Вопрос о «вкусах»

Наконец, прежде чем завершить эту часть, следует обратить внимание еще на одну проблему, которая ле­жит на границе указанного выше рассмотрения и общего анализа концепций всех авторов, разобранных в данной работе. Здесь мы дадим только вступительные замечания; Дальнейшее развитие этой темы будет представлено в за­мечаниях, приложенных к данной главе, касающихся Тен­ниса. Следует помнить при этом, что веберовская схема, с которой был начат этот главный анализ систематической теории, содержит не только два элемента — эффек­тивность норм рациональности и узаконенность норм, но еще третий — обычай (Brauch). Что это: простое измене­ние формулировки или то, что меняет направление ис­следования? Очевидно, что этот периферийный для интересов самого Вебера элемент не стоит в центре ка­кой-либо из его главных концепций или выводов. И тем не менее одна из тенденций его мышления, связанная с ним, достойна краткого рассмотрения.

Мы указывали уже, что термин «обычай» или «прак­тика» (usage) выбран для того, чтобы привести к едино­образию действие в тех случаях, когда его не удается включить в один из двух описанных выше типов норм. Возможность единообразия дана в «актуальной практи­ке», т.е., подобно определению «аффективного» и «тра­диционного» действия, несколько расплывчатой форму­лировкой.

Можно предположить, что он применяется в первую очередь для приведения к единообразию «автоматизмов » воздействия инстинктов, привычки и т.д. Однако такая интерпретация должна быть, по-видимому, исключена, в силу того что Вебер совершенно явно ограничивает свою концептуальную схему действия в том месте, где он на­чинает выходить на субъективно постигаемые мотивы, т.е. на действие в его техническом смысле. Обычай, как он формулирует сам совершенно явным образом, — это «единообразие в ориентации социального действия». Он совершенно не скрывает своего согласия с тем, что такая регулярность незаметно переходит в регулярность, ори­ентированную на законный порядок, — в данном случае в «условность».

Но и при этом остается нерешенной еще одна про­блема. В качестве главного примера Вебер приводит «вре­менные вкусы», моды и условия приема пищи. В Герма­нии так называемый «континентальный (т.е. неанглийский)завтрак» — обычай.Так «делаютвсе».Но ничто не препятствует при этом любому человеку есть бекон и яйца или же сделать себе что-то из пшеничной крупы, если ему это нравится. Никаких санкций не преду-

смотрено для того, кто отклоняется от данного обычая⁹³. Это дает ключ к пониманию. В пределах, совместимых с законным порядком общества и не противоречащих по­требности в «результативности», т.е. психологически адекватных обеспечению за умеренную цену, существу­ют элементы единообразия, которые могут быть обозна­чены как «вопрос вкуса».

⁹³ В определенных границах, конечно.

Особенно следует отметить, что такие элементы со­держатся также и в ориентации на нормы. Они не толь­ко фактические законодатели действия (как можно было бы предположить из веберовской формулировки), но и стандарты «хорошего вкуса» в обществе. Фактические закономерности, поскольку они имеют место, могут быть интерпретированы как возникающие из одинако­вой (или подобной) ориентации на общепризнанные нор­мы. Рефлексия показывает, что этот элемент имеет ис­ключительно широкое применение в общественной жизни. Он применим не только по отношению к пита­нию, одежде, личным повседневным привычкам и т.д., это также очень важный элемент «искусства», «рекре­ации» и проч.

Как его можно интерпретировать в терминах пред­ставленной здесь схемы? Это в первую очередь норматив­ный аспект, единственный, не допускающий радикально «натуралистической» интерпретации. Существует неко­торое основание, убеждающее нас, что ценностные эле­менты должны быть включены в рассмотрение. Во вто­рую очередь это нормативный аспект, имеющий характер, явно отличный от тех, которые уже рассмотрены. И са­мое разительное отличие — отсутствие какого-то «обя­зующего» качества норм, по крайней мере в определен­ном смысле.

Эффективные нормы и законные нормы — это нор­мы действия в конкретном смысле этого слова. Они означают стандарты «правильного» соотношения средств и целей в данном контексте или же «правильного» спо­соба делать что-то с учетом обязывающих ценностей.

Ритуал также в таком субъективном аспекте может рас­сматриваться в точности как средство достижения кон­кретных целей. Ритуальные манипуляции обязывают, в том смысле, что они образуют «правильный» — и един­ственно «правильный» — способ достижения цели. Но в действительности все конкретные акты — преобладает ли в их контексте утилитаризм или ритуальность — содер­жат в себе элемент приукрашивания, связанный со стан­дартами вкуса.

Эту проблему нам поможет прояснить пример, взя­тый из каждой из двух указанных сфер. Для древних ма­ори в Новой Зеландии⁹⁴ ловля птиц силками — это основ­ной способ добычи себе средств пропитания. И универсальным фактом является для них то, что ловуш­ки для птиц декорируются искусной резьбой, которая явно никакого значения не имеет для результативности ловушек. Это ритуальный аспект, поскольку резьба име­ет магическое значение, но, как покажет следующий при­мер, это еще не исчерпывающее объяснение. Далее, ка­толическая месса — это типичный ритуал. Но она может быть исполнена в совершенно примитивных условиях, при простейших одеяниях священнослужителей, деревянном алтаре, грубых сосудах для причащения. А может осу­ществляться со всей пышностью и роскошью в огромных соборах, при богатых одеяниях, раскошных украшени­ях, изысканно декорированном алтаре и золотых, укра­шенных драгоценностями сосудах. Важно, что ритуаль­ный элемент как таковой в обоих случаях совершенно один и тот же. Различия же касаются исключительно вку­са. Роскошь больших соборов ничуть не более эффектив­на, чем простота маленьких церковок переселенцев или миссионеров.

⁹⁴ См.: Firtb R. Primitive Economics of the New Zealand Maori, ch. IV (Magi' in Economics. E.P. Dutton and Co, New York, 1929).

Наконец, существует целый класс конкретных актов, которые обычно называются художественным творче­ством и его восприятием, с одной стороны, и реакцией, с другой, где элемент «вкуса » становится доминирующим.

Все эти виды деятельности включают в себя «техники»; раз дана определенная норма вкуса, то существуют пра­вильные и неправильные способы ее осуществления в дей­ствии. И техники эти, следовательно, могут быть подвер­гнуты обычному анализу целей и средств. Но норма вкуса — это не обязательная норма, в отличие от норм двух других типов, обсужденных выше.

Как было уже отмечено, этот нормативный харак­тер подразумевает ценностный элемент. Какова же объяснимая связь данного элемента с другими структур­ными элементами действия? По-видимому, действия и их результаты здесь лучше всего рассматривать как спосо­бы выражения ценностных установок. Нормативный элемент включен, поскольку для данных видов активно­сти и их результатов он обеспечивает адекватное выра­жение, которое они в определенном смысле должны иметь в соответствии с характером ценностей, в них вы­ражаемых. Но такое соответствие не принимает ни фор­мы подчинения средств или условий конкретным целям (относительно экспрессивной активности как общего комплекса, в отвлечении от техник, в него включенных, и от формы норм, управляющих отношением между средствами и целями), ни формы правил легитимного порядка⁹⁵.

⁹⁵ Включая и моральные санкции.

Оно принимает скорее форму осмысленного соот­ветствия между ценностной установкой и конкретными формами активности, а также их результатом. Это озна­чает, что эти элементы могут быть интерпретированы как принадлежащие все вместе к согласованности чувств (Sinnzusammenhang) и, с одной стороны, следовательно, конкретные виды активности и их результаты — произ­ведения искусства и т.д. — образуют в этом смысле со­гласованный образ, а с другой, мотивационная интерпре­тация включает демонстрацию их адекватности, как выражения установок, с ними связанных. В этом смысле и только в этом смысле — стиль готической архи­тектуры может быть интерпретирован как выражениесредневекового католического духа (Geist), как он сфор­мулирован, например, в Summa Фомы Аквинского⁹⁶.

В принципе и все установки могут быть выражены в терминах норм вкуса, а в определенном смысле, и в дей­ствии, ориентированном на них. Но очевидно также, что ценностные установки⁹⁷, и прежде всего общепризнанные установки на конечные ценности, а также другие отно­шения к действию, в целом будут иметь такое выраже­ние, которое было нами описано. И наоборот: во всех конкретных действиях может быть обнаружен элемент такого характера — и это ни в коем случае нельзя смеши­вать с «искусством» в популярном смысле этого слова.

Этот вывод очень важен методологически. Как было нами отмечено в конце XVI главы, доктор фон Шелтинг различал «понимание» (Verstehen) конкретных мотива-ционных процессов, с одной стороны, и временное Sinnzusammenhange, с другой. Доктор фон Шелтинг по­казал, что явным методологическим намерением Вебера было (в данном случае) нечто, противоречащее его пре­дыдущим намерениям, и что он в действительности осу­ществлял в своих эмпирических исследованиях именно это последнее.

Осуществление Вебером в своих работах этой сис­темы идей само по себе не релевантно данному контек­сту. Но релевантным является дальнейшее развитие этой системы в конкретный комплекс действия. Он может быть интерпретирован в строгом смысле как методологиче­ский противовес эмпирической роли норм вкуса и комп­лексу действия, ориентированного на них⁹⁸.

⁹⁶ Проф. Сорокин посчитал удобным назвать это «ажурным методом». ⁹⁷ Понимаемые, конечно, как ценностный элемент конкретной установки. Такие элементы, все вместе, принадлежат к логически-смысловому един­ству. См.: Sorokin P.A. Forms and problems of Culture Integration («Journal of Sociology», June and Sept. 1936).

⁹⁸ Но не только это. См. замечания к данной главе, где рассматривается Gemeinschaft и его применения.

Верно, что главный интерес Вебера, как аналитический, так и мето­дологический относился не к этим феноменам, но к роли двух других типов норм. Однако на периферии его мыш­ления в обоих случаях возникал рассматриваемый намитретий тип норм - из-за логической необходимости ин­терпретировать эмпирические субъективные проблемы.

Место этого аспекта системы действия — поскольку он вообще заслуживает быть названным таковым — па­раллельно только месту общепризнанных конечных цен­ностей в другом контексте, этой крупицы истины в интуи-ционистско-эманационистских социальных теориях. Не случайно такие теории всегда особо подчеркивали этот аспект социальной жизни и пытались вогнать все прочие аспекты в свою схему. Игнорирование Вебером этого ас­пекта объясняется главным образом его полемическими атаками на эти теории и последовательной концентраци­ей на аспектах действия, которые в указанных концепци­ях постоянно получают извращенную интерпретацию. Поэтому возрождение Вебером в указанных обстоятель­ствах данного аспекта системы действия в своих же соб­ственных работах тем более наводит на размышление.

Это показывает нам, что его очерк не претендует быть исчерпывающим. Он не претендует также ни на пол­ностью адекватное объяснение роли норм вкуса, ни на то, чтобы дать адекватный ключ к пониманию таких конк­ретных феноменов, как искусство, к которым примене­ние его понятий практически очевидно. Рассматриваемые нормы вводятся с целью охарактеризовать часть струк­туры действия, которая непосредственно вторгается в то, что было предметом предшествующего анализа. И в со­ответствии с общим методологическим характером нашей работы данная часть структуры действия имеет дело не­посредственно с отношением этих норм к предыдущим категориям. Это неизбежно приводит нас к тому, что ука­занные нормы становятся остаточной категорией, отно­сительно которой читатель, возможно, уже настроился подозревать, что она охватывает весьма различные вещи. Однако, по-видимому, нецелесообразно пытаться расши­рять этот анализ далее. В примечаниях к данной главе при Рассмотрении понятия Gemeinschaft мы попытаемся все же высказать некоторые идеи относительно класса кон­кретных феноменов, в который в значительной степени входит другой аналогичный элемент системы действия.

Каталог структурных элементов действия, распозна­ваемых в веберовской систематической схеме идеальных типов или прямо вытекающих из нее, будет еще дополнен. Он дает основание для идентификации и очерчивает ясную и определенную роль в обобщающей схеме каждого отдель­ного элемента предыдущего нашего анализа, особенно бла­годаря исследованию работ Парето и Дюркгейма. Более того, каждый из этих элементов, если он вообще возникает в работе в отчетливой форме, может получить формули­ровку, которую можно в дальнейшем включить как в теоре­тические схемы, так и в эмпирические интерпретации кон­цепций всех трех авторов, а также обосновать, что эти авторы, согласно интерпретации, основанной на тщатель­но проведенном анализе, сами понимали под своими теори­ями⁹⁹. Эта определенно и окончательно установленная кон­вергенция концепций и была главным предметом, который должен был быть продемонстрирован в нашей работе. И вот, наконец, у Вебера возникает еще один структурный эле­мент — ориентация форм выражения на нормы вкуса, ко­торый заполняет пустоты в предыдущих схемах.

⁹⁹ Иначе говоря, учитывая возможность различных направлений анализа, эти три концептуальные схемы могут быть терминологически переведены одна в другую без существенного изменения их смысла.

Мы не предполагаем здесь изучать те следствия, ко­торые вытекают из положений генерализованной схемы структуры действия для проблем, связанных с конструи­рованием общей систематической теории. Предваритель­ный очерк, направленный на создание такой теории, бу­дет дан в последней главе. Не предполагается здесь также продолжать сопоставление концепций этих трех авторов или пересматривать основные положения полученной на основе этого сопоставления обобщенной схемы. Такая попытка будет сделана в двух заключительных главах.

Завершая рассмотрение теоретических взглядов Ве­бера, целесообразно переставить некоторые акценты и сделать эксплицитными некоторые аспекты, несмотря на возможные сомнения в правильности нашей интерпрета­ции. Позиция Вебера — это, без сомнения, волюнтарис­тическая теория действия. Она ни в коем случае не является позитивистской или идеалистической теорией. Это можно убедительно показать для всех существенных эле­ментов его концепции.

Во-первых, его рассмотрение протестантизма и ка­питализма и — в более общей схеме — социальной роли религиозных идей становится понятно только исходя из этой трактовки. Роль как идей, так и связанных с ними конечных ценностей лежит в основании веберовской кон­цепции. Но не менее важным является и то, что эти эле­менты не остаются разрозненными, а состоят в сложных взаимоотношениях с другими независимыми факторами. Без признания независимости друг от друга наследствен­ности и среды, без изучения сложных взаимодействий конечных ценностей, идей, установок, норм различного типа друг с другом, а также с наследственностью и сре­дой, конкретная социальная жизнь и действие, как мы их знаем эмпирически и как рассматривает их Вебер, попро­сту не интепретируемы и не мыслимы вообще.

Во-вторых, разбор веберовской методологии полно­стью подтверждает интерпретацию его эмпирических трудов. Его методологический интерес, как оказывает­ся, был сфокусирован главным образом на тех сторонах логики науки, которые имеют значение для понимания действия, а не «природы» или каких-то вневременных комплексов значений. Еще глубже, Вебер демонстриру­ет, что концепция объективного научного знания в лю­бом смысле, применительно к любым эмпирическим проблемам неразрывно связана с реальностью как нор­мативного аспекта действия, так и того, что мешает реа­лизации норм. Сама наука не может быть методологичес­ки обоснована без связи с ценностным элементом в составе ценностных отношений (Wertbeziehung). Без него не может быть никакого определенного отбора релеван­тных данных, а, следовательно, и объективного знания, отличного от «потока сознания». Концепция науки сама по себе предполагает действие¹⁰⁰.

¹⁰⁰ Это, как уже указывалось, одно из зерен истины в прагматизме.

Более того, существует такое основное единство науки и действия, которое представляет последнее обоснование исходного пункта всего нашего исследования, — роль в действии нормы рацио­нальности, в смысле научного верифицируемого внут­реннего отношения целей и средств друг к другу. Если, следовательно, вообще существует наука, то должно су­ществовать и действие. И если существует наука о действии, то она должна включать в себя норму внутрен­ней рациональности в данном смысле этого слова. Это фактически является центральным пунктом. Отбрасыва­ние этих фундаментальных отношений в конечном счете неизбежно ведет к субъективизму и скептицизму, ко­торые разрушают как науку, так и ответственное дей­ствие¹⁰¹.

¹⁰¹ Осознание этой фундаментальной истины (правда, не всегда ясное) — одно из главных достоинств интереснейшей работы проф. В. Эллиота: Elliot William ]. The Pragmatic Revolt in Politics: Syndicalism, Fascism, and the Constitutional State. The Macmillan Company, New York,1928. Эту работу можно считать философским экскурсом, а не одним из строго научных аргументов.

Существует еще один аспект веберовской методо­логии, который был кратко затронут выше, и который относится непосредственно к данному контексту. Это принципиальный аспект идеального типа — его норма­тивный характер. Это, конечно, не норма, обязывающая наблюдателя, но наблюдатель понимает действие, в ча­стности, с точки зрения нормы, которую он считает вме­няемой актору в связи с его действием. Вебер использу­ет для объяснения главным образом рациональные идеально-типические случаи и в конечном счете — иде­ально-типические случаи, в которых предполагается полная реализация нормы. Это поучительно, в частно­сти, потому, что в своей полемической оппозиции инту-итивистским теориям, Вебер с особой силой подчерки­вал нереальность идеального типа как искусственной, мысленной конструкции.

Наше несогласие с Вебером относительно идеально­го типа связано не с его нормативным характером вооб­ще, а только с тем фактом, что Веберу не удалось разде лить конкретные нормы (гипотетический конкретный типический элемент) и нормативные элементы обобщенной теории действия и согласовать свой эксплицитный методологический подход с выдвинутыми ранее катего­риями. Но с его точки зрения настойчивое утверждение о нереальности идеального типа, безусловно, правильно, и это сильнейший из всех возможных показателей того, что он работал в рамках волюнтаристической теории дей­ствия. Поскольку, хотя нормативные элементы абсолют­но необходимы для действия, столь же верно и то, что они не являются единственными, а приобретают свое зна­чение только в связи с ненормативными элементами. Вы­деление такого идеального типа, т.е. изоляция норматив­ных элементов как таковых, разрушает действие, — теория становится идеалистической.

В-третьих, в данной главе мы показали, что струк­туру систем действия в целом, как ее удалось устано­вить в нашем анализе, можно идентифицировать с соб­ственной веберовской концептуальной схемой. И это верно, несмотря на то, что в его методологии нет ясно­сти относительно логической природы обобщенной те­оретической системы. Система веберовских структур­ных элементов действия не имеет смысла сама по себе, а становится осмысленной лишь в контексте волюнта­ристической теории действия. С другой стороны, это доказывает, что волюнтаристический подход неизбеж­но в той или иной форме приводит именно к таким эле­ментам.

Наконец, следует отметить еще один аспект веберов­ской теории, который в ходе приведенного выше анализа мог не привлечь к себе внимания, поскольку не находил­ся в центре рассмотрения. Однако он в высшей степени важен в данном контексте, доставляя окончательный ар­гумент в пользу как того, что Вебер стоял на позициях волюнтаристической теории действия, так и того, что, когда такая теория сконструирована, из нее вытекают определенные эмпирические выводы. Рассмотрение про­блемы социального изменения, приведенное выше, обна­руживает, что главный интерес Вебера был направлен на взаимосвязь пророчества, рационализации и традицио­нализма.

