать ответ и на многие актуальные вопросы нашего времени. Она не смогла в полной мере проявить свой глубинный методологический и прогностический потенциал, оказавшись поставленной на службу апологии пролетарских революций, приведших к становлению псевдосоциалистической системы советского типа. Попытки восстановить аутентичность марксовой исторической доктрины, предпринимавшиеся в 60-е гг., натолкнулись на усиление догматических тенденций в начале 70-х, а аналогичные усилия, возобновившиеся в конце 80-х, завершились вместе с крахом коммунистических режимов.

Ситуация в западной политэкономии была существенно иной. В течение XIX и первой половины XX века большинство авторов, обращавшиеся к проблеме периодизации общественного прогресса, подходили к ней с точки зрения выделения не классов, а систем организации производственной деятельности, что имело глубокие основания в европейской философской традиции, подчеркивавшей эволюционный характер движения социума. Мы уже говорили о теориях стадий хозяйства, в том числе пастушеской, земледельческой, земледельческо-мануфактурной и земледельческо-мануфактурно-коммерческой (Ф.Лист6), замкнутого домашнего, городского и народного хозяйства (К.Бюхер7), естественного натурального, денежного и кредитного хозяйства (Б.Гильдебранд8), индивидуального, переходного и социального хозяйства (В.Зомбарт9).

Однако никто из тех авторов не предпринял оценки его развития посредством выделения в нем экономической эпохи. Последнее обстоятельство весьма показательно и имеет свои причины.

Во-первых, существуют лингвистические проблемы использования понятия «экономическая эпоха». В немецком языке понятия «Oekonomie» и «Wirtschaft» существуют как взаимодополняющие и в значительной мере соответствуют русским «экономика» и «хозяйство». В трудах немецких и австрийских исследователей, ранее доминировавших в области хозяйственной истории, проводилась достаточно четкая грань между теорией хозяйства (Wirtschaftstheorie), к которой относились и исторические вопросы, и политической экономией (politische Oekonomie), область каковой ограничивалась прежде всего проблемами производственных отношений современного общества, воспринимавшихся в первую очередь сквозь призму товарного хозяйства и рыночного обмена10.

С переходом лидерства к англоязычным авторам изменились и терминологические акценты. В отличие от немецкого, в английском языке нет термина, комплементарного понятию «economy» в той же мере, в какой дополняют друг друга термины «Oekonomie» и «Wirtschaft». Понятие «economy» подразумевается как глобальное, охватывающее все формы производственной деятельности, проявляется ли таковая в товарном обмене или остается ограниченной натуральным хозяйством, принимает ли форму народного хозяйства или же не выходит за пределы отдельных замкнутых общностей.

В немецкой научной литературе утвердилось понимание «Oekonomie» как некоторой стадии развития «Wirtschaft», в рамках которой хозяйственные отношения («wirtschaftliche Verhaeltnisse») уже не исчерпываются отношениями непосредственного производства, а существуют как целостная система, дополненная отношениями обмена, денежным хозяйством и другими атрибутами современного общества, в английской же терминологии подобное невозможно.

Если немецкие исследователи разграничивали систему общественного производства, как совокупность хозяйственных и технологических отношений, и народное хозяйство как данность, противостоящую иным существующим в мире экономикам как «Volkswirtschaft» и «Nationaloekonomie», то английские авторы применяют понятие «экономика» даже для обозначения деятельности в домашнем хозяйстве, что воплощено, например, в термине «household economy».

В немецкой терминологии четко присутствует понимание «Wirtschaft» как явления, гораздо более широкого по своей природе, нежели «Oekonomie». Вполне правомерно использование понятия «Geldwirtschaft» для обозначения денежного хозяйства, но при этом совершенно недопустимо описание примитивных стадий общественного развития как «Naturaloekonomie». Характерно, что не только в английском, но и в других европейских языках подобное смысловое различие не может быть отражено в полной мере. Так, книга австрийского историка народного хозяйства А.Допша, озаглавленная автором «Naturalwirtschaft und Geldwirtschaft in der Weltgeschichte»11, получила во французском переводе 1934 г. адекватное по мнению франкоязычного переводчика, но неприемлемое для немецкого методолога название «Economie-nature et economie-argent dans l’histoire mondiale»12. Стоит отметить, что французская терминология все же позволяет выявлять некоторые из отмеченных нами методологических нюансов. Так, Ф.Бродель назвал одну из своих основных работ «Материальная цивилизация, экономика и капитализм», отделив тем самым «материальную жизнь» (vie materielle), которой он обозначал феномен, называвшийся им «примитивной экономикой» (economie tres elementaire), от «экономики» (economie) в привычном для французского читателя смысле13. Английский же перевод книги получил упрощенное заглавие: «Civilisation and Capitalism, 15th - 18th сс.»14, что в известном смысле отразило понимание английской аудиторией соответствующих проблем.

