совпадают с целями и условиями деятельности частного чело века.

Различие в образе действия частного человека и политика обус ловливается и тем, что сфера частных отношений подчинена об щим правилам, между тем как область политики еще ждет свое го законодателя. Мы сказали выше, что нравственные цели, по воззрению Макиавелли, могут быть достигнуты нравственными средствами лишь в целесообразном порядке, т. е. там, где обще ственная жизнь устроена таким образом, что каждый может за щищать свои интересы, не мешая и другим достигать того же, другими словами, где целям общежития соответствуют и закон ные средства. Область политики далеко еще не является таким целесообразным порядком, между тем как в частной жизни об щественный порядок расчистил всякому путь к достижению за конных целей существования. И вот почему мы осуждаем част ного человека, не избирающего этих путей, и оправдываем политика, который, не находя протоптанных путей, вынужден для достижения своих целей прибегать к исключительным ме рам.

Но Макиавелли, не осуждая политика, прибегающего во имя общего блага к небезупречным средствам, тем не менее не оправ дывает его с точки зрения нравственной. Нравственно поступа ет, по его воззрению, не тот, кто в каждом отдельном случае рас считывает последствия своих поступков и согласует их с общим благом, а тот, кто подчиняется нравственному правилу как тако вому. Вот почему с точки зрения Макиавелли убийство тирана, оправдываемое Блунчли требованиями нравственного порядка, остается всегда и при всех условиях преступлением, ибо такой самосуд никогда не может быть возведен в общее правило; убий ство же врага на поле битвы оправдывается нравственностью, ибо убийство при таких условиях — общее правило, освященное меж дународными обычаями.

V. УТИЛИТАРИЗМ

Макиавелли первый из писателей нового времени объяснил происхождение нравственных понятий эгоистической природой человека и внешними условиями общественной жизни. Основные положения утилитаризма, прежде чем в защиту их выступили Гельвеций, Гольбах, Бентам, были провозглашены Макиавелли, которого и должно считать отцом моральных теорий, защищае мых в наше время последователями Конта. Между учением Ма

киавелли, утилитаризмом XVIII в. и позитивизмом XIX в. суще ствует несомненная преемственная связь.

Гельвеций, Гольбах, Бентам, Милль, Клавель отрицают само бытность нравственных начал и учат, что моральные понятия не врождены человеку, а привиты ему жизнью в обществе. Эти ос новные положения утилитаризма выставляет и Макиавелли, но и в дальнейшем развитии этих положений утилитаристы повто ряют мысли, впервые высказанные автором «Князя».

Писатели XVIII и XIX вв., отрицающие самобытность нрав ственных понятий, видят в эгоизме отличительную черту чело веческой природы. По их воззрениям, личный интерес является исключительным мотивом человеческих поступков; способность же сдерживать эгоистические влечения прививается людям лишь жизнью в обществе. Этот взгляд на природу человека впервые высказал Макиавелли, который объясняет эгоизмом все явления нравственного и общественного порядка.

Утилитаристы приписