3.75. Идентификация как реакция переноса.

Идентификации играют важную и сложную роль в формировании объективной формации. Ранние иденти­фикации предшествуют объектным отношениям, сущест­вуют идентификации, которые перемещают отношения к объектам (Якобсон, 1964). Как кажется, существуют различные виды идентификаций: одни являются час­тичными, другие — общими; одни — временными, дру­гие — постоянными; одни — приемлемы для сознания, другие — неприемлемы; одни — Эго-синтоничные, дру­гие — Эго-дистоничные. Однако, поскольку все аспекты объектных отношений повторяются при переносе, то все виды идентификации также будут иметь место. Эта дис­куссия будет ограничена наиболее важными формами идентификаций переноса. В поисках более полного об­зора классической литературы читателю следует обра­титься по этому вопросу к работам Фрейда (1921), Феничела [286] (1945а), Хартмана, Криса и Лоевенштейна (1946), Якобсона (1964) и Хендрика (1951).

Одна из форм идентификации, абсолютно необходи­мая для того, чтобы анализ был эффективным, была описана, когда мы говорили о формировании рабочего альянса. Повторяю: когда аналитик дает пациенту ин­терпретацию или осуществляет другую конфронтацию, то он просит пациента временно отказаться от своего переживающего, свободно-ассоциирующего Эго и пона­блюдать вместе с ним за тем, что пациент сейчас пере­живает. Другими словами, пациента просят временно или частично идентифицироваться с аналитиком (Стер­ба, 1929). Сначала он поступает так только тогда, когда аналитик просит его об этом, при этом он должен со­знательно инициировать этот вопрос. Позже это действие становится автоматическим и предсознательным. Наибо­лее отчетливо это можно видеть при работе с сопротив­лениями. Вначале для аналитика необходимо отметить сопротивление и спросить, чему и почему пациент со­противляется.

В дальнейшем пациент сам осознает, что он сопро­тивляется, и спрашивает себя, чего и почему он избегает. Это и есть показатель частичной и временной иденти­фикации с аналитиком, которая способствует рабочему альянсу. Когда этот шаг сделан, мы говорим, что «па­циент в анализе». Этот вид идентификации сохраняется даже после анализа. Люди, которые проходили анализ, при эмоциональных проблемах будут проводить само­анализ для их решения.

Во время курса анализа пациенты будут идентифи­цироваться с аналитиком, что является способом со­владать с ним, как с продуцирующей тревогу фигурой. Я заметил, что такие пациенты подвержены внезап­ным и значительным изменениям в поведении дома и на работе.

Легко поддающийся переменам настроения, импуль­сивный пациент внезапно принял благодушную, разум­ную, задумчивую манеру поведения. Его семья и друзья заметили эту выдающуюся метаморфозу. Это было так­же заметно и в его манере работы во время аналити­ческого сеанса. Казалось, его порывистость и внезапные смены настроения исчезли. Однако его ассоциации ста­ли неестественными и непродуктивными. Так, когда он [287] описывал вспышку гнева одного из своих детей, я был поражен бесстрастной и неэмоциональной реакцией па­циента на нее. Он просто спросил ребенка, что привело его в такой гнев. Это было совершенно нехарактерно для пациента. В конце концов, я осознал, что же происходит, когда он начал пользоваться определенными словами и фразами, которые имели знакомое звучание. Он пере­нял у меня словарь, который я привык использовать и который был чужд ему. Он идентифицировался со мной на основе идентификации с агрессором, этот механизм описала Анна Фрейд (1936) как способ попытки совла­дать с пугающим объектом.

Пациент попытался интерпретировать свой собствен­ный материал для того, чтобы завладеть им раньше меня. Это было сопротивление, метод защиты. Он и раньше использовал его, пытаясь преодолеть свою тре­вогу из-за авторитетных фигур. Этот тип идентификации с аналитиком часто наблюдается в анализе; пациент бе­рет на себя роль аналитика своей семьи и друзей и даже самого аналитика.

Но пациенты будут идентифицироваться с аналити­ком и по другим причинам; например, это может быть способ выражения стремления к близости. Это сходство с тем видом сильного желания переноса, которое было описано Ференци (1909). Пациенты под влиянием по­зитивного переноса будут перенимать манеры, харак­терные черты и привычки аналитика, что является про­явлением их любви и даже, что более важно, прими­тивным способом установления связи с объектом. Сле­дует иметь в виду, что идентификация является наибо­лее ранней разновидностью объектных отношений и играет решающую роль в построении образа «Я» и структуры Эго. Не всегда можно отделить различные функции идентификации друг от друга (Феничел, 1945а п. 36—39). Я наблюдал, как пациенты-мужчины, кото­рые обычно изящно и аккуратно одевались, становились беззаботными и беспорядочными в этом отношении, как я. Пациенты будут менять свой сорт сигарет на мой или начнут курить сигары, как я. Пациент внезапно начинает заниматься музыкой, и мне удается просле­дить, что он слышал какую-то психоаналитическую сплетню о камерной музыке, исполняемой в моем доме. Эти идентификации исходят, в основном, от сильного орально-интроективного [288] объективного желания, побуждения стать похожим на идеализированного аналитика, быть любимым им, стать с ним одним лицом. Может быть и другой мотив для этого вида идентификации. Пациенты будут слишком энергично и быстро идентифицироваться с аналитиком для того, чтобы сформировать новую идентичность и тем самым скрыть их реальную иден­тичность. Это может наблюдаться у так называемых «экран-идентичных» пациентов (Гринсон, 1958а) — «эз, инф» (характер «как, если»).

Существуют пациенты, которые дают обратную кар­тину; они, кажется, способны развивать лишь самую ограниченную идентификацию со своим аналитиком. Они могут формировать частичную и временную иден­тификацию рабочего альянса, но не более того. У меня в анализе были пациенты, которые годами упорно рабо­тали над этим, но не развили никакой идентификации со мной, даже в тех областях, где это принесло бы за­метную помощь. Пациенты, которые испытывают тре­вогу при вербальном выражении, не перенимают моих вербальных способностей. Пациенты, которые, в общем, застенчивы, не делают идентификации с моей откры­тостью. Они будут идентифицироваться со мной каким-то тривиальным способом; они могут купить такую же ручку, как моя, или начать носить рубашки с расстег­нутой пуговицей, но не будут идентифицироваться со мной по любым другим более важным характеристикам. Эти пациенты страдают от страха идентифицирования и вовлечены в постоянную борьбу против идентифика­ции. Для них идентифицироваться означает быть сокру­шенным, подчиненным, поглощенным, утерявшим свою собственную идентичность. Эти пациенты борются про­тив идентифицирования с аналитиком так, как они боролись в подростковом возрасте против идентифициро­вания со своими родителями (Гринсон, 1954).

Наблюдается причудливая, временная и внезапная идентификация у выраженных пограничных больных и у психотических пациентов. Для них идентификация яв­ляется отчаянным способом поддержания или установ­ления какой-то формы связи с реальностью и объек­тами.

Несколько лет назад я интервьюировал замужнюю женщину, имеющую двоих маленьких детей, на предмет [289] возможности ее анализа. Ее поведение и ее история, казалось, не имеют ничего патологического, что было бы противопоказанием для использования психоанализа. Я предложил ей сигарету во время первого интервью, и она отказалась, сказав, что не курит. На следующем же сеансе я с удивлением увидел, как она достает из су­мочки сигареты, того же сорта, что и мои, и курит их одну за другой. Это было первым признаком того, что я имею дело с психотическим случаем, который начинает проявлять себя.