Существует, однако, и еще один аспект социально­го изменения, основанный на процессе, который ради­кальным образом отличается от процессов, названных выше. Этот процесс можно назвать «секуляризацией». Наиболее ясно этот элемент можно проследить в вебе­ровскои концепции предпринимательского капитализ­ма. Этот феномен возникает благодаря процессу осво­бождения от этического контроля, дающему свободу интересам и импульсам от нормативных ограничений, как традиционных, так и рационально-этических. Он проявляется в смягчении аскетической жестокости на позднейших стадиях развития протестантской этики, а в более широком смысле — вообще в процессе акко­модации как протестантской, так и католической ос­новы. Этот аспект проявляется в том, что Вебер назвал «спекуляризированным влиянием богатства», которое он с такой силой подчеркнул в «Протестантской эти­ке »¹⁰². Он проявляется не только в экономике, но и в дру­гих сферах, например в превращении эротического удо­вольствия в искусство¹⁰³.

«Интересы и влечения» предпринимают «наступле­ние со всех сторон», стремятся вырваться из-под конт­роля, который все еще тяготеет над ними. Существенно, что процесс этот включается в процесс, описанный Парето как переход от доминирования устойчивой остаточ­ной сферы к сфере комбинаций¹⁰⁴, точно так же, как и в описанной Дюркгеймом схеме перехода от солидарнос­ти и интеграции к аномии. Это процесс, возможность ко­торого предусматривает волюнтаристическая теория дей­ствия как таковая. Полное его отсутствие в веберовскои системе было бы весомым аргументом в пользу сомнения в правильности проведенного выше анализа. Но он в ней присутствует. Только, подобно эксплицитной роли риту­ала, он выступает на первый план в специфике веберовских эмпирических, а не теоретических работ.

¹⁰² Weber M. The Protestant Ethic and Spirit of Capitalism. Transl. by Talcott Parsons et al. London, 1930.

¹⁰³ Weber M. Gesammelbe Autsatze zur Religionszoziologie. ¹⁰⁴ В теории Парето (в изложении Т. Парсонса, см. гл. VII данной работы) категория остаточных элементов (residues) состоит из двух классов эле­ментов: основанных на устойчивости агрегатов (persistence of aggregates) и основанных на инстинкте комбинирования (instinct of combinations). —~ Примеч. перев.

В отличие от Парето, Вебер не намеревался стро­ить законченную теоретическую систему в социальной науке. В самом деле, мало что свидетельствует, что у него было какое-то ясное мнение о возможности со­здания такой системы или же о целесообразности ее создания. Он, скорее, был глубоко погружен в кон­кретные эмпирические проблемы и относился к теории как к средству для эмпирических исследований, кото­рое никогда не может быть целью само по себе, а толь­ко способом, инструментом для решения эмпирических задач, непосредственно стоящих перед исследователем. Но его эмпирические исследования проводились им без излишнего педантизма, научной путаницы и эзотери­ческих проблем. Он интересовался наиболее значитель­ными вопросами из тех, которые ему встречались, т.е. теми, которые открывали широкие перспективы и поле для воображения. Весьма важно, что, действуя таким образом, он фактически приходил, хотя не полностью это осознавая, к построению обобщенной теоретичес­кой системы, по крайней мере в одном из главных ее аспектов. Структурная модель общей системы действия в его трудах обладает наибольшей законченностью из всех, которые встречались до этого времени. Следует еще раз подчеркнуть, что общая теория, правильно по­нимаемая, — это не стерильный диалектический аргу­мент, но далеко продвинутое следствие интерпретации эмпирических проблем. Изучение работ Макса Вебера ярко показывает, что эмпирические исследования, если они проводятся с размахом и воображением и имеют значение для фундаментальных проблем своего време­ни, прямо ведут к общей теории, независимо от нали­чия или отсутствия методологических намерений. Со­гласованность общей теории и эмпирического знания — °Дин из принципиальных тезисов данного исследова­ния — едва ли может быть продемонстрирован более убедительно.

Замечания о Gemeinschaft и Gesеllschaft¹⁰⁵

¹⁰⁵ Эти термины отчасти стали уже интернациональными в своей немецкой форме, так что совершенно нет необходимости их переводить.

После представления классификации, которая фор­мирует главную исходную точку для приведенного в дан­ной главе анализа видов ориентации действия, в том, что касается интересов, законного порядка и обычая, Вебер приступает к конструированию следующей трехчленной классификации: Kampf (т.е. «борьба» или «конфликт»), Vergemeinschaftung («общинизация») и Vergesellschaftung («социетизация »). Эта классификация представляет пер­вичный базис для следующей системы типов отношений. Приведенный выше анализ не достигает той точки, когда Вебер обращается от непосредственного рассмотрения действия к рассмотрению социальных отношений. При этом то, что имеет важное теоретическое значение для целей нашего рассмотрения, могло бы быть достигнуто и без анализа этой классификации. Существует, однако, аспект, который должен быть кратко объяснен: это ас­пект социальной системы, который, будучи назван выше видами проявления установок, не сливается с проблема­ми вкуса, но вторгается в институциональную сферу. Для того чтобы показать его здесь, феномен этот определя­ется понятием Gemeinschaft, в том виде, как он развит в немецкой социологической литературе, что удобно для нашего рассмотрения. Но еще более удобно обсуждать эти феномены в терминах формулировок Ф. Тенниса, который ввел этот термин и на основании которого Ве­бер формировал свои собственные понятия. Удобно, сле­довательно, здесь обратиться не к Веберу, а непосред­ственно к Теннису. Теннис использует эту дихотомию в качестве основания для классификации социальных от­ношений.

Как Gemeinschaft, так и Gesellschaft представляют собой то, что называют обычно положительными типа­ми социальных отношений, т.е. способами, с помощьюкоторых индивиды строят связи друг с другом. Таким образом, оба эти типа исключают конфликтные элемен­ты. Фактически, как было замечено, Вебер вводит кон­фликт как третий основной элемент отношений. Но в дан­ном очерке нет необходимости это рассматривать.

Gesellschaft — это, по Теннису, тот тип социальных отношений, который описан утилитарной школой соци­альной мысли. Его содержание, в той личной истории, которая привела Тенниса к его теории, наиболее тесно связано с учением Гоббса, и, по всей видимости, это спо­собствовало оживлению интереса к Гоббсу. Действитель­но, Гоббс и Маркс могут рассматриваться как авторы, оказавшие своими формулировками большое влияние на это понятие. В дальнейшем такое влияние оказал также сэр Генри Майн своим понятием «контракта» (договора).

Основной признак Gesellschaft — это «рациональное осуществление индивидуальных эгоистических интере­сов». Отношения рассматриваются субъективно как средство, с помощью которого индивид достигает своих целей. Мотив, побуждающий включаться в такие отно­шения, состоит в том, что они — наиболее эффективное средство для достижения целей, имеющееся в наличии в данной ситуации. Все это предполагает существенное обособление тех частей отношений, которые связаны с собственнной системой целей индивида и его ценностя­ми. По крайней мере в той степени, в которой отношения принимают форму типа Gesellschaft, все части их, кроме прямо названных специфических элементов, иррелевантны для нашего анализа. И в целом система отношений приближается к типу Gesellschaft ровно настолько, на­сколько ее общие элементы могут фактически игнориро­ваться.

Теннис грубо разделил отношения на такие, которые предполагают равенство (Genossenschaft) и такие, которые включают в себя власть (Herrschaft). Типичные для отношения — отношения обмена и добро­вольной ассоциации¹⁰⁶ с ограниченными целями.

¹⁰⁶ В немецкой терминологии — Verein.

В случаеобмена партнеры действуют как средства для достиже­ния цели каждого из них: «А» может доставить нечто, что желательно для «Б», и наоборот. В ассоциации от­ношения предполагают наличие некоторых общих целей, но только конкретных и ограниченных. Такие цели мо­гут быть названы общими интересами. Наконец, Gesell­schaft принимает форму иерархических отношений со­подчинения внутри конкретной ограниченной сферы. Бюрократическая власть, в понимании Вебера, — это как раз такой случай.

В каждом из этих трех случаев специфической ха­рактеристикой Gesellschaft будет совпадение интересов по отношению к конкретной позитивно определяемой сфере и «компромиссы» интересов партнеров внутри этой сферы. Но все это — лишь смягчение глубочайшего обособления партнеров (акторов), которое по существу остается неизменным. Теннис идет даже дальше, утвер­ждая вслед за Гоббсом, что в рамках отношений типа Gesellshaft всегда остается латентный конфликт, который только маскируется компромиссом внутри некой кон­кретной ограниченной сферы¹⁰⁷.

¹⁰⁷ Сходство тённисовской характеристики этого явления с характеристи­кой Дюркгейма поразительно. Книга Тенниса (1887) предшествовала «Раз­делению общественного труда» (1893).

Теннис, определяя свое понятие Gesellschaft, не ис­ключает из него полностью институциональные элемен­ты. Напротив, марксистское влияние на его теорию об­наруживается, в частности, и в этом отношении. Компромиссы в Gesellschaft достигаются в рамках пра­вил и не представляют собой соглашений ad hoc в смысле спенсеровских договорных отношений. Но в весьма важ­ном смысле эти институциональные правила являются внешними для тех отношений, о которых мы здесь гово­рим, т.к. они регулируют их извне. Они создают условия, в соответствии с которыми люди могут входить в отно­шения обмена или объединяться друг с другом для об­щей цели, а также подчиняться власти.

Таким образом, в теории Тенниса есть важный ин­ституциональный элемент — Gesellschaft рассматривается в роли Gemeinschaft. Это не позволяет однозначно при­числить Тенниса к утилитарной школе социальной мыс-ди. Но при определении его принадлежности необходи­мо принять во внимание другой институциональный элемент. В категории Gesellschaft есть элемент, являю­щийся элементом действия, относительно которого ути­литарная точка зрения дает основание видеть в нем глав­ную формулировку тённисовской теории¹⁰⁸. Разумеется, Теннис не постулирует, что конечные цели в самом деле случайны. Он просто предполагает, что в той мере, в ка­кой отношения относятся к типу Gesellschaft, другие цели индивидуальных партнеров, помимо тех, которые непос­редственно входят в их отношения, могут становиться иррелевантными (с точки зрения включения в эти отно­шения). Они иррелевантны даже в том случае, когда пер­вичные (по своему значению) ценностные системы парт­неров интегрированы. Если человек отправляется в лавку в чужом городе, чтобы произвести покупку, то единст­венное релевантное его отношение с человеком, стоящим за прилавком, будет охватывать только виды товаров, их цены и т.д. Все другие факты, касающиеся этих двух лиц, могут не приниматься во внимание. Нет даже необ­ходимости знать, имеют ли эти два человека еще какие-нибудь общие интересы, помимо непосредственного обмена.

¹⁰⁸ Gemeinschaft и Gesellschaft для него — конкретные типы отношений. Сле­довательно, промежуточный сектор внутренней цепочки «цели-сред­ства» включается также и в Gemeinschaft, но в другом виде.

На противоположном полюсе общественных отно­шений Теннис помещает Gemeinschaft. Для характерис­тики этого типа он использует несколько терминов, из которых мы разберем лишь некоторые. Прежде всего это — отношения солидарности, охватывающие широ­кую, скорее неопределенную, сферу жизни и интересов. Иначе говоря, это общность судьбы (Schicksal). Можно сказать, что внутри этой сферы отношений партнеры дей­ствуют и трактуют друг друга, как если бы они представ­ляли солидарную единицу. Они участвуют в общих успе­хах и неудачах, не обязательно на равных, посколькуотношения Gemeinschaft органично включает в себя как функциональную, так и иерархическую дифференциа­цию. Но это специфическая сфера применения коммуни­стического принципа: «каждому по потребностям, от каждого по способностям».

Теннис склонен подчеркивать в этой связи принуди­тельный характер вступления в такие отношения, приво­дя в пример родителей и детей как типичный случай, контрастирующий с добровольным вступлением в дого­ворные отношения. Это не дает, по-видимому, четкой раз­деляющей линии,скорее запутывает проблему,посколь­ку как дружба, так и брак в нашем обществе заключаются, главным образом, на добровольных началах, однако эти связи безусловно относятся к отношениям типа Gemeinschaft.

Главный критерий, по-видимому, лежит в другой об­ласти, а именно: в том способе, которым можно описать партнеров, имеющих «цели » для вступления в такого рода отношения, или для поддержания их. В случае Gesellschaft это конкретные, ограниченные цели, конкретный обмен благами или услугами, или же какая-то частная непо­средственная цель, которая может быть достигнута со­обща. В Gemeinschaft так никогда не бывает¹⁰⁹.

¹⁰⁹ Это, конечно, полярные типы, хотя между ними есть переходная область.

Если мож­но говорить о "целях", ради которых партнер вступает в отношения, либо ради которых эти отношения существу­ют, то это уже отношения другого (не общинного) харак­тера. Общинные отношения — это отношения общего неопределенного типа, включающие в себя множество вспомогательных конкретных целей, многие из которых как таковые не осознаются. Если кого-то спрашивают: «Зачем ты женишься? », он, как правило, находит исклю­чительно трудным дать ответ на этот вопрос с обычной целеполагательной точки зрения. Если же, с другой сто­роны, его спросить, зачем он вошел в этот магазин, он ответит без особых колебаний: «Купить себе сигарет». Но в случае с браком ситуация сложнее: для одного это любовь, другой хотел бы иметь дом, растить детей, небыть одному, иметь «психологическую поддержку», ко­торую дают все эти условия, или комбинация из получе­ния удобств и принятия на себя ответственности за кого-то, кто участвует в поддержании общего дела.

По мере вступления в такие отношения на доброволь­ных началах человек дает свое согласие на всю совокуп­ность интересов, включенных во всю эту более или менее определенную сферу жизни. Существует обычно отчет­ливо осознаваемый минимум вопросов — так, в браке это сексуальные отношения и ведение общего хозяйства. Но даже и это — отношения, определенные не в том же смыс­ле, что конкретные цели партнеров в случае договорных отношений.

Разумеется, существует институциональный аспект отношений типа Gemeinschaft, также как и отношений типа Gesellschaft. Но есть и специфические, типичные от­личия, по крайней мере в двух важных аспектах. В отно­шениях типа Gesellschaft партнеры принимают на себя обязательства, в первую очередь моральные, но при не­обходимости подкрепляемые санкциями. Однако в этом типе отношений обязанности, как правило, ограничены рамками договора, т.е. при вступлении в такие отноше­ния стороны предполагают некоторые конкретные, ясно определенные обязанности¹¹⁰. Любое изменение обяза­тельств возможно лишь в изначально оговоренных рам­ках. При необходимости таких изменений вся тяжесть доказательства возлагается на того, кто добивается но­вых обязательств, не очевидных и не предусмотренных первоначальным договором.

¹¹⁰ Отношения типа Gesellschaft никоим образом не ограничиваются только включением мотивов «заинтересованности », рассмотренных в предыдущем изложении.

В Gemeinschaft обязательства, напротив, как прави­ло, неконкретизированы и неограничены. И если они во­обще как-то определены, то в очень абстрактных по­нятиях. Так, в клятве супругов при заключении брака предполагаются обязательства «любить и оберегать друг Друга в богатстве и бедности, в здоровье и в болезни». Это как бы банк обязанностей помогать во всех обстоятельствах, какие только могут возникнуть непредвиден­но в течение совместной жизни. Бремя доказательств воз­лагается на того, кто хотел бы уклониться от обязан­ности, возникающей в любых таких непредвиденных обстоятельствах. Один из наиболее ярких примеров — уход за больным. На основе договорных отношений че­ловек, как правило, не чувствует себя обязанным брать на себя бремя заботы о своем наемном работнике, или о бизнесмене, с которым он связан, или о клиенте, если кто-то из них заболевает и у него не хватает собственных средств. Если какой-то человек окажет такую помощь, то это будет сделано совсем по другим мотивам, напри­мер, ради дружбы или сочувствия, но не потому что та­кое обязательство входит в деловые отношения. А для члена семьи уход за другим членом семьи есть первая обя­занность, даже если объект этого ухода ничего не сде­лал, чтобы заслужить такое поведение, более того, даже если он лично не пользуется любовью ухаживающего.

Хотя обязательства, присущие Gemeinschaft, некон-кретизированы и в указанном выше смысле неограниче-ны, они ограничены в других отношениях. Но это суще­ственно иное ограничение, чем то, которое дано в отношениях типа Gesellschaft. To есть, в итоге тот факт, что некоторое лицо принимает на себя всю совокупность отношений типа Gemeinschaft, определяет согласование их с этическими обязательствами, связанными с другими людьми. Следовательно, требования любого человека ограничиваются здесь возможными требованиями дру­гих. Это подразумевает иерархию ценностей и валидность обоснований при отказе удовлетворить требования парт­нера по отношениям типа Gemeinschaft в силу их несов­местимости с более важными обязанностями. Так, муж может отвергнуть требования жены, касающиеся его вре­мени и внимания, поскольку, будучи врачом, он должен был бы в этом случае пренебречь интересами своих паци­ентов. Но важно, чтобы эти обязательства более высо­кого порядка были ясно осознаны; в случае Gesellschaft такой подход иррелевантен. Если владелец магазина по­пытается удержать себе больше, чем ему приходится по

счетам, это преступление, независимо от того, что пла­тельщик располагает деньгами в гораздо большем коли­честве, чем ему необходимо; и несмотря даже на то, что ему, возможно, этот избыток вреден, в то время как вла­делец магазина «нуждается». Важный момент здесь за­ключается в том, что отказ покупателя платить больше был бы поддержан моральной санкцией общества без вся­кого исследования того обстоятельства, что владелец ма­газина гораздо лучше использовал бы эти деньги, чем покупатель, отказавшийся платить сверх установленной цены. Но то, что невозможно в Gesellschalt, является ча­стью стандарта, принятого в Gemeinschaft.

Второе важное институциональное различие отноше­ний типа Gesellschalt и Gemeinschaft заключается в том, к чему прилагаются свойственные этим отношениям инсти­туциональные нормы. В отношениях типа Gesellschaft ин­ституциональные нормы образуют совокупность возмож­ных правил: если вы вступили в соглашение, вы обязаны честно довести до конца все, что с ним связано. Вы обяза­ны также оставаться внутри этих отношений в определен­ных границах, обеспечивая помощь своему партнеру, ког­да он стремится избежать обмана, ареста и проч., даже если у вас есть возможность и сила выйти их этих отношений. Все эти правила касаются конкретных средств, целей и условий действия или комплексов действий.

В отношениях типа Gemeinschaft все обстоит иначе. Здесь существует целая система институционального контроля. Но она не задает какой-то формы действия норм, непосредственно регулирующих конкретные цели, средства и условия действия в рамках этих отношений. Если контроль имеет место, то он находится скорее на периферии социальных отношений. Определенные вещи рассматриваются как неизбежный минимум для того, что­бы такие отношения вообще могли существовать. Так, в случае брака всеобщему осуждению подвергнется та жена, которая не даст своему супругу сексуального дос­тупа к себе, а также супруг, который бросает семью или же отказывает ей в поддержке. Таков нормативный аспект отношений, хотя в действительности подобные случаи вовсе не редкость. Институциональные санкции касаются скорее установок, чем конкретных поступков. Последние расцениваются по преимуществу как прояв­ление таких установок. Это особенно очевидно, если трактовать сплетни как форму социального контроля в таких делах. Мы оцениваем прежде всего установки, такие как «любовь», «уважение», «сыновнее (дочернее) почтение » и т.п. Акты формального запрещения или при­нуждения в таких случаях являются совершенно несов­местимыми с «истинными» нормативно одобряемыми установками; они лишь формально оценивают определен­ный минимум проявления таких установок. В отношени­ях типа Gesellschaft подобные установки полностью иррелевантны. Названные отношения регулируются сферой «формальной законности».

Все это обнаруживает то, что является главным в дан­ном контексте. В случае Gesellschaft конкретные отноше­ния в рамках институциональных норм являются отноше­ниями ad hoc для конкретных действий или их комплексов. В этом смысле их можно рассматривать как результирую­щую элементов непосредственного действия. В некотором смысле, как часто замечает Теннис, эти отношения быва­ют механистичны. Отношения же типа Gemeinschaft в том же самом смысле являются органичными, т.к. для понима­ния конкретных действий их следует рассматривать в кон­тексте более широкой совокупности отношений между партнерами, которые, по определению, выходят за преде­лы отдельных элементов этих отношений.

Следовательно, отношения типа Gemeinschaft нельзя рассматривать как результирующую непосредственных элементов, и только их одних. Они должны рассматри­ваться как включенные в целостную систему, внутри ко­торой они размещены. Этими отношениями движут не ad hoc взятые отдельные элементы, но относительно посто­янные и глубоко укорененные установки, проявлением которых они могут считаться. Это объясняет, почему мы всегда приглядываемся к установкам, которые стоят за действиями в сфере отношений типа Gemeinschaft, и не делаем этого в сфере отношений типа Gesellschaft.

В некотором смысле категория Gemeinschaft сугубо «формальна». Она может включать в себя широкое раз­нообразие различных содержаний. Например, в рамках семьи даже сегодня существует большое количество чи­сто экономических видов обмена услугами, направленны­ми на поддержание общего хозяйства, но они не могут быть отделены от более широкой системы отношений и установок, в которую они встроены, как это имело бы место в случае обычного рынка. Это вовсе не означает, что экономические категории анализа неприменимы к такой ситуации; это означает только, что ее нельзя ана­лизировать лишь при помощи их одних. И это, хорошо осознают экономисты.

В то же время по различным основаниям существу­ют некоторые типы конкретного действия, которые ес­тественно проявляются в рамках отношений Gemein­schaft, усиливающих моральные чувства, и сдерживаемые от радикального проявления в контексте Gesellschaft. Это, по-видимому, особенно верно, по крайней мере для нашего общества, в сфере сексуальных отношений. Те коннотации, которыми отягощен термин «проститу­ция», особенно очевидно идут в этом направлении. В своем исходном значении термин «проституция» отно­сится к сексуальным связям, далеким от широкого кон­текста брачных отношений. В таких отношениях не воз­никает вопрос о том, насколько «достойны уважения» партнеры, далеки ли они от желания эксплуатировать друг друга и т.п. В отношениях такого рода есть силь­ный элемент «ремесла», т.е. незаинтересованного вы­полнения услуги. Это, собственно говоря, и есть про­ституция.

Тот же пример демонстрирует нам и другое. В нашем обществе не все внебрачные сексуальные отношения рас­цениваются как проституция. В частности, мы особо вы­деляем из них те, в которых имеют место отношения Дружбы или любовь. И как бы строго ни осуждалась та­кого рода дружба нашими нравами, она никогда не оце­нивается таким же образом, как проституция. Пото­ку что дружба — это отношения типа Gemeinschaft.

Отсюда следует, что поскольку действие укладыва­ется в систему отношений типа Gemeinschaft, оно пред­ставляет отдельные формы выражения глубоко лежащих, наиболее постоянных установок. Это означает, что та­кие действия получают символическое значение в допол­нение к значению, которое им присуще как действиям. Не может быть никаких сомнений в огромной важности это­го факта в социальной жизни. С такими действиями свя­заны чувства, значимые для того, кто их выполняет. Мы не можем обсудить здесь эти проблемы с подобающей полнотой, однако следует указать на несколько специ­фических следствий.

В первую очередь, этим, возможно, объясняется лег­кая акцептация весьма большого объема неинтересной работы. Женщина, ведущая домашнее хозяйство, счита­ет свою работу относительно терпимой. Хотя сама по себе эта работа совершенно неинтересна, она необходима для поддержания ее собственной семьи. Те же самые виды работ показались бы ей несравненно более утомительны­ми, если бы она выполняла их в качестве домработницы в чьем-то чужом доме ¹¹¹.

¹¹¹В связи с этим см. очень интересную монографию Ретлисберга и Диксо­на: Roethlisberger, Dickson. Technical as Social Organization in an Industrial Plant. Harvard School of Busines Administration, 1934. См. также Уайтхеда: Whitehead T.M. Leadership in Free Society. Harward University Press, Cambridge, 1936.

Сексуальные отношения выявляют нам несколько иной аспект. Их символический план в рамках более ши­роких отношений, например, в отношениях брака, при­дает им «значение», которое, разумеется, обычно не яв­ляется необходимым в качестве побудительного мотива для людей, в них вступающих. Но эта модель служит наи­более важным способом для контроля того, что было бы трудно контролировать и регулировать в рамках самих этих очень сильных по своей природе импульсов. Эти импульсы, как в браке, так и в дружбе канализируются в определенных направлениях. В той мере, в какой действие соответствующих установок является эффективным, они предотвращают развитие таких импульсов в опасные(полностью абсорбирующие человека) формы гедонистического удовлетворения¹¹².