Сомнения в неизменности и вечности феномена, обозначаемого как «economy», фактически незнакомы англоязычным авторам. Отсюда предубеждение против понятия «постэкономического» («post-economic») общества; идея устранения «Oekonomie» как «disappearance of economy» вызывает у них такое же непонимание, какое несомненно было бы выражено и немецкой аудиторией в случае, если бы ей доказывалась возможность исчезновения хозяйства как «Verschwinden der Wirtschaft». Данное обстоятельство серьезно затрудняет использование понятия «постэкономическое общество» в рамках английской терминологии, и, как следствие, в социологической и тем более экономической теории.

Во-вторых, существенные сложности порождает неоднозначное соподчинение в английской терминологии таких понятий, как «экономическое», «индустриальное» и «капиталистическое» общество. Большинство авторов с той или иной степенью четкости отмечают, что капиталистический строй представляет собой элемент экономической организации общества. Понятие «экономический» часто используется для нужд конкретного анализа, однако за ним сохраняются такие признаки, как рациональность поведения человека, исчислимость условий и результатов деятельности, контролируемость производственного процесса и, что наиболее существенно, обусловленность хозяйственной активности рыночными показателями производительности и эффективности. Одним из последних примеров такого подхода - определение «экономической компании» («economic company»)15 как хозяйственного института, относящегося к индустриальной эпохе и противопоставляемого новым формам организации производственной деятельности, основанным на распространении нематериальных стимулов и мотивов. Таким образом, понятие капиталистического общества оказывается более узким, чем понятие экономического строя; последний воспринимается в большей мере как теоретическая абстракция, скорее как набор определенных черт, а не реальное историческое состояние.

Что касается соотношения понятий капиталистической системы и индустриального строя, то в последние несколько десятилетий они утвердили исследователей в понимании и первого, и второго как не только теоретической данности, но и реальных этапов исторического прогресса. Признавая капитализм порождением индустриальной системы, отмечают, что индустриальный строй, сформировавшись в недрах феодального общества, несет в себе заметные элементы добуржуазных систем, поэтому полное отождествление его с капиталистическим способом производства ошибочно16.

Рассматривая характерные черты индустриальной системы, Э.Гидденс в первую очередь обращает внимание на то, что в ней материальные факторы хозяйства приобретают доминирующее значение, которое и определяет особое положение производства по отношению к прочим сторонам общественной жизни. В подобной ситуации организационные формы, порожденные использованием машинной техники и массовым производством, распространяются на социальную сферу и начинают регулировать любые виды человеческой активности. Между тем, говоря о капитализме, он акцентирует особое внимание на экономических отношениях, указывая, что главным признаком буржуазного строя является не только господство экономических форм в производстве, но и распространение их на многие другие типы социальных взаимоотношений; три из четырех выделяемых им основных признаков этого общества содержат указания на его экономический характер17.

В данной ситуации оказывается, что понятия материальных и экономических отношений не тождественны; первое охватывает более широкий круг .явлений, нежели второе. В этом вопросе можно опереться на авторитет таких известных авторов, как Ф.Бродель и Дж.Арриги; они выделяли понятие материальной жизни («vie materielle», «material life») как адекватное обозначение той стадии общественного прогресса, которая предшествовала развитию капиталистического отношения. Не имея возможности обозначить среду становления буржуазных порядков в качестве комплекса экономических отношений, они именуют ее товарным хозяйством («market economy), а более ранние периоды - неэкономическими («non-economic»)18.

Современные авторы избегают излишне решительных формулировок, когда речь заходит о терминологическом обозначении современной трансформации. Одни склонны полагать, что таковая устраняет лишь индустриальный тип производства, не подрывая капиталистической организации хозяйства в целом; в этом случае понятие «постиндустриальный капитализм»19 не несет в себе неразрешимого противоречия. Другие считают, что новый тип социума можно смело называть посткапиталистическим, так как в его рамках преодолеваются важнейшие фундаментальные черты буржуазного общества - собственность одного из классов на основные средства производства, многие формы проявления стоимостных отношений, изменяются методы управления и организации хозяйства20; в этом случае оказывается, что устранение индустриального и капиталистического общества либо синхронизировано, либо разделено достаточно непродолжительным временным промежутком.

Последняя точка зрения кажется нам более верной, однако нельзя не отметить еще одного важного обстоятельства. Как справедливо указывал Д.Белл, современная технологическая революция не устраняет индустриального типа хозяйства, а дополняет его новым измерением. Происходящая вследствие этого трансформация воздействует на производственные отношения не только внутри новой информационной сферы, но и радикально преобразует их и в рамках более традиционных секторов хозяйственной системы. Поэтому вполне допустимо утверждение, что индустриальный строй не устраняется с преодолением капиталистического способа производства в строгом смысле данного понятия. Более правилен тезис, что индустриальный тип организации производства не только возникает раньше капиталистического, но и существует в исторической перспективе дольше этого последнего.

Соотношение понятий капиталистического, экономического и индустриального обществ не прояснено окончательно. На наш взгляд, капиталистический тип производства - наиболее узкий термин; обозначаемое им явление возникает после формирования основ индустриального хозяйства, а его преодоление вполне возможно в условиях, когда эта форма общественного производства еще сохраняет определенное значение для развития социума. Понятия же экономического и индустриального общества более абстрактные и соотносятся друг с другом как относительно близкие сущности. Сложно предположить, что развитие машинного производства могло происходить без ориентации на спрос, предъявляемый на внутреннем и внешнем рынках. Развитие экономических интересов и экономической формы связи между индивидами шло параллельно со становлением индустриального хозяйства.

Если обратиться к современности, легко заметить, что экспансия новых производственных отношений становится возможной только в той мере, в какой снижается роль рыночных регуляторов и ослабевает давление на человека экономической необходимости. Можно утверждать, что процессы преодоления индустриальной и экономической систем также тесно связаны. Выводы могут быть следующими. Прежде всего, понятия экономического и индустриального общества, хотя и не идентичны или даже близки по кругу охваченных ими явлений, представляются, если так можно выразиться, «неконфликтными»; основанные на их использовании концепции не могут быть названы антагонистическими по отношению друг к другу. Далее, капиталистический строй является одной из частных форм проявления как экономического, так и индустриального обществ, хотя и отражает их наиболее развитые состояния. Наконец, преодоление индустриального общества не только создает предпосылки для устранения экономического порядка, но и в значительной мере является таковым.

В-третьих, содержание термина «economy» ограничено распространившимися подходами к изучению экономических проблем. Если первоначально существовало достаточно четкое разделение между предметами политической экономии как науки о производственных отношениях и фундаментальных закономерностях развития общественного хозяйства, и относительно частных экономических наук, то к середине XX в. это различие фактически исчезло. Сформировалась дисциплина, получившая название «economics» и ознаменовавшая соединение в рамках одного научного направления анализа процессов и явлений, далеко не всегда соответствующих друг другу по уровню абстрактности. Возникло мнение о фактическом тождестве процессов, являющихся предметом изучения «economics» и составляющих экономическую жизнь общества.

Подобная ситуация имела важные последствия. С одной стороны, сужение кругозора исследователей, рассматривающих большинство хозяйственных проблем с исключительно утилитарных позиций, объясняя все потребностями и стремлениями «экономического человека» в том его смысле, который был заложен еще работами А.Смита. С другой стороны, такой подход вызвал контрреакцию: все больше авторов признают, что «economics» не объясняет многие социально-экономические явления; что когда «культура и экономика, мир предметный и мир символический оказываются разделенными»21, новые хозяйственные процессы уже не находят адекватного объяснения в рамках привычной теории, а экономическая наука в ее общепризнанном виде оказывается весьма уязвимой22. В таком контексте возникает стремление вывести экономическую теорию за пределы концепций, объясняющих рыночное равновесие серией уравнений и формул. Как отмечает О.Джиарини, экономическая наука в последние десятилетия являлась «теорией индустриального общества («economics of industrialization»), а не теорией хозяйства («of the economy»), которое включает также все активы и усилия, направленные на повышение благосостояния. Экологические и иные движения нацелены на реабилитацию тех не выраженных в денежной форме ценностей и тех видов активности, которые содействуют увеличению богатства, но оказываются в маргинализованном состоянии или не принимаются в расчет в традиционной экономической системе»23.

Этот момент сегодня тем более важен, что в условиях повышения комплексности общественной структуры социальные и экономические факторы становятся связанными настолько тесно, что «оказывается бессмысленным спорить о степени важности тех и других в условиях, когда между этими двумя сферами человеческой активности уже нет границы»24. Преодоление прежнего понимания пределов экономических процессов происходит как по мере осознания того, что даже традиционные экономические институты во все большей мере становятся социологизированными25, так и по мере нарастания проблем, затрудняющих прежние формы хозяйственных оценок, что наиболее заметно на примере стоимостных показателей и пропорций обмена современных информационных благ26. Таким образом, все более очевидно, что понятие «экономика» заведомо шире понятия индустриального хозяйства, хотя оно также не охватывает всех закономерностей хозяйственного развития на современном этапе.

Отмеченное выше объясняет место, отводимое термину «постэкономическое общество» в современной западной науке. В период бурного развития новых представлений, когда теория постиндустриального общества переживала эпоху становления, а методологические и терминологические поиски были наиболее активными, некоторые авторы пытались определить будущее состояние социума как постэкономическое. Впервые это сделал в конце 60-х годов Г.Кан в докладе в Гудзоновском институте в Нью-Йорке27, повторив это определение в книге, написанной им совместно с А.Винером по проблемам технологических изменений28. Позже данное понятие применил в своей наиболее известной работе Д.Белл, однако у него оно не несло серьезной теоретической нагрузки29. С середины же 70-х годов общепринятым стал термин «постиндустриальное общество». Более того, ряд исследователей склонились к отрицанию самой возможности преодоления экономической формы социального взаимодействия. Так, Д.Белл уже в следующей работе указал, что «обстоятельством, неизбежным для любого общества… является невозможность освободиться от экономических критериев». Он утверждал, что «люди постоянно меняют оценки своих потребностей и то, что прежде было их желанием, становится настоятельной необходимостью, ограниченность же ресурсов остается весьма существенным фактором»30. Поэтому основой обмена по-прежнему остается соотношение редкости благ с их полезностью, представляющееся автору главной характерной чертой экономической организации.

Мы полагаем, что на современном этапе развития, когда становится очевидной нетождественность экономической и хозяйственной сфер, когда все более явным оказывается разрыв между экономикой и другими сторонами социальной жизни, термин «постэкономическое общество» может стать важным элементом общетеоретических построений. Здесь, на наш взгляд, необходимо отметить ряд важных обстоятельств.

Во-первых, понятие постэкономического общества базируется на триадичной концепции общественного прогресса и методологически близко понятию общества постиндустриального. Во-вторых, в условиях информационной революции многие хозяйственные процессы уже не являются экономическими в той мере, в какой они оставались таковыми в рамках индустриального общества. Отсюда предпосылки для признания наличия в современном хозяйстве как экономических, так и неэкономических компонентов, а значит и для преодоления негативистского отношения к понятиям «неэкономический» или «постэкономический».

Наконец, утрачивает свое прежнее значение такой сугубо экономический момент, как утилитарная мотивация деятельности индивидов, а материальные интересы перестают полностью доминировать над общественным производством.

В подобной ситуации появляются основания не только обратиться к анализу неэкономических аспектов современного хозяйства, но и трактовать общество, формирующегося в результате их развития, именно как постэкономического. Таким образом, данное понятие может превратиться в инструмент не только структурного анализа, но и осмысления перспектив развития цивилизации.

Говоря о постэкономическом обществе, мы имеем в виду комплексную социальную систему, переход к которой ознаменован не отрицанием внешних поверхностных черт, присущих «economic system» как таковой, а преодолением глубинных закономерностей и отношений, отличающих экономическое общество от прочих видов хозяйства. Поэтому мы имеем в виду не отдельные изменения социальной структуры, воплощенные в «post-economic society» Г.Кана и Д.Белла, a «post-oekonomische Gesellschaft» в его марксовом понимании.

Основой для противопоставления доэкономического, экономического и постэкономического обществ является, на наш взгляд, существующая в этих типах социумов система соподчинения индивидуальных интересов. На протяжении всей истории поведение человека задавалось материальными интересами; однако их значение в доэкономическую и экономическую эпоху было различным. В первом случае весь комплекс хозяйственных связей исчерпывался отношениями непосредственного производства, и каждый человек мог удовлетворять свои материальные потребности лишь в той мере, в какой это удавалось сделать всему примитивному сообществу. Материальные интересы были одномерными, они как бы находились на одной линии, совпадающей с направлением социального интереса. Граница между доэкономическим и экономическим типами общества проходит там, где человек начинает осознавать свой материальный интерес как противоположный интересам других людей и сообщества в целом. С этого момента возникает огромное количество различных интересов, взаимодействующих друг с другом в рамках мира, представляющегося двумерным, когда интересы, уже различимые по масштабам и направлению, по-прежнему лежат в единой плоскости, задаваемой их материальным характером. Переход к постэкономической эпохе в рамках данной логики означает становление многомерного мира, характерного прежде всего тем, что интересы человека начинают радикально выходить за пределы, задаваемые одним лишь стремлением удовлетворить свои материальные нужды.

Концепция постэкономического общества рассматривается нами в двух аспектах. С одной стороны, так же как Д.Белл говорил в свое время о постиндустриальном обществе как о теоретической конструкции31, призванной в первую очередь упорядочить знания о современном мире и обозначить приоритеты в исследовании хозяйственных, социальных и иных проблем, мы предлагаем некую абстракцию, позволяющую обнаружить внутренние источники и наиболее вероятные перспективы социального прогресса. С другой стороны, постэкономическое общество рассматривается нами и как конкретно-историческая реальность. Именно в этом аспекте данный тип общества разительно отличается от постиндустриального; если последнее добавляет к прежнему состоянию лишь новое измерение32, то первое радикально меняет наиболее принципиальные элементы социального порядка и делает возникающий общественный строй непохожим на прежние его формы. В силу этого качественного отличия от постиндустриальной парадигмы необходимо первоначально рассмотреть экономическое и постэкономическое общества как этапы социального прогресса, и лишь после этого обратиться к внутренней структуре нового общества.

Определяя возникающее общество как постэкономическое, мы противопоставляем его экономической общественной формации в ее марксовом понимании - гигантской эпохе, включающей в себя разнообразные социальные устройства, от античных полисов до капитализма. Поэтому задача исследования постэкономической перспективы предполагает решение ряда крайне важных вопросов, относящихся к обнаружению черт, общих всем историческим состояниям, объединяемым в понятии экономического общества. Важность эта особенно заметна в ситуации, когда ни примитивизированная концепция «общественно-экономических» формаций, ни теория индустриального общества не способны подчеркнуть преемственность, позволяющую рассмотреть экономический строй как единое целое.

Противопоставляя современные явления основным тенденциям экономической эпохи, мы получаем точку опоры, на которой возможно построить концепцию нового общественного состояния, инструмент верификации для оценки значимости тех или иных социальных сдвигов и изменений; при этом удается охватить всю совокупность социальных процессов, не ограничиваясь анализом только лишь технологических или хозяйственных изменений.

Экономические отношения возникают там и тогда, где и когда материальные интересы индивида начинают удовлетворяться в результате деятельности, в которой он выступает как равный контрагент других членов общества. Поверхностным воплощением этой ситуации выступает обмен деятельностью или ее продуктами, который можно назвать товарным обменом; продуктом развития подобной системы становится рыночное хозяйство, а политической формой - национальное государство (nation-state) современного типа. Таким образом, понятие экономической эпохи, с одной стороны, близко понятию индустриальной, с другой - кардинально отличается от него. Хронологические рамки экономической эпохи фактически не подвержены четкому определению; промышленная революция, которую часто называют провозвестником индустриального строя, ознаменовала собой скорее не начало, а конец процесса формирования экономического общества.

Итак, в течение весьма продолжительного периода хозяйственные отношения все более принимали черты экономических отношений. К тому времени, когда окончательно оформилось буржуазное общество (buergerliche Gesellschaft), когда товарное производство стало тем всеобщим явлением, которым оно оставалось на протяжении последних трехсот лет, появилась возможность говорить о двух эпохах в развитии человеческой цивилизации и о гигантском переходном периоде, разделяющем их. С одной стороны, в прошлом была оставлена всецело «неэкономическая» эпоха, с другой - человечество вступило в эпоху «экономическую». Последняя сопровождалась как усилением рационализма, оптимизацией форм и методов удовлетворения материальных потребностей (не зря М.Вебер оценивал «протестантскую этику» как составную часть «духа капитализма»33), так и ростом ощущения равенства и свободы (вспомним, что А.Сен-Симон искренне обозначал всех представителей класса промышленников как трудящихся и сотрудников34).

Оценивая сущность и черты экономической эпохи, следует отметить три момента.

Прежде всего, ее главной чертой является доминирование индивидуальных материальных интересов над всеми прочими стремлениями человека, управляющими им как хозяйствующим субъектом. Обособление материальных интересов имело место уже на ранних фазах общественной эволюции, где в условиях нехватки большинства благ любой осознанный интерес не мог не быть материальным, а любой реализовавшийся материальный интерес не мог не конституировать выделение человека из сообщества (Gemeinschaft) ему подобных и, как следствие, превращение такого сообщества в общество (Gesellschaft) в строгом смысле этого слова. Ж.-Ж.Руссо писал, что «первый, кто напал на мысль огородить участок земли и сказать: ”Это мое!”, кто нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества»35.

