ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мораль Макиавелли заключается в от' сутствии всякой морали.

Жане

Макиавелли отделяет политику от мо' рали.

Виллари

Макиавелли не отрицал морали, а напро' тив, считал нравственные требования обяза' тельными для политики.

Алексеев

В течение долгих лет наблюдал Макиавелли окружавшую его жизнь, и когда затем, в эпоху создания им своих политиче' ских трактатов, он стал оглядываться на все, что ему пришлось увидеть и знать, в сердце его окрепло окончательно сознание, что люди злы и мотивы их поступков эгоистичны. Макиавелли жил в то время, когда никакая властная высшая идея не раство' ряла в себе личные эгоизмы, свои наблюдения — большую часть их — он делал в Италии на склоне Возрождения. Макиа' велли видел эгоизм личности, эгоизм партий, эгоизм тирана, людей продажных и честолюбцев, беспринципных и лице' мерных*. Люди злы, повторил Макиавелли**, они эгоисты, жертвы ненасытных желаний, вместилища алчности и власто' любия. Но если окружающее ясно подтверждало пессимисти' ческий взгляд, то Рим — идеализированный Макиавелли Рим — разве не свидетельствовал он о способности к преследо' ванию людьми высших целей, о победе над эгоизмом? Да, был ответ Макиавелли, люди Рима жили иначе, они стремились к целям более высоким, но не потому, чтоб их природа являлась иной, но потому, что государственное устройство было в Риме

*Времена, в которые мы живем, так исполнены зла и испорченнос' ти, что, даже и не имея глаз Аргуса, лучше видишь зло, чем добро (Золотой осел. I).

**Люди злы, как это может быть подтверждено историей и тысячами примеров (Discorsi. Кн. I. Гл. 3). Желания людей более ненасытны, чем возможность для их достижения. (Там же. Кн. I. Гл. 37). Люди по природе своей дурны; только необходимость может заставить их действовать добродетельно (Il Principe. Гл. 23).

иным и государство воспитатель * создавало другие условия для проявления добра или зла, но человек везде эгоист и всегда был таковым. Когда Полибий в 6'й книге своей «Истории»** задается вопросом о нравственности, он говорит, что человеку по природе свойственно половое сожитие и деторождение. Если пришедший в возраст ребенок оказывался неблагодарным, это вызывало возмущение, ибо каждый думал, что и он может ис' пытать подобное отношение. И отсюда у каждого нарождается понятие долга, представление о нравственном. Макиавелли внес в «Discorsi» воззрение Полибия***, но одно место он ха' рактерно изменил: «видя подобную неблагодарность, люди со здали законы и назначили наказания». Только через законы

является у народа представление о нравственном и хорошем и идея справедливости получает начало. Не идея нравственная, по Макиавелли, рождает законы, но закон есть производитель этой идеи. И следовательно, там, где государственные законы прочны и налагают узду на вредные для общежития проявления эгоизма, там процветает нравственность, там должны быть люди, каких видел Рим, потому что другая часть человеческого эгоизма может быть утилизирована на благо государственное; человек может быть удовлетворен государством в стремлении к собственности и почестям — он получит и то и другое за услуги, оказываемые им государству, эгоизм личный будет примирен с пользой общественной****. Но уже в этих построениях чув' ствуется, что центр внимания Макиавелли сосредоточивается на целом, на государстве. Личность человека, его индивидуаль' ные потребности, его не'общественные занятия, занятия наука' ми и искусствами, вопрос семейный — все это оставлено без внимания, все принесено у Макиавелли в жертву сосредоточен' ному изучению, как возникают, приобретаются, цветут или падают государства *****. Мы готовы сказать, что во всех трак' татах Макиавелли нет человека — встречаются только прави' тель и гражданин с той или другой комбинацией умственных и нравственных качеств, взятых в их отношении пользы или вре' да государству. Макиавелли как бы духовный сын античного

*О воспитании, по Макиавелли, человека в государстве хорошо из' ложено у Алексеева (С. 49—63) 109.

**Полибий. Всеобщая история / Пер. Мищенко. Т. II. Кн. 6, § 5, 6.

***Discorsi. Кн. I. Гл. 2.

****Там же. Кн. I. Гл. 16; кн. I. Гл. 24; Storie. Кн. VII.

*****Это заставило Моля сказать, что государственное учение Макиавел' ли для нового мира в корне анахронизм.

мира, воспитанник той древней общины, где «в жертву ей при' носилась семья», где «она сливалась с религией», где «сердце и мысль человека всецело принадлежали отечеству, и с какой бы вы стороны не заглянули в его душу, вы бы увидели в нем толь' ко гражданина»*. Благо отечества было высшим критерием нравственного для члена подобной общины, и таковым же оно было для Макиавелли. Перенесенное им через века, оно находи' ло в нем ревностного защитника и проповедника. Для междуна' родных отношений из этого вытекало римское «bellum omnium contra omnes»**, «civitas civitati lupus» 110. Государство, доби' вающееся своих целей право уже потому, что оно государство, и правитель'политик прав, потому что он действует на благо оте' честву. «Когда речь идет о спасении отечества, говорит Макиа' велли***, — тогда не может быть рассуждения о справедливом и несправедливом, гуманном или жестоком, похвальном или до' стойном порицания», но, оставив в стороне подобные соображе' ния, надо ухватиться за то средство, которое способно спасти отечество и свободу. Если высший критерий — отечество'госу' дарство — вообще у Макиавелли служит мерилом поступка, то в этом последнем, трагическом, случае все пути дозволены, все разрешается, и однако в самой форме, как эта мысль у Маки' авелли выражена, есть уже нечто «не древнее», чувствуется возражение и борьба против чего'то иного, защищающего или могущего защищать и в подобном случае необходимость «спра' ведливого», «гуманного», «нравственного». Это отклик на то новое слово, которое вышло из маленькой Иудеи и потрясло старый мир. Оно колебало идею «отечества», выводя человека из его эгоистических национальных границ****, обращаясь к индивидуальной совести каждого, оно как бы вносило грозный анархический элемент в самое существование государства; го' воря о бессмертии духа и обращая человеческий взор на загроб' ный мир, оно величественное представление о государстве дела' ло земным, ничтожным и малым*****. Но если христианство и

* Тэн. Тит Ливий. С. 229.

**Проф. Александренко. Международное право Рима // Журнал Мин. нар. просв. 1895.

***Discorsi. Кн. III. Гл. 41.

****Ап. Павел: «Нет ни эллина, ни иудея…»

*****Интересные и яркие страницы о влиянии христианства на государ' ственную жизнь в связи с идеей «отечества» находим мы в трудах проф. Таубе (Таубе. История зарождения современного междуна' родного права; Христианство и организация международного ми' ра. 1902).

стоинства средств, исключительно по логике подсчета, и Маки' авелли приходил к выводу о существовании чисто и исключи' тельно логических взаимоотношений политической жизни. С одной стороны, личность, приготовившаяся к определенному действованию и имеющая определенные силы, и вся связь вне' шних обстоятельств — с другой. Задача же состоит в том, чтоб определить наилучшую, т. е. кратчайшую по достижению и длительнейшую после достижения, связь между ними. Но вне' шние обстоятельства меняются, следовательно, и человек дол' жен уметь вместе с ними меняться*, т. е. беспрестанно к ним применяться. Однако же таких обстоятельств не бесчисленное количество, природа же людей во все времена одинакова, — и вот Макиавелли стремится установить множество, так сказать,

необходимых, в себе не меняющихся логических взаимоотноше ний между человеческой личностью с ее политическими целя' ми — и внешними обстоятельствами**. В этом смысле прав Тэн***, когда утверждает, что Макиавелли вовсе не злодей, что он только резонер, «наставник, становящийся на место ученика и сам разрешающий задачу, чтоб ясней демонстрировать ее». По нашему мнению, ошибаются те критики, которые, встреча' ясь с этими логико'математическими решениями Макиавелли, считают, что их можно подвести под положение: цель оправды вает средства, в подобной вненравственной механике вообще нет места ни обвинению, ни оправданию. Скорей можно согла' ситься с теми, кто видит приведенный лозунг там****, где у Макиавелли выдвинута идея отечества, хотя и здесь, строго говоря, является оправдание только тогда, когда Макиавелли теряет последовательность или полемизирует, т. е. когда колеб' лется или защищается в своем античном представлении. Но где Макиавелли действительно защищает лозунг цель оправдывает средства, там это отмечено меньше всего. Правда, только време' нами и без глубокого влияния на всю его нравственную филосо' фию, но Макиавелли высказывает ряд особых положений, на которые его натолкнула флорентийская жизнь. Ряд лет он был сотрудником, почти правой рукой гонфалоньера Пьетро Содери'

*И Макиавелли склонен видеть горе в том, что человек обыкновенно не умеет меняться.

**Примеры такой «механики»: Discorsi. Кн. I. Гл. 41; Кн. I. Гл. 45; Кн. II. Гл. 23; Кн. III. Гл. 2; Кн. III. Гл. 9; Il Principe (большая часть трактата).

***Тэн. Тит Ливий. С. 182—183.

****Как Гаспари, Франк, частью Виллари.

ни* — человека, странно верившего в эпоху Возрождения в не' отразимую силу добра, во имя республиканского принципа терпимости не разрешавшего преследовать и обуздать ту арис' тократию, которая в своих, преимущественно эгоистически алчных, целях открыто агитировала за возвращение Медичи. В итоге республика пала, худшие силы Флоренции всплыли на' верх. Макиавелли, несмотря на свою приближенность к Содери' ни, не мог отвратить зла, но он видел его надвижение. Когда республика пала, Макиавелли в своих политических трактатах писал, что зло не угашаемо временем, не обезоруживаемо благо' деяниями**, что добро*** недостаточно****; нельзя назвать добрым и мягкосердным того, кто дает расти злу ***** и, из' бегая пути пресечения и жестокости, навлекает на государство волнения и бедствия. Необходимо не бояться совершить мень шее зло, чтоб избегнуть большего 6*; если осуждает средство, должна оправдывать цель.

__________

Нет ничего легче, как осуждать Макиавелли за то, что для него благо общего, польза государства освящают 7* (скорее, чем оправдывают) цель. Легко также догматически утверждать, что «политика должна быть моральной» 8*. Но несравненно труднее ясно и строго указать и обосновать взаимоотношение политики и нравственности так, чтоб оговорки не противоречили тезису и благие пожелания не выдвигались на первое место. И по сегод' няшний день этот вопрос не решен 9*, несмотря на деятельные попытки лишить его «ног или головы на прокрустовом ло' же» 112. Во всяком случае, мы слишком далеки от узости антич' ного взгляда, но и от того непримиримого идеализма, который

*Прекрасна характеристика Содерини у Томмазини.

**Discorsi. Кн. III. Гл. 3.

***Т. е. добро, понимаемое в его чистом виде.

****Discorsi. Кн. III. Гл. 30.

*****Там же. Кн. III. Гл. 27.

6* При этом Макиавелли любил указывать отрицательно на дело Пи' стои и положительно — на действия Рима; хотя в последнем случае уже приближался к механике.

7* Заслуга выяснения этого принадлежит проф. Алексееву.

8* Как, например, Блунчли. Критику этого воззрения см. у Алексеева (С. 265—268) 111.

9* См., например, сильно и остроумно написанные страницы у Вилла' ри (Т. II. С. 302—308).

в конфликте возвышенных нравственных требований и условий реальных становится безусловно на сторону первых, отвергая всякое прикосновение к злу. И потому мы имеем право опреде' лять в этом отношении взгляды Макиавелли, отмечать их узость сравнительно с современными точками зрения, но совер' шенно бессильны еще, если б захотели, произнести окончатель' ный приговор.

Но где суд может быть произнесен, так это о взгляде Макиа' велли на человеческую природу. Противоречия здесь очевид' ны* и вместе с тем объяснимы. Человек у Макиавелли — полный эгоист, алчный, честолюбивый; его воспитывают в нравственно' сти религия и закон, но оба, как два бича, обузданием и устра' шением. Одновременно диктатор Макиавелли весь полон идеей только общего блага, лишен эгоизма, на вершине власти, сознав, что подвиг свершен, способен от нее отрекаться. Макиавелли силится все свести к управляемому эгоизму — ему приходится свести к нему и самоотвержение римлян, хотя он цитирует бес' корыстие и бесчестолюбие тех, кто, выполнив долг, подобно Цинциннату, шел к плугу. Разгадка ясна: видя окружающее, Макиавелли сделал обобщающий вывод, что люди злы, — и не отрекся от него, потому что плохо вообще постигал нравствен' ную природу человека. Достаточно было бы ему оглянуться на себя**, чтобы убедиться в доступности для человека бескорыст' ных, любящих, идейных движений. Он не постиг нравственно' зиждущих сил, в связи с этим в его понимании никогда не за' рождалась идея прогресса***. В своей политической механике он старался оперировать вне нравственных сил, не замечая, что жизнь его опровергает даже на его герое, Цезаре Борджиа. Бор' джиа руководился только логикой достижения — и вот в реши' тельные минуты его жизни он мог опереться только на привя' занность народа, по отношению к которому он, хотя и не из нравственных целей, действовал благородно; остальные страши' лись его, и сам Макиавелли, не замечая того, произнес над ним суд нравственной Немезиды****114, когда писал во Флоренцию, что «герцога можно было бы поддержать, если б только было возможно не опасаться его вероломства». Поддержки оказано не было. Цезарь пал, но Цезарь был только единицей той Ита'

*См.: Алексеев. Указ. соч. С. 312—315 113.

**Как и не ему одному.

***Добро и зло у Макиавелли только «перераспределяются» по эпохам и странам (Discorsi. Кн. II, вступление).

****Миссия в Рим; донесение от 14 ноября 1503 г.

Б. ЧИЧЕРИН

Томас-Мор-и-Ма1иавелли

На пороге XVI века стоят два мыслителя совершенно проти воположного свойства, но оба воспитанные на изучении древ ности и черпающие из нее самую сущность своих воззрений: Томас Мор 1 и Макиавелли. Один является мечтательным идеа листом, наподобие Платона, который служил ему образцом2, другой держится практической мудрости Аристотеля 3, не воз вышаясь, однако, как последний, к созданию философских начал и жертвуя нравственностью государственной пользе. По этому противоположность между Мором и Макиавелли вы ступает гораздо резче, нежели между Платоном и Аристоте лем. <…>

Если Мор является чистым идеалистом, то Макиавелли прежде всего политик. И Макиавелли имеет в виду государ ственную цель, но не идеальную, а практическую. Он ищет не совершенного устройства человеческих обществ, а таких средств, которыми данный порядок вещей созидается и упро чивается. Эти средства должны быть сообразны с природой че ловека. Если Мор видел источник всех пороков единственно в общественном устройстве, нарушающем справедливость, если идеальные его учреждения предполагают всех людей доброде тельными, то Макиавелли смотрит на человеческую природу далеко не так снисходительно. По его мнению, люди вообще злы и склонны предаваться своим дурным наклонностям вся кий раз, как представляется тому случай. Каждый правитель должен отправляться от мысли, что его род людской неблаго дарен, непостоянен, скрытен, труслив при опасности и жаден на прибыль. Кто будет полагаться на добрые качества людей, тот всегда будет обманут. С одними нравственными средствами ничего нельзя достигнуть. Правитель, без сомнения, должен иметь в виду нравственную цель: общее благо. Тот, кто дей ствует на благо общества, приобретает вечную славу; напротив,

тиран, имеющий в виду только собственные выгоды, покрыва ется позором. Но благая цель оправдывает всевозможные сред ства. Если нельзя действовать добром, надобно решиться на всякие злодеяния, ибо средний путь самый пагубный. Макиа велли не признает обязанности руководиться в политике нрав ственными правилами; практическая цель занимает его исклю чительно.

С этой точки зрения, постоянно черпая уроки из истории и современной жизни, Макиавелли учит правителей, как посту пать в том или ином случае, и в особенности, как управлять че ловеческими наклонностями и страстями. В раскрытии этой стороны политической жизни он является неподражаемым ма стером. Ясность и сила мысли, глубокое знание человеческих отношений, разнообразие сведений и широкий практический опыт — все соединяется в нем и делает его одним из величай ших политических писателей, когда либо существовавших. Он одинаково предлагает свои советы и князьям и народам, ибо понимает, что не всякий образ правления везде приложим. Го сударственное устройство зависит и от общественной среды, в которой оно водворяется, и от цели, которая имеется в виду. Иное правление нужно для создания государства, иное для охранения учреждений; иное для народа крепкого и нравствен ного, иное для слабого и развращенного.

Макиавелли имеет, однако, и свой идеал. Воспитанный на изучении древности, он ищет его в классическом мире. Но тог да как Мор вдохновлялся республикой Платона, практический взгляд Макиавелли требует действительной почвы. Для него идеалом представляется Древний Рим, покоривший весь мир и

втечение веков мудро управлявший своими внутренними дела ми. Рим выставляется образцом и назиданием для современни ков. «Добродетель, которая царствовала в то время, — говорит Макиавелли, — и порок, господствующий ныне, яснее солнеч ного света, а потому я буду откровенно говорить то, что думаю, чтобы юноши, читающие мои сочинения, отвращались от по следнего и подражали первой, всякий раз как придется им действовать. Теперь даже обломок античной статуи ценится высоко, и все стараются сделать нечто подобное; образцы же добродетели и мудрости, которые древние представили своей жизнью, остаются бесплодными». Чтобы восполнить этот недо статок и показать на примерах римлян, как следует поступать

вполитике, Макиавелли написал замечательнейшее свое поли тическое сочинение: «Речи о первых десяти главах Тита Ли вия» 4 (Disсorsi sopra la prima deсa di Tito Livio).

Сочинение начинается с объяснения различия образов прав ления и их превращения друг в друга. Здесь Макиавелли почти буквально следует Полибию и так же, как последний, выводит, что наилучшее правление то, которое соединяет в себе все три элемента: монархию, аристократию и демократию. Из чистых же форм он отдает предпочтение демократии. Гражданин сво бодной Флоренции в нескольких местах своей книги высказы вает свое сочувствие народу. Многие утверждают, говорит он, что ничто не может быть легкомысленнее и непостояннее толпы и что в этом отношении княжеская власть стоит несравненно выше. Но эти свойства принадлежат только толпе, не сдержан ной никакими законами, они еще в большей степени встреча ются у князей, не знающих над собой сдержек. Все люди бе зумствуют, когда могут делать это безнаказанно. Народ же, хорошо устроенный и связанный законами, благоразумнее, постояннее и одарен лучшими суждениями, нежели князь. Глас народа — глас Божий. Притом своевольный народ легко может быть вразумлен и введен в настоящую колею; но против дурного князя нет иного лекарства, кроме железа. Однако Макиавелли не произносит этого суждения безусловно. Как глубокий поли тик он понимал, что каждый образ правления имеет свои отно сительные достоинства и служит к достижению известных целей. Поэтому он признает, что князь выше народа для устройства вновь созидающегося государства или для введения новых за конов и учреждений; но народное правление лучше, когда дело идет о сохранении установленного порядка. Кроме того, необ ходимое условие демократии заключается в доблести граждан. Развращенный народ не в состоянии поддерживать свободу; ему нет спасения вне монархии. Только царская власть может его исправить. Неспособны к демократии и люди, привыкшие к рабству. Свобода может держаться только там, где приобрета ет ее народ еще свежий в силах и неиспорченный деспотизмом.

Макиавелли предпочитает народное правление аристократи ческому. Он спрашивает: кому скорее можно вверить охране ние свободы, народу или вельможам? — и решает вопрос в пользу первого, ибо вельможи всегда хотят властвовать, а на род желает жить только на воле и не быть угнетенным. В осо бенности дворян Макиавелли считает величайшими врагами свободы. В стране, где есть дворянство, говорит он, особенно имеющие замки и господствующее над низшим населением, невозможно иное правление, кроме монархии. Законы бессиль ны для воздержания подобных людей; необходим над ними властитель. Устроить республику там, где много дворян, невоз

можно иначе, как истребивши их всех. Наоборот, нельзя уста новить княжескую власть в стране, где существует равенство, иначе как создав дворянство. Равенство ведет к республике, так же как неравенство ведет к монархии. Даже аристократическое правление, подобно венецианскому, невозможно при существо вании дворянства, имеющего обширные земли, замки и право суда. Только чисто политическая аристократия, основанная на исключительном обладании почестями и высшими должностя ми, способна установить прочный порядок вещей. Такое прав ление Макиавелли признает иногда полезным. В небольшом, замкнутом в себе государстве может быть введено аристократи ческое устройство наподобие спартанского или венецианского. Твердое охранение закона высшим сословием дает таким уч реждениям необыкновенную прочность. Но чистая аристокра тия немыслима в государстве, которое приходит в беспрерыв ные столкновения с другими и принуждено воевать. Здесь необходимо опираться на народную силу, а потому надобно дать народу участие в правлении, иначе он сам того потребует. Для республики, которая хочет расти и делать завоевания, наилучшее устройство — римское, то есть смешанное.

Против римских учреждений возражают, что они подавали повод к беспрерывным ссорам между патрициями и плебеями; но эти внутренние распри, говорит Макиавелли, нисколько не мешали величию республики. До времен Гракхов 5 они редко сопровождались изгнаниями, а еще реже пролитием крови. Борьба вела единственно к установлению законов и учрежде ний, полезных для общества, которыми ограждалась свобода и воздерживалось честолюбие вельможей. Таково было учрежде ние плебейских трибунов 6, лучших стражей народной свободы.

Макиавелли подробно излагает те средства, которые упо требляли римляне для поддержания своего государственного устройства. Прежде всего, он указывает на религию как на один из самых верных способов действовать на народ и сохранять в нем добрые нравы. Религия имеет для Макиавелли единствен но значение политического орудия, и он, не обинуясь, советует употреблять религиозный обман для достижения политиче ских целей. Это показывает, как далеко люди эпохи Возрожде ния отошли от Средних веков. Затем следует обращать особен ное внимание на обуздание сильных людей. Обыкновенно их честолюбие не знает границ, и они представляют величайшую опасность для республики. Необходимо зорко за ними следить и преграждать все пути к возвышению, в особенности тем из них, которые стараются обольстить народ и выставиться перед

другими. С этой целью полезно дать гражданам право обви нения; оно служит вместе с тем и клапаном, через который вы ходит накопившееся неудовольствие. Там, где нет подобных, законом установленных путей, люди прибегают к средствам беззаконным, а это может погубить республику. Опасно и со средоточение власти в руках одного человека, ибо он легко мо жет употребить ее во зло. В Риме диктатура была полезна для чрезвычайных случаев; она устанавливалась на короткий срок и не уничтожала других должностей. Но продолжительное со единение всех властей в руках децемвиров7 подвергло государ ство опасности. Наконец, в республике необходима строгость нравов. Макиавелли хвалит учреждение цензоров8, которые, наблюдая за гражданами и предупреждая развращение нравов, служили одним из лучших средств для сохранения свободы. Общее правило, которое Макиавелли выводит относительно внутреннего управления, состоит в том, что учреждения долж ны быть часто возвращаемы к первоначальному их принципу, ибо силою вещей все мало помалу изменяется и портится. Этой цели могут способствовать как законы, так в особенности при меры доблестных мужей, которые часто действуют на сограж дан более, нежели самые законы. Макиавелли, очевидно, не имел понятия о развитии человечества, о законе совершенство вания. Сыну XV века, который свой идеал видел в древних рес публиках, отклонение от первоначального устройства пред ставлялось не иначе как упадком.

После внутренней политики Рима Макиавелли излагает и внешнюю. Республиканскую форму он считает более способной к расширению владычества, нежели монархическую, ибо глав ное, что умножает силы государства, это — постоянное вни мание к общей пользе, а оно гораздо более соблюдается в рес публиках, нежели в монархиях. Три пути представляются народам, которые хотят увеличить свое внешнее могущество: союз равносильных государств, главенство над союзниками и, наконец, совершенное покорение других народов. Последний путь самый ненадежный, ибо нет возможности постоянно дер жать в повиновении народы, которые не хотят покориться. За воевания гибельны для государств, которые приобретают но вые владения, не приобретая новой силы. Первая система хороша, но только для защиты, ибо в ней нет единства воли; здесь всегда может быть разногласие, и сами завоевания в пользу союза далеко не так заманчивы. Поэтому лучше всех второй путь; это тот, которого постоянно держались римляне в своих войнах. Они привлекали к себе союзников, оставляя им

права и самоуправление и давая им часть добычи, но сами все гда оставались во главе. Таким способом они покорили весь мир. Макиавелли советует, по примеру римлян, вести войны краткие, но всеми силами обогащать добычей казну, а не от дельные лица, выселять колонии для оберегания покоренных земель, никогда не оставлять военных упражнений и, прежде всего, иметь собственное войско, а не наемное, всегда нена дежное. К политическим размышлениям присоединяется и множество замечаний на счет военного искусства, которое Ма киавелли изучил в подробности. Все это вместе, изложенное не в систематическом порядке, а в виде рассуждений об отдель ных случаях, представляет одно из самых поучительных поли тических сочинений, которые когда либо появлялись в свете. Аристотель был основателем политики как науки; Макиавелли был восстановителем ее в новое время, и если не всегда можно соглашаться с его доводами, если, читая его, иногда возмуща ешься отсутствием нравственного чувства, то всегда удивля ешься силе его ума и широте его взгляда.

Речи о первых десяти главах Тита Ливия имели целью пока зать средства для сохранения республик. Совершенно иную за дачу полагает себе Макиавелли в другой книге, которая полу чила гораздо большую знаменитость, в «Князе» (Il Principe). Здесь излагаются способы, которыми князь может приобрести новое государство и упрочить в нем свое владычество. Многие видели в этом противоречие с содержанием первого сочинения. Там Макиавелли является республиканцем, пламенно любя щим свободу; здесь он пишет в пользу самого беззастенчивого деспотизма. Это отступничество от своих убеждений приписы вали желанию снискать милость Лоренцо Медичи, которому посвящена книга: изгнанный из отечества, Макиавелли хотел возвратиться и принять участие в делах, а для этого нужно было заслужить расположение тогдашнего главы флорентий ского правительства. Другие, напротив, видели в этом сочине нии иронию: республиканец по образу мыслей, Макиавелли хотел будто бы предостеречь народ от тех козней, к которым прибегают князья для утверждения своего владычества. Тако во было мнение Руссо*. Внимательное изучение обоих произве дений великого политика должно, однако, убедить каждого, что между ними нет противоречия. В «Речах о Тите Ливии» Макиавелли прямо говорит, что для создания и устройства но

*См. разнообразные мнения об этом вопросе у Моля: Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften, том III: die Macchiavelli Litera tur.

вых государств монархия лучше республики; для развращен ных же народов он считает монархию единственным возмож ным образом правления. Но и то и другое вполне прилагалось к современной ему Италии, где народ, по мнению Макиавелли, наиболее развращенный из всех, а между тем требовалось со здание единого крепкого государства. Нет страны, которая на слаждалась бы внутренним согласием и счастьем, говорит он в «Речах», если она не подчиняется вся единой республике или одному князю, как Франция и Испания.

В Италии этому мешает римская Церковь, которая не до вольно сильна, чтобы соединить всю Италию под своим влады чеством, а между тем разъединяет страну, постоянно призывая к себе на помощь одного князя против другого. Макиавелли вполне сознавал, что объединить Италию, освободить ее от вне шних врагов и положить конец междоусобиям могут только князья; поэтому он и обратился к Лоренцо Медичи, предлагая ему средства для достижения этой цели. И в отношении к упот реблению средств «Князь» немногим отличается от «Речей». И там Макиавелли оправдывал убийство Рема Ромулом необхо димостью единовластия9 и порицал Бальони, который не решил ся убить папу Юлия II со всей его свитой, когда тот неосторожно отдался ему в руки10. В «Князе» эта политика выступает в еще более грубой форме, ибо здесь дело идет об утверждении власти подавлением всех ее противников, а для этого нужны более сильные и менее разборчивые средства, нежели для охранения свободы. Но сущность воззрений и здесь и там одна и та же.

Макиавелли начинает с общего разделения княжеств по происхождению: есть княжества наследованные и новые; по следние могут быть или присоединенные к старым владениям или получившие самостоятельное устройство. С другой сторо ны, народ, среди которого устанавливается власть, может быть либо привыкшим управляться князем, либо привязанным к свободе. Наконец, и средства, которыми власть приобретается, могут быть оружие, счастье или доблесть. Все эти разнородные случаи требуют различных путей для утверждения власти.

Всего легче сохраняется власть наследственная. Князю нуж но только не нарушать существующего порядка. Если у него нет необыкновенных пороков, которые делают его предметом ненависти, он всегда будет любим. Затруднения оказываются только при вновь приобретенной власти. Когда князь к своим старым владениям присоединяет новую область, то существен ный вопрос состоит в том: принадлежит ли в ней население к одной народности с другими подданными или нет. Если народ

ность одна, то слияние совершается легко; в противном случае нужно значительное искусство. Хорошо, если князь сам посе лится в новой области; полезно также заводить в ней военные колонии. Но прежде всего надобно держаться правила: ослаб лять сильных и поддерживать слабых. Это необходимо соблю дать как относительно соседей, чтобы не нажить себе опасных соперников, так и относительно вельмож покоренной области. На последних никогда нельзя полагаться: они всегда готовы примкнуть к иностранному князю, чтобы избавиться от своего, но столь же легко отпадают от победителя. Из этого можно видеть, какое важное значение имеет для завоевателя полити ческое устройство покоренной страны. Там, где нет могуще ственной аристократии, где вся власть сосредоточена в руках монарха, покорение трудно, потому что иностранец не находит союзников, но зато легче удержать край в повиновении, ибо с падением монарха прекращается дальнейшее сопротивление. Напротив, там где есть сильные вельможи, легко с их помо щью покорить страну, зато держаться в ней труднее. Что же касается до народов, привыкших к свободным учреждениям, то с ними нельзя иначе сладить, как истребив их совершенно; ибо они всегда готовы восстать во имя свободы и прежних сво их прав, о которых память не изглаживается ни течением вре мени, ни полученными благодеяниями.

Новая власть приобретается иногда добродетелью, когда доблестный муж водворяет новые порядки и через это стано вится главою государства. Достигнуть подобной власти трудно, но удержать ее легко, ибо здесь мало внутренних врагов. Труд ность же приобретения состоит главным образом в том, что люди не охотно подчиняются новым порядкам. Народ вообще бывает непостоянен: можно убедить его в известной мысли, но не легко удержать его в этом убеждении. Поэтому нововводи тель всегда должен запасаться собственными средствами и ору жием; когда перестают ему верить, он должен заставить себе верить силой.

Совершенно иное положение тех, которые становятся князь ями случайно или посредством чужой помощи. Им власть до стается легко, но как скоро они достигли вершины могуще ства, начинаются бесчисленные затруднения. Обыкновенно эти люди не умеют держаться на своем месте, потому что они к этому не приготовлены, да к тому же не имеют ни друзей, ни опоры. Однако и в этом случае разумный человек может до стигнуть великих результатов. Образцом такого мудрого и доб лестного мужа Макиавелли выставляет знаменитого Цезаря

Борджиа, утверждая, что нельзя дать новому князю лучшего совета, как следовать примеру герцога. Затем он рассказывает, как Борджиа притворялся другом своих врагов, чтобы вернее их погубить, как он заманивал соперников под предлогом сове щаний и потом убивал их, как он из предосторожности истреб лял даже потомство тех людей, у которых отнимал владения. «Разбирая все эти действия герцога, — говорит Макиавелли, — я не могу его осуждать, ибо, имея высокую душу и великие цели, он не мог править иначе». По видимому, Макиавелли даже не считает эти дела безнравственными, ибо он под особой рубрикой ставит тех, которые приобрели власть злодеяниями. «Нельзя назвать это доблестью, — говорит он, — когда человек убивает своих сограждан, предает друзей, не имеет ни правды, ни благочестия, ни религии; этими способами можно приобрес ти власть, но не славу». Однако, прибавляет он, и подобное правление может утвердиться; все зависит от хорошего или дурного употребления жестокости. Кому нужно совершить зло действа, тот должен сделать это разом, чтобы не оставлять на род в постоянном опасении. Если жестокости продолжаются или даже усиливаются, то князю нет возможности удержаться; каждый боится за себя, и наконец все соединяются против ти рана.

Что касается до приобретения власти волею сограждан, то это делается также двояким путем: или с помощью вельмож, или с помощью народа; ибо на эти две части разделяется каж дое государство. В первом случае труднее удержать правление, ибо князь имеет много соперников. Вельможи всегда хотят властвовать, а народ желает только, чтобы его не притесняли. Поэтому всякий правитель должен опираться на массу, не только тот, который достиг власти с помощью народа, но и тот, который приобрел ее поддержкой вельможей. Князь, которого не любит народ, не имеет прибежища в несчастье.

Макиавелли упоминает и о духовных княжествах, но гово рит, что так как они держатся помощью Бога, то человеку было бы слишком смело о них рассуждать.

Рассмотрев, таким образом, отдельные виды княжеств, Ма киавелли переходит к правилам, общим для всех. Главные ос новы всех государств, говорит он, как новых, так и старых, суть хорошие законы и хорошее войско; но так как законы бес сильны без войска, а там, где есть хорошее войско, должны быть и хорошие законы, то прежде всего следует говорить о войске. Макиавелли различает войско собственное, наемное и союзное. Первому он отдает решительное предпочтение перед

другими. Наемное войско служит только из денег, а потому не может иметь ни любви к отечеству, ни преданности князю. На него никогда нельзя полагаться. Еще опаснее союзники, кото рые в случае победы сами становятся властителями. Мудрый князь всегда должен опираться на собственное войско; потому главная его забота должна быть устремлена на военное дело. Кто пренебрегает военным ремеслом, тот всегда рискует ли шиться власти. Он не уважаем солдатами, а потому не может и доверяться им.

За военной силой следуют гражданские средства. Здесь, го ворит Макиавелли, надо иметь в виду не воображаемые госу дарства, а действительный порядок вещей, не то, что должно быть, а то, что есть; иначе князь неизбежно идет к падению. Кто хочет поступать всегда добродетельно, тот должен погиб нуть среди стольких людей, которые держатся совершенно иных правил. С этой точки зрения Макиавелли рассуждает о качествах, приличных правителю. Князь должен быть скорее скуп, нежели щедр, ибо щедростью всем не угодишь, и оконча тельно она обращается в тяжесть для народа, из которого из влекаются деньги, тогда как скупость обогащает казну, не об ременяя подданных. Князь должен скорее стремиться к тому, чтобы его боялись, нежели чтобы его любили, ибо на любовь полагаться нельзя, по непостоянству человеческого рода. Люди более склонны оскорблять того, кого любят, нежели того, кого боятся, ибо страх — постоянное чувство, которое никогда не оставляет человека, а любовь уступает место другим влечени ям. Однако важнее всего, чтобы князь не был ненавидим и не наживал себе внутренних врагов. Поэтому он должен воздер живаться как от имущества, так и от жен своих подданных. Такого рода посягательства более всего возбуждают негодова ние и вооружают людей против правителя. Слово свое князь должен держать только тогда, когда это ему выгодно; иначе он всегда будет обманут коварными людьми. Вообще, в лице кня зя человек должен соединяться с зверем. Он должен иметь силу льва и хитрость лисицы. Надобно принять за правило, что в особенности новый князь, для сохранения власти, часто при нужден действовать противно всякой правде, всякому милосер дию, всякому человеколюбию и всякой религии. С виду князь должен казаться украшенным всеми добродетелями, но он все гда должен быть готов поступать иначе.

Макиавелли дает советы и относительно выбора людей, ибо это первый признак, по которому распознается ум правителя. Мудрый князь имеет и мудрых советников. В особенности он должен избегать льстецов, язвы придворной жизни, и окру

жать себя людьми, которые бы откровенно высказывали ему правду, когда он их спрашивает. В заключение Макиавелли обращается с великолепным воззванием к Лоренцо Медичи, уве щевая его освободить Италию, томящуюся под игом варваров.

Сочинения Макиавелли сделались настолько книгой прави телей XVI и XVII столетий. Разноречащие мнения о нем и тол кования на него составляют целую обширную литературу. Всех поражают, с одной стороны, его громадный ум и талант, с дру гой — то отсутствие нравственных правил, которое кидается у него в глаза. Имя его сделалось символом политического ко варства. Действительно, от этого упрека невозможно его огра дить; но извинение лежит отчасти в общих требованиях поли тики, отчасти в характере той среды, в которой жил и действовал Макиавелли.

Политику невозможно подвести под точку зрения безуслов ной нравственности, точно так же как нельзя приложить к го сударству начал абсолютного права. Над тем и другим господ ствует высшая цель политической жизни: общее благо. Эта цель сама по себе есть начало нравственное; но она не всегда может быть достигнута безукоризненными средствами. От частного человека можно требовать, чтобы поступки его были безупречны, ибо цель, которую он себе полагает — личное счас тье — не есть непременная и необходимая; она должна подчи няться высшим требованиям. Частный человек должен жерт вовать своим счастьем своему нравственному достоинству. Но благоденствие народа невозможно приносить в жертву абсо лютной строгости нравственных правил. В политике верхов ный закон есть общее благо (salus populi suprema lex); для спа сения народа приходится иногда жертвовать всем. Правитель не может и уклоняться от деятельности; он обязан управлять государством, избирая путь, который возможен. А так как цель непременно должна быть достигнута, то извинительно, в случае крайности, употреблять и такие средства, которые не оправдываются нравственностью. Здесь является столкновение двух начал, при котором нравственный закон не может иметь притязания на безусловное владычество.

Однако, с другой стороны, невозможно относиться к нему со вершенно равнодушно, как делал Макиавелли. Нравственное начало должно быть по возможности соблюдаемо и в политике. Это тем более необходимо, что оно и здесь является силой, ибо люди имеют к нему доверие и уважение. Нравственные поступ ки притягивают людей, безнравственные их отталкивают. Но эта сила далеко не всегда имеет одинаковое значение. В об ществе грубом, развращенном или расшатавшемся на своих

390 Б. ЧИЧЕРИН

основах нравственные начала мало действуют на массу. Тут слишком часто бывает необходимо прибегать к хитрости и к насилию, чтобы достигнуть политической цели. Неразборчивое употребление средств нередко составляет условие успеха. В этом отношении Макиавелли был вполне сыном своего века. Во всех европейских государствах борьба королевской власти с средневековым порядком сопровождалась безобразными явле ниями. Надобно было смирять отдельные лица, приобретшие чрезмерное могущество, и подавлять частные права и интересы, господствовавшие в раздробленном обществе. Первой потребно стью был выход из анархии и установление государственного порядка, какими бы то ни было средствами. Между тем ни одна из европейских стран не представляла такой страшной картины, как Италия в начале XVI века. Усеянная мелкими тиранами и изнемогающими республиками, сделавшись попри щем для властолюбия иноземцев, она искала какого нибудь исхода из безотрадного положения и не находила. Макиавелли жил в этой среде и отражал в себе ее стремления и недостатки. Привыкший видеть кругом себя беспрерывные насилия, обманы и злодейства, он перестал ими возмущаться и хотел по крайней мере обратить их на благую цель, а эту цель указывал ему пла менный его патриотизм, которым он возвышался над современ никами и который составляет в нем самую отрадную черту. Дальнейшее развитие истории дало нравственному началу не сравненно большее значение, нежели оно имело в XVI веке. И теперь еще нельзя требовать от государственных людей безус ловной нравственности в преследовании политических целей, но теперь невозможно уже совершенное равнодушие к ужасней шим преступлениям, какое мы видим у Макиавелли. Общест венное чувство возмущается против этого. В наше время в Ита лии великий государственный человек предложил себе ту же цель, к которой стремился Макиавелли; но средства у него были иные. В окрепшем народе он взывал к началу свободы, к обще ственному мнению и совершил свое дело, не прибегая к злодея ниям и сохранив уважение современников.

Однако уже в XVI веке мнения Макиавелли встретили силь ный протест. Нравственное начало, как высший закон челове ка, всегда присуще человеческим обществам. Особенно оно не могло быть забыто у христианских народов. Затемненное вре менно, оно скоро выступило наружу и заняло подобающее ему место в общественном сознании. Главный толчок этому движе нию дала Реформация.