Рассуждения Маттера и Франка повторяет и Блунчли в своей критической статье о Макиавелли 388*.

По воззрению Маттера, Франка и Блунчли, Макиавелли верит в абсолютные начала морали, верит, что нравственные понятия прирождены человеку, но считает политику областью, в которой эти абсолютные начала неприложимы. Но мы знаем, что миросо зерцание Макиавелли исключает веру в какие бы то ни было аб солютные начала389*; он не мог поэтому отделять политику от мо рали, которая для него не существовала.

Причина, почему рассмотренные нами писатели приходят к совершенно ошибочным выводам, заключается не только в том, что они не выясняют себе учения Макиавелли в целом и не обра щают должного внимания на философскую подкладку его поли тической доктрины, но и в том, что они прилагают к учению ав тора «Князя» совершенно неприложимый к нему масштаб: они выходят из того убеждения, что существуют абсолютные наJ чала морали и справедливости; не находя в сочинениях МакиаJ велли и следов такого воззрения на мораль, они приходят к выJ воду, что Макиавелли или отрицал мораль вообще, или считал ее неприложимой в политике. Но они забывают, что существует философская доктрина, которая не разделяет их взгляда на са мобытность моральных начал и которая тем не менее признает мораль и видит в ней главное основание общежития. Макиавел ли исповедует именно эту доктрину: он не верит в прирожденность человеку нравственных понятий, а видит в этих понятиях послед ствие и необходимое условие сожительства людей в государстве.

Познакомить читателя с этим воззрением Макиавелли на нрав ственность — задача последующего изложения.

II. УЧЕНИЕ МАКИАВЕЛЛИ О НРАВСТВЕННОСТИ

Главная причина зол, преследующих современное челове чество, заключается, по Макиавелли, в том, что человеческим страстям дан слишком широкий простор, что везде господствует личный произвол, ничем не сдержанный эгоизм. Единственный исход из этого плачевного состояния Макиавелли видит в таком государственном порядке, который наложил бы узду на челове ка. И этой цели должна служить нравственность, которая пере

388* Bluntschli. Geschichte des allgemeine Staatsrechts und der Politik. S. 10. 389* См. выше c. 64—71.

воспитывает человека и научает его уважать общее благо как выс шее мерило своих поступков.

Общее благо, по воззрению Макиавелли, не есть совокупность частных польз: он очень хорошо понимает, что, складывая част ные интересы, интереса общего не получишь. Макиавелли, не считающий этот мир лучшим из миров, не верит в возможность такого государственного порядка, который примирил бы проти воречащие друг другу интересы людей и согласовал бы общую пользу с пользой отдельных лиц. Под общим благом Макиавелли понимает и не благо государства как такового, ибо государство, по его воззрению, никакого самостоятельного бытия не имеет и есть учреждение, созданное людьми и для людей. Общее благо, по Макиавелли, есть не что иное, как совокупность интересов, общих большинству граждан. И везде, где частный интерес про тиворечит интересу общему, первый должен уступить место вто рому, но не потому, что общий интерес есть интерес непремен ный и необходимый, как утверждают идеологи, а по той простой причине, что там, где приходится выбирать между двумя блага ми, должно давать предпочтение большему, точно так же, как из двух зол нужно выбирать меньшее 390*.

Нравственные правила и нравственные качества, которые де лают людей способными подчиняться этим правилам, развива ются, по Макиавелли, лишь в государстве.

Пружинами человеческой деятельности служат его эгоисти ческие влечения, возбуждаемые внешними впечатлениями. Че ловек, предоставленный самому себе, не способен спокойно и хладнокровно взвешивать последствия своих поступков и давать предпочтение тем из них, которые всего более согласны с личным интересом. Не холодный рассудок руководит человеком, а его слепые страсти. Не начало пользы определяет суждения и поступ ки человека, а его эгоистические влечения, затуманивающие его рассудок и лишающие его способности отличать полезное от вред ного 391*.

Лишь суровая необходимость может заставить человека обуз дать свои страсти и прислушаться к голосу рассудка.

Такая необходимость наступает для людей тогда, когда они, соединившись в государство, приходят к сознанию, что мирное общежитие невозможно, пока каждый из них дает полную волю страстям и преследует лишь свои личные интересы. Потребность в мирном общежитии настолько сильна, что она преодолевает

390* Il Principe. Гл. 7.

391* См. выше c. 75—81.

