М.Шолохова и рассказа «Матренин двор» а.Солженицына

Вторая книга «Поднятой целины» примечательна тем, что здесь переакцентировка деревенской темы, смена художественного фокуса произошла в рамках одного произведения.

Во второй книге «Поднятой целины» тема собственничества, мрачного стяжательства (ср. сцены с отрубленными Титком Бородиным ногами убитых красноармецев, убийства бедняков Хопровых и др.), тема деревенского идиотизма уходит на второй план. Зато в полный голос зазвучала иная тема – тема учебы у народа, тема прекрасной крестьянской души, нравственной красоты здоровой трудовой крестьянской жизни, тема «чудинки» в характере крестьянина.

Душа труженика, а не душа собственника привлекает теперь преимущественное внимание художника.

В первой книге Давыдов, «человек со стороны», навязывает, причем силой, крестьянам свой пролетарский, рабочий опыт. И то страшное и мрачное, что этому в процессе коллективизации сопутствовало, в книге, которую автор назвал не «Поднятой целиной», а «С кровью и потом», показано – лаконично, но полно, исчерпывающе и ярко: раскулачивание; насилие; обман; уничтожение половины скота; перспектива грозящего голода; взрыв деревни изнутри, противопоставление крестьян друг другу; потеря чувства хозяина, отчуждение человека от земли, «новое издание крепостничества»; невероятная жестокость с обоих сторон; тяжелая нравственная атмосфера, – все это есть, все показано в первой книге «Поднятой целины». Недаром А.Платонов назвал «Поднятую целину» «самой честной книгой о коллективизации».

В начале второй книги Шолохов, так сказать, «ссаживает Давыдова с коня». Вспомните сцену на покосе, где Давыдов, приехавший на луг, увидел, что колхозники – в выходной – не работают, и поднял на них голос, угрожающе подняв кнут. Произошло столкновение с Устином Рыкалиным, который осадил начальника,– и в результате Давыдову пришлось слезть с коня, сыграть с мужиками в карты, поговорить с ними по-человечески, по душам. И только после этого конфликт был исчерпан, а колхозники приступили к работе.

Во второй книге Давыдов не столько учит, сколько учится у крестьян, усваивает крестьянский трудовой, общественный и нравственный опыт.

Тема необыкновенной сложности и красоты крестьянской души с большой художественной силой развертывается на страницах второй книги.

Нравственно-философская проблематика и вся концепция второй книги существенно отличаются от 1-й книги.

По своему нравственно-философскому пафосу это произведение другой эпохи, чем первая книга, оно ближе к литературе 60-х годов, чем к литературе и даже к творчеству самого Шолохова 30-х годов. Вопрос о художественном единстве «Поднятой целины» как целого – 1-й и 2-й книг, на мой взгляд, очень не прост.

Другое для 60-х годов принципиально важное произведение – рассказ А. Солженицына «Матренин двор».

С ним в литературу возвратился толстовский, «каратаевский» тип крестьянского характера.

«Не стоит село без праведника» – назывался этот рассказ в авторской редакции («Матренин двор» – название тоже не свое, не авторское, а навязанное редакцией журнала, как было и с «Поднятой целиной», которую Шолохов назвал «С кровью и потом» и название «Поднятая целина», с которым это произведение вошло в сознание многих миллионов читателей, так и не принял («На название до сей поры смотрю враждебно», писал он Е.Г.Левицкой¹, хотя и не стал его менять; точно так же поступил и Солженицын).

Вслед за Шолоховым и Солженицыным литература 60-х годов начинает все пристальнее вглядываться в реальное лицо крестьянина.

Сам этот характер, а не споры начальства о нем, становится главным объектом художественного исследования «деревенской прозы».

Аспект социально-психологический в анализе деревенской жизни решительно преодолевается преимущественной ролью аспекта нравственного, нравственно-психологического.

Причем с преобладающим вниманием к положительной, позитивной стороне крестьянской трудовой, семейной, общественной этики.

В центре новой деревенской прозы – не руководители, а сам человек на земле, его характер, его думы и заботы, его горести и радости.

Не «идиотизм деревенской жизни» (ср. Ф.Панферова с его «Брусками», в которых убежденно доказывалось, что «крестьянин, если разнуздать его, государство слопает»), а поэтизация крестьянской души становится главной заботой «деревенской прозы».