Вторая проблема касается разрешения противоречий материальных интересов через возрастание роли и значения хозяйственной свободы. С одной стороны, она выступает очевидным условием развития этой социальной структуры; свободные акты обретения индивидуальной собственности и обмена деятельностью и товарами обеспечили становление классового общества и развитие его форм, соответствовавшее прогрессу производительных сил. С другой, известно, что такая свобода приводила не только к прогрессу социального целого, но и к росту неравенства, к угнетению части членов общества и утрате ими какой-либо хозяйственной самостоятельности. Поэтому развитие экономического общества представляет собой не развертывание изначально данных отношений свободы, а лишь процесс обретения таковой.

Следует признать, что пройденный человечеством в рамках экономической эпохи путь был единственно возможным методом разрешения противоречий хозяйственного прогресса. Развитие экономического строя, а, следовательно, создание предпосылок для формирования основ нового типа общественного устройства, отличающегося качественно иным уровнем интегрального показателя свободы, всегда останется связанным с тремя фундаментальными чертами прежней социальной системы - частной собственностью, эксплуатацией и товарным обменом.

В современных условиях рост свободы должен ассоциироваться уже не столько с расширением хозяйственной самостоятельности, сколько со способностью человека выйти за пределы экономических отношений как таковых. Важнейшим свидетельством этого становится экспансия творчества в качестве антитезы труда.

Модификация рыночной системы в новых условиях наиболее заметна. Грань между процессами производства и потребления сегодня гораздо более условна, чем это было ранее; потребление все большего количества благ превращается в продолжение их производства, и наоборот, а прогресс информационных технологий делает подобное единство все более неразделимым. Результаты творческой деятельности относятся прежде всего к тем отраслям производства, при обмене продуктами которых принцип возмездности не может жестко соблюдаться. Знания и информация не обладают чертами конечности, истощимости и потребляемости; доступ к ним в значительном числе случаев не может быть ограничен36, их тиражирование не требует затрат, подобных затратам на создание дополнительных единиц материальных благ37, а отсутствие феномена редкости38 делает данный тип ресурсов, как отмечают западные экономисты, «неконкурентным» (non-rivalrous)39.

Становление знаний как центрального элемента хозяйства обусловливает невозможность адекватной оценки стоимости большинства благ ввиду неисчислимости ценности (nonquantifiableness of value) основного ресурса производства40. Процесс «субъективизации» стоимости радикально ускоряется с развертыванием информационной революции, когда денежные оценки благ уже не отражают реальных затрат труда и ресурсов на их производство, а основываются в большей степени на индивидуальной полезности того или иного продукта.

Другим важнейшим моментом является воздействие развивающейся творческой деятельности на институт частной собственности. Известно, что ни попытки «справедливого распределения», ни рассредоточение акционерного капитала среди мелких держателей не привели к его реальному подрыву. Однако это оказывается возможным в результате экспансии личной собственности на средства производства, которая сопровождает развитие творчества, позволяющего работнику выступать на рынке не в качестве продавца своей рабочей силы, а в качестве создателя готового информационного или технологического продукта41.

Возникающая неразделенность деятельности и ее основных предпосылок42 приводит к тому, что традиционная частная собственность превращается в юридическую фикцию43, еще принося ее владельцам доходы, но уже не обеспечивая того монопольного положения в обществе, которое они имели в индустриальную эпоху.

Экспансия творчества способствует и преодолению эксплуатации. Она устраняется не столько по мере привнесения более «справедливых» принципов в систему распределительных отношений или распространения собственности работников на средства производства, сколько из-за изменения мотивационной структуры деятельности44. С распространением творческой активности, целью которой выступает не присвоение материальных благ, а совершенствование личности, последняя не может быть эксплуатируемой в смысле, сложившемся в экономическую эпоху45.

Еще одна проблема - взаимообусловленность определенной степени индустриального развития и становления постэкономического типа хозяйства. С одной стороны, именно индустриальный прогресс порождает предпосылки для постэкономических тенденций, которые проявляются как на чисто объективном уровне (прежде всего, это высокий уровень благосостояния, делающий материальные интересы человека менее настоятельными, а также превращение знаний и информации в главный производственный ресурс), так и на уровне субъектов производства (в данном случае особым значением обладают поведенческие ориентиры человека, формирующееся стремление к самостоятельности, новая система ценностей и специфический тип социальной структуры, в которой основным критерием причисления человека к высшим классам становятся его способности и знания).