необузданную игру страстей и заставляет людей наложить узду на свои влечения. Этими уздами являются законы, учреждения, условия местности, экономическая обстановка. Таким образом, неотразимая необходимость подчинять личные желания и страс ти высшим требованиям общежития порождает целый ряд усло вий, заставляющих граждан сообразовать свои поступки с пред писаниями общего блага 392*. Но дабы человек преклонялся перед авторитетом нравственного закона, необходимо, чтобы этот закон не был в его глазах предписанием светского законоводителя, а стоял бы под покровительством божества. Вот почему Макиавел ли и придает такое высокое значение религии, освящающей нрав ственный закон и заставляющей людей признавать в нем повеле ние, независимое от людского произвола. «Изучая римскую историю, — говорит Макиавелли, — нельзя не заметить, что ре лигия содействовала поддержанию дисциплины в войске, едине нию в народе, развитию добродетели, возбуждению стыда в злых. И как богопочитание есть одна из главнейших причин величия государств, так пренебрежение им — причина их упадка… И где нет страха Божия, там государство должно или рушиться, или быть поддерживаемо властью князя, который заменяет страх Божий страхом наказания»393*. «Княжества и республики, ко торые дорожат чистотою нравов, должны соблюдать религиозные обряды и поддерживать уважение к ним. Ибо нет более верного признака упадка страны, как пренебрежение религией. Прави тели республик и королевств должны поэтому поддерживать основы религии; и если эти основы будут твердыми, то в их госу дарстве будет господствовать религиозность, а следовательно, и единение, и добродетель» 394*.

Нравственно поступает, по Макиавелли, не тот, кто действует по началу пользы, а тот, кто подчиняется нравственным прави лам как таковым. Эти правила должны обуздывать и дисципли нировать своекорыстные влечения и быть тем божеством, перед которым бы люди безропотно преклонялись. В Риме общее благо было для граждан именно таким божеством, и вот почему Маки авелли ставит их в пример одряхлевшему человечеству нового времени: он видит источник величия Рима не в военном могуще стве и не в совершенстве государственного устройства, а в добро детелях римлян. Из народов нового времени Макиавелли может указать лишь на жителей свободных немецких городов, нравы

392* См. выше c. 83—94.

393* Discorsi. Кн. I. Гл. 2.

394* Там же. Кн. I. Гл. 12.

киавелли упрекает Больони за то, что он не убил папу Юлия II, когда ему представлялся к тому удобный случай. Это негодова ние здесь совершенно неуместно. Слова Макиавелли можно по нять лишь в общей цепи тех умозаключений, которые тянутся через 26 ю и 27 ю главы I книги «Discorsi». Первую из этих глав Макиавелли заключает словами: «Но люди избирают известные средние пути, которые наиболее опасны, ибо люди не умеют быть ни совершенно добрыми, ни совершенно злыми». И вот, в под тверждение этого своего воззрения на человеческую природу, Ма киавелли приводит пример Больони, который не умел быть по следовательным в творении зла. Макиавелли рисует личность Больони в самых мрачных красках и говорит, что его не могли удержать от убийства ни благородство души, ни голос совести, ибо в человеке, находившемся в преступной связи со своею сест рой, убившем своих двоюродных братьев и племянников, дабы захватить власть, — не могло шевельнуться чувство сожаления: очевидно, что единственной причиной его образа действий была трусость, неумение прямо и неуклонно идти по раз избранному пути. Макиавелли, таким образом, не упрекает здесь Больони за то, что он не совершил политического преступления, которое мог ло иметь для него полезные последствия: поступок Больони, рас сматриваемый с точки зрения политической, в данном случае вовсе не интересует Макиавелли; он рассказывает нам поведение Больони в подтверждение своего взгляда на природу человека, не умеющего быть последовательным ни в творении зла, ни в тво рении добра. Рассуждая о поведении Паоло, Макиавелли высту пает не моралистом и не политиком, а беспристрастным на блюдателем, подметившим интересный психологический факт. И если бы в подтверждение этого факта ему подвернулся дру гой пример, в котором вместо трусливого злодея фигурировал бы благонамеренный трус, он стал бы так же резко упрекать его за неумение быть последовательным в творении добра, как он упрекает Больони за неумение быть последовательным в творе нии зла.

Что Макиавелли может одобрять известные жестокие и ковар ные средства в политике, которые служат целям, противореча щим его политическим убеждениям, и которые он не оправдывает с точки зрения нравственной, видно, между прочим, из 40 й гла вы I книги и 9 й главы III книги «Discorsi».