Роль символизма в этом, как и в других контекстах, включает в себя и роль символизма в традиционализме. Теннис часто указывает на тесную связь между Gemein-schaft и традиционализмом. Из анализа, проведенного в предыдущей главе, должны быть очевидны причины та­кой связи. В свою очередь, существует особенно тесная связь между Gemeinschaft и религией, прежде всего бла­годаря тому, что общим для них является определенный тип установки, бескорыстная преданность, включение в систему интересов, относящихся к данной области, и важ­ная роль символизма. Это с особой ясностью обнаружи­вается, если принять во внимание связь религии и семьи, главных, хотя никоим образом не единственных конкрет­ных сфер отношений типа Gemeinschaft. Можно сделать утверждение¹¹³ в форме эмпирического обобщения, что интересы религии и семьи могут быть очень тесно интег­рированы друг с другом, а могут быть и резко оппозици­онными; однако они никогда не бывают взаимно индиф­ферентными.

Весьма валено, что в феномене Gemeinschaft можно отыскать и другой случай для интерпретации действий как способов выражения установок, а не способов дос­тижения конкретных целей¹¹⁴. Так, нормы Gemeinschaft — это нормы, аналогичные нормам вкуса, рассмотренным нами в связи с веберовской концепцией обычая (Brauch). Они, однако, аналогичны, но не идентичны, поскольку тот способ, которым Вебер отделяет законный порядок от обычая, по существу ставит моральный элемент вне ка­тегории законного порядка. Однако Вебер совершенно естественно его анализирует в основном как институци­ональный аспект внутри схемы — «цели—средства».

¹¹² Романтизм в данном контексте может рассматриваться как гиперболи­зация данного символического аспекта сексуальных отношений.

¹¹³ Это утверждение уже было высказано нами в другой работе. См.: Parsons Т. The Place of Ultimate Values in Sociological Theory («International Journal of Ethics», Apr. 1935, p. 312).

¹¹⁴ Всегда делается допущение, как в случае, рассмотренном в предыдущей главе, для способов таких видов деятельности.

Таким образом, совершенно очевидно, что Gemeinschaft включает в себя моральный элемент в ка­честве характера общинных установок, например отно­сительно нарушения брачных обычаев, что отчетливо подтверждается. Следовательно, согласно такому кри­терию, элемент этот явно институционален, но в других отношениях он тесно связан с нормами вкуса. Вместе с тем установки, обнаруживающиеся в рамках отношений типа Gemeinschaft, будучи конкретными установками, включают и ценностный элемент, главный компонент которого, в свою очередь, — это ценностные установ­ки, общие для членов данной общины. Следовательно, приверженность нормам, регулирующим отношения типа Gemeinschaft, никоим образом не является вопро­сом только вкуса.

Следовательно, категория «способов выражения» расширяется, чтобы включить в себя, в другой связи, те же самые элементы, которые были центральными для внут­ренних и символических отношений «средство—цель». Отсюда следует методологический вывод, что, подобно действию, ориентированному на норму вкуса, действие в контексте Gemeinschaft должно интерпретироваться бо­лее тонко. Конкретные мотивационные элементы долж­ны размещаться в широком контексте отношений или комплексе отношений в целом.

Это важное обоснование значимости в таком контек­сте схемы отношений. Обнаружение такого факта в дан­ном аспекте подчеркивает непосредственно и несомнен­но органический характер феноменов таким способом, каким не позволяет это сделать схема действия. Таким образом, это вносит важную коррективу в любое нару­шение перспектив, которое может возникнуть из-за ис­ключительной концентрации на схеме действия.

Но следует подчеркнуть также, что эта значимость схемы отношений по преимуществу описательна, а не аналитична. Для Тенниса Gemeinschaft и Gesellschaft — это идеальные типы конкретных отношений. Его схема в этом смысле — классификация. Значимость ее для наше­го анализа основывается на утверждении и определении

того, что с ее помощью особенно ясно выявляются неко­торые специальные элементы, имеющие огромное значе­ние для наших аналитических целей. Прежде всего она показывает ограниченность интерпретации комплекса действия в рамках непосредственных целей и ситуации каждого отдельного акта, взятого изолированно.

Но для объяснения Gemeinschaft, а также Brauch строится обобщенная теория посредством развития схе­мы действия, и она здесь для нас особенно важна. Кон­цепция способов проявления не отрицает схему струк­туры действия, но расширяет ее, включая то, что для более суженных форм ее было бы остаточными катего­риями. Прежде всего то, что называется «проявлени­ем», — это все те же установки, с которыми мы уже встречались ранее, первично-ценностные установки как компонент более широкого теоретического интереса. Тот факт, что все это методологически приводит к тому пути, которым пользуются в основном теории иного типа, чем волюнтаристическая теория действия, т.е. иде­алистические теории, не является ни удивительным, ни опровергающим. Как мы уже видели, в этом отношении, как и в других, обе основные точки зрения, с которыми имело дело данное исследование (но от которых оно от­личается), делают возможным постоянное валидное раз­витие как эмпирического, так и методологического ха­рактера, приводящее к результатам, которые можно инкорпорировать в другую схему. Тот факт, что эти эле­менты оказываются здесь полезными, не дает основа­ния ни для волюнтаристической, ни для позитивистской теории.

Вебер, как было показано выше, использовал поня­тие, тесно связанное с тённисовским понятием Gemein­schaft. Он использовал его, однако, главным образом на описательном уровне, и следствия этого, значимые для наших целей, не выступают столь же очевидно в его слу­чае, как они выступают у Тенниса. Следовательно, по-видимому, удобнее использовать тённисовские труды для обсуждения этих проблем. Но главные результаты тако­го обсуждения могут быть применены непосредственно к Веберу¹¹⁵, и связаны с предыдущим анализом в нашей работе.

¹¹⁵ Вебер, конечно, в своем рассмотрении этих проблем много заимствовал у Тенниса.

Но это рассмотрение Gemeinschaft и Gesellschaft не следует понимать так, что эти понятия могут принимать­ся без предосторожности во всех случаях как основа для общей классификации социальных отношений или что возможно остановиться на любой дихотомии, дающей два типа. Основные типы не могут быть сведены к двум или даже к трем, как это принимает Вебер. Для того, чтобы попытаться развить такую схему классификации, надо было выйти далеко за пределы данной работы. Такая по­пытка, однако, требует критического исследования схем Тенниса, Вебера и некоторых других по их главным за­дачам.

Но эти аспекты тённисовской классификации, с ко­торыми мы имели дело в данном анализе, включают определение основной значимости любой из таких схем, а следовательно, могут быть встроены в более широкую схему, которая, может быть, вберет в себя важные осо­бенности их формы. Для наших целей, однако, вполне достаточно продемонстрировать различные применения понятия «способы проявления установок», как оно сфор­мулировано Теннисом в его схеме.