С другой стороны, здесь важен методологический аспект. Когда К.Маркс говорил об азиатском, античном, феодальном и буржуазном типах производства как о прогрессивных этапах экономической эпохи, основанием для подобного утверждения служило, на наш взгляд, осмысление соотношения развивающейся системы и ее внешней среды. Как было показано выше, ожидающие человечество изменения сравнимы не столько с переходом от феодального общества к буржуазному, сколько со скачком из периода примитивной общины в состояние относительно развитой рыночной экономики. Поэтому наиболее последовательным представляется определение наступающего общественного состояния именно как постэкономического, что подчеркивает, с одной стороны, основное направление социальной эволюции, а с другой - что человечество в рамках этого нового периода выходит за пределы экономики и в то же время остается в пределах общества, сохраняя основные принципы социального взаимодействия. Таким образом, говоря о постэкономическом обществе, мы фиксируем в этом определении как изменчивость, так и элементы преемственности, неизбежно присутствующие в развитии цивилизации.

Теперь попытаемся выделить характеристику, которая определяет сущность глобальной трансформации экономического типа общества в его противоположность. Мы полагаем, что соответствующие изменения полнее всего сфокусированы в явлении, объединяющем все стороны жизни социума - в самой человеческой деятельности, которая на протяжении тысячелетий принимала две основные формы.

Во-первых, это труд (labour) в собственном смысле этого слова. Удачное определение дано А.Маршаллом, понимавшим под данным термином «любое умственное или физическое усилие, целиком или частично направленное на получение каких-то иных благ, кроме удовольствия, получаемого непосредственно от самой проделанной работы»46. Становление системы отношений экономического общества может быть представлено в виде развертывания противоречий, скрытых внутри труда как хозяйственного феномена. Каждый шаг в поступательном движении социума преломлялся в содержании и формах труда, но и сами эти сдвиги во многом определяли ход и направления общественного прогресса.

Центральное место труда в системе категорий и отношений экономической эпохи подчеркивает, что свобода человека в рамках этой эпохи есть только политическая, но не социальная свобода. Человек свободен в выборе путей и методов достижения определенных материальных целей, но их доминирование в системе ценностей и предпочтений показывает, что он еще не стал в полной мере свободным, что его жизнь представляет собой, по Д.Беллу, «борьбу с преобразованной природой». В противостоянии природе как внешней силе человек осознает свой труд как деятельность несвободную, отчужденную, порождающую и укрепляющую противостояние личности и социума. Снятие этих противоречий требует преодоления труда как главной формы человеческой деятельности, но это возможно лишь тогда, когда материальные интересы перестанут составлять основу системы ценностей и предпочтений индивида.

Во-вторых, это то, что мы называем творчеством (creativity). Сразу подчеркнем, что термин «творчество» не рассматривается нами как самый удачный и тем более единственно возможный, однако он представляется достаточно адекватным в рамках предлагаемой нами парадигмы. Творчество понимается нами здесь как синтетический результат развития форм человеческой активности, а именно как деятельность, с одной стороны, имеющая осознанный характер, который она наследует от труда, и, с другой стороны, движимая внутренним побудительным мотивом, который был присущ ее ранним формам. Такая активность обусловлена стремлением человека к внутреннему совершенствованию и обладает чертами, кардинально отличающими ее от привычного всем труда (labour).

Именно экспансия творчества представляет собой фундаментальный вызов экономическому порядку и рассматривается нами как системообразующий элемент приходящего ему на смену типу общественного устройства. Такая постановка не означает абсолютизации творчества, не предполагает, что оно начисто отрицает труд и что апелляциями к этой новой данности можно объяснить все характеристики постэкономического общества. Главное в том, что с выделением творчества в качестве отличительного признака грядущего социума становится возможным выявить три существенных момента.

Во-первых, противопоставление творчества и труда подчеркивает связь общества будущего с предшествующим, так как в центре внимания находится человеческая деятельность - феномен, безусловно являющийся основополагающим для любой социально-экономической системы. Во-вторых, определяется стержневой элемент оценки происходящей трансформации: именно формы деятельности выступают центральным элементом модернизации общества, именно их формирование дает ключ к пониманию происходящих перемен, именно новые мотивы и стимулы обусловливают сдвиги в структуре человеческой активности. В-третьих, мы избегаем необходимости отрицать или кардинально пересматривать сложившуюся методологию современного обществоведения. Происходящие сдвиги понимаются нами как результат естественного развития формировавшегося тысячелетиями социального строя, в основе которого всегда лежала осмысленная деятельность людей. В своем анализе мы находим подтверждения сформулированному в рамках марксистской теории, но впоследствии преданному забвению подходу к общественному прогрессу как к последовательной смене доэкономической, экономической и постэкономической эпох.

1 - Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. The Theory and Practice of Economic Alchemy. N.Y., 1990. P. 14.

2 - Подробнее см.: Иноземцев В.Л. Постэкономическая революция: теоретическая конструкция или историческая реальность? // Вестник Российской академии наук. Том 67, № 8, 1997

3 - См.: Waters M. Globalization. L. - N.Y., 1995. Р. 156.

4 - См.: Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 14.

5 - См.: Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. 1: The Rise of the Network Society. Malden (Ma.) - Oxford (UK), 1996. P. 108.

6 - См.: Braun Ch.-F., von. The Innovation War. Industrial R&D… the Arms Race of the 90s. Upper Saddle River (N.J.), 1997. P. 57.

7 - См.: Carnoy M. Multinationals in a Changing World Economy: Whither the Nation-State? // Carnoy M., Castells M.., Cohen S.S., Cardoso F.H. The New Global Economy in the Information Age: Reflections on Our Changing World. University Park (Pa.), 1993. P. 49.

8 - Cannon Т. Welcome to the Revolution. L., 1996. P. 261.

9 - См.: Dicken P. Global Shift: The Internationalization of Economic Activity. L., 1992. P. 48.

10 - См.: Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N.Y., 1997. P. 21.

11 - См.: Dunning J. Multinational Enterprises in a Global Economy. Wokingham, 1993. P. 15.

12 - См.: Castells M. The Rise of the Network Society. P. 85.

13 - См.: Kolko J. Restructuring the World Economy. N.Y., 1988. P. 193.

14 - См.: Webster F. Theories of the Information Society. L. - N.Y., 1995. P. 144.

15 - См.: Waters M. Globalization. P. 93.

16 - См.: Waters M. Globalization. P. 90.

17 - Подробнее см.: Galbraith J.K. The Culture of Contentment. L., 1992. P. 34 - 37.

18 - См.: McRae H. The World in 2020. Р. 271.

19 - См.: Etzioni A. The Spirit of Community. The Reinvention of American Society. N.Y., 1993. P. 159.

20 - См.: Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 1-2.

21 - См.: McRae H. The World in 2020. Р. 132

22 - См.: Thurow L. Head to Head. P. 41.

23 - См.: Cleveland С.J. Natural Resource Scarcity and Economic Growth Revisited: Economic and Biophysical Perspectives // Costanza R. (Ed.) Ecological Economics. The Science and Management of Sustainability. N.Y., 1991. P. 308-309.

24 - Arrighi G. The Long Twentieth Century. Money, Power, and the Origins of Our Times. L. - N.Y., 1994. P. 323.

25 - Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 25.

26 - Meadows D.H., Meadows D.L., Randers J. Beyond the Limits. P. 67, 67-68.

27 - См.: Cannon Т. Corporate Responsibility. L., 1992. Р. 188.

28 - См.: Rifkin J. The End of Work. P. 10.

29 - См.: Dicken P. Global Shift. P. 425.

30 - Toffler A., Toffler H. Creating a New Civilization. The Politics of the Third Wave. Atlanta, 1995. P. 53.

31 - См.: Dicken P. Global Shift. P. 45.

32 - См.: Baudrillard J. America. P. 76.

33 - См.: Greider W. One World, Ready or Not. P. 22.

34 - См.: Sayer A., Walker R. The New Social Economy: Reworking the Division of Labor. Cambridge (Ma.) - Oxford (UK), 1994. P. 154.

35 - См.: Thurow L. Head to Head. P. 30.

36 - См.: Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. P. 166.

37 - См.: De Santis H. Beyond Progress. An Interpretive Odyssey to the Future. Chicago - L., 1996. P. 8.

38 - См.: Tett J. Yamaichi Looks Close to Collapse.// Financial Times. 1997. November 22-23. P. 1.

39 - См.: Mandel M.J. High-Risk Society. N.Y., 1996. P. 99.

40 - См.: Offe C. Contradictions of the Welfare State. Cambridge (Ma.), 1993. P. 48.

41 - См.: Naisbitt J., Aburdene P. Megatrends 2000. P. 16-17, 21.

42 - См.: OECD Communications Outlook 1995. P., 1995. P. 22.

43 - См.: Rifkin J. The End of Work. P. 110.

44 - См.: Stewart Т.A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y., 1997. P. 8-9.

45 - См.: Handy Ch. The Hungry Spirit. L., 1997. P. 26.

46 - См.: De Santis H. Beyond Progress. P. 15.