Первую из этих глав Макиавелли начинает с замечания, что история децемвирата раскрывает, с одной стороны, целый ряд ошибок, сделанных народом и сенатом и послуживших во вред свободе, с другой стороны — ошибок, сделанных Аппием Клав

дием и помешавших ему захватить власть в свои руки и сделать ся тираном Рима. «Сенат и народ, — продолжает Макиавелли, — сделали величайшие ошибки при учреждении децемвирата. Хотя мы и указали выше, рассуждая о диктаторской власти, что лишь те начальственные лица опасны, которые самовольно захватыва ют власть, а не те, которые назначаются народом, тем не менее народ при назначении должностных лиц должен обставлять их такими условиями, которые не позволили бы им злоупотреблять властью. Римляне же вместо того, чтобы назначить над децемви рами стражу, которая сдерживала бы их в пределах законности, устранили эту стражу и сделали децемвиров единственными но сителями правительственной власти». Обращаясь потом к рас смотрению поведения Аппия Клавдия, Макиавелли говорит сле дующее: «Всякий, желающий сделаться тираном города, должен стараться приобрести расположение народа и, заручившись этим расположением, уничтожить дворян. Лишь устранив дворян, тиран может обнаружить свои настоящие намерения и присту пить к порабощению народа. Этот путь избрали все те, которые основали тиранию в республиках; и если бы Аппий избрал его, то его тирания имела бы более жизненной силы и была бы долговеч нее. Хорошо придумана была та хитрость, к которой прибег Ап пий, дабы, выдавая себя за друга народа, завлечь его в свои сети; хорошо придуманы и те меры, с помощью которых Аппий добил ся вторичного выбора децемвиров, хорошо придумана и та сме лость, с которой он, наперекор дворянам, выбрал себя самого де цемвиром и назначил себе товарищей — единомышленников. Но было неблагоразумно сразу переменить свое обращение с наро дом и из друга народа обратиться в его притеснителя». В приве денных рассуждениях Макиавелли так же беспристрастно рас сматривает поведение народа, как и образ действий тирана, и наряду с советами, обращенными к народу, выставляет правила, которыми должен руководствоваться тиран. Макиавелли не вы ступает здесь ни руководителем народа, ни советником тирана: он не предлагает здесь практических советов; цель его рассужде ний — анализировать одно из явлений политической жизни Рима, указать на те обстоятельства, которые благоприятствуют возникновению тирании в республике, на те причины, которые вызывают борьбу дворян с народом и на те условия, которые вли яют на исход этой борьбы.

Таким беспристрастным исследователем Макиавелли являет ся и в своей знаменитой главе о заговорах, в которой он не только рассматривает образ действия заговорщиков, но и тех, против которых эти заговоры были направлены.

Обращаемся теперь к той главе «Il Principe», которую должно считать главной виновницей тех нападок, которые вот уже триста лет сыплются на Макиавелли. Можно, не боясь преувеличения, утверждать, что, не напиши Макиавелли этой главы о Цезаре Борджиа, его имя не сделалось бы для людей толпы синонимом политического коварства. Эта глава имела решающее влияние на участь политического учения Макиавелли, и ее можно в этом от ношении сравнить лишь с 6 й главой II книги «Esprit des lois» 106). Как имя Монтескье не приобрело бы такой популярности, если бы он не написал этой коротенькой главы своего многотомного сочинения, так точно и имя Макиавелли не сделалось бы столь известным, если бы в его «Князе» не было VII главы. И как боль шинство панегиристов Монтескье знакомы с его сочинениями лишь по главе об английской конституции, так хулители и по рицатели Макиавелли, не берущие на себя труда ознакомиться с сочинениями флорентийского секретаря, видят в авторе «Кня зя» лишь защитника политических преступлений Цезаря Борд жиа.

Макиавелли рассматривает в VII главе «Il Principe» те поли тические средства, к которым должен прибегнуть новый князь, обязанный властью чужому оружию и счастливому стечению об стоятельств. «Такой князь, — говорит Макиавелли, — опирает ся на счастие и оружие того, кому он обязан своим возвышением, и не может, и не умеет упрочить своего положения; не умеет, ибо нельзя предположить, чтобы человек, привыкший к жизни чест ного лица, если он только не одарен необыкновенной доблестью, умел бы управлять; не может, ибо не имеет в своем распоряже нии верного и преданного войска. Кроме того, новое государство, как и все, быстро возникающее и растущее, не пустило еще глу боких корней и не имеет под собою достаточно твердой почвы… Такие новые государства могут удержаться лишь в том случае, если князь ухватится железными руками за счастье, случайно выпавшее ему на долю, воспользуется им для упрочения своего господства и, овладевши властью, быстрыми и решительными мерами создаст те основы могущества, которые другие князья находят уже готовыми. Так именно поступил Цезарь Борджиа. И если ближе рассмотреть принятые им меры, то нельзя не прий ти к заключению, что он положил важное основание своей влас ти, исследовать которую я не считаю лишним, ибо сомневаюсь, чтобы можно было выставить новому князю лучший образец для подражания». После этих вступительных слов Макиавелли рас сказывает нам, к каким средствам прибег Цезарь для упрочения