Книги_по_истории_от_Прокопьева / Kollingvudr_Ideya_Istorii_1980

Автобиография

ка была разработана и необходимые инструкции даны уже в 1931 г. Несколько лет спустя в Испании началась гражданская война.

Это был мятеж военных заправил против демократического режи­ ма, сместившего их. Это был мятеж армии против своего народа и законного правительства, законного с точки зрения английских представлений об этом. Каждый англичанин, сколько-нибудь веривший в английские политические традиции, знай он истину, захотел бы помочь испанскому правительству в его борьбе с мятежниками. И нужно было очень немного — помочь ему бороть­ ся на равных. Если бы этому правительству удалось быстро орга­ низовать и вооружить свою армию, судьба мятежников была бы решена.

Британское «национальное» правительство помешало этому. Оно приняло и навязало некоторым другим нациям политику «невмешательства», означавшую запрет на отправку в Испанию людей, готовых сражаться, и оружия. Но если в какой-то стране армия подняла мятеж против безоружного правительства, которое пытается вооружиться, чтобы защитить себя, то не надо быть

и очень энергично, помогая мятежникам. Поэтому, для того чтобы заставить таких людей замолчать, началась кампания в прессе, повторяющая вымыслы о коммунизме и зверствах, лживость кото­ рых несколькими годами раньше я бы мог клятвенно подтвердить. Кампания принесла свои плоды... Симпатии к испанскому прави­ тельству стали таять на глазах. Конечно, говорили англичане, только наше лицемерное «невмешательство» помогло мятежникам одолеть законное правительство. Но разве кто-нибудь на самом деле хотел, чтобы это правительство взяло верх?

Все знали, что глава мятежников был всего лишь марионеткой итальянских и немецких диктаторов. Все знали и то, что они, всячески восхваляя политику «невмешательства», постоянно снаб­ жали его людьми и оружием. Все знали, что, поступая таким обра­ зом, они изменяют стратегическую ситуацию в бассейне Среди­ земного моря в самую худшую, с британской точки зрения, сто­ рону. Но если кто-нибудь намекал на это, то британское «национальное» правительство отвечало: «Верьте нам. Мы знаем, что делаем; мы дали вам мир». И эти уверения возымели успех. Избиратели готовы были примириться со всем, лишь бы пред­ отвратить войну. Но никто ни тогда, ни позднее не доказал, что заявления правительства были правдой. Никто никогда не дока­ зал, что кто-нибудь из обоих диктаторов шантажировал британ­ ское правительство, требуя от него политики невмешательства, угрожая в противном случае войной. Никто не предъявил никаких доказательств того, что печально знаменитый отказ фашистских диктатур от собственной политики невмешательства подкреплялся

веян «Трактатом о человеческой природе» Юма, а по идее выпол­ нения он очень напоминает «Феноменологию духа» Гегеля, прав­ да, без ее обескураживающей многозначности, порожденной удиви­ тельным богатством содержания.

Есть в этой книге и еще одно примечательное отличие: не в пример Гегелю в иерархии форм знания специально выделяет историческое сознание как промежуточное звено между естествознанием и философией, которая, согласно основному геге­ левскому воззрению, воплощает абсолютную истину. Естествозна­ ние постулирует существование внешнего мира — внешнего по от­ ношению к познающему субьекту; история и философия открывают в этом внешнем собственное содержание духовной деятельности субъекта, хотя философия и «выше» истории в том отношении, что только она полностью устраняет иллюзию внешнего мира, тогда как историческое сознание еще признает независимое существова­ ние своего объекта.

Таким образом, уже в первом своем варианте теория историче­ ского знания несет на себе явный отпечаток метафи­ зической системы абсолютного идеализма. И это влияние идеали­ стической систематики приводит по существу к принижению исто­ рического знания, не говоря уже о естественных науках, которые по этой шкале стоят на ступеньку ниже, чем история. И этот вывод не преувеличение предвзятой критики, а неизбежное следствие ар­ гументации абсолютного идеализма. Ведь если только философия представляет собой истинное знание в полном объеме, то все ос­

ность — оказывается иллюзорным с высоты философского знания, устанавливающего тождество субъекта и объекта, т. е. устраняю­ щего различие между сознанием и внешней по отношению к нему реальностью.

В таком случае получается, что историческая наука как спе­ циальная область интеллектуальной деятельности основываетсяна «философской ошибке», на предпосылке «наивного сознания», ве­ рящего в реальность исторического процесса. Но как только фило­ софское сознание развенчивает эту наивность, историческое иссле­ дование теряет свою автономию и целиком превращается в фило­ софское. В конечном счете история сохраняет значение только как пропедевтика, введение в философию. Такой взгляд отнимает у науки ее самоценность и мало чем в сущности отли­ чается от традиционного скептически-нигилистического отношения к истории, узаконенного картезианским рационализмом.

Вывод, конечно, обескураживающий, особенно для человека, убежденного в высоком предназначении «ремесла историка», поль­ зуясь выражением М. Блока, а такое убеждение всегда было свой­ ственно Коллингвуду. Но конструкция абсолютного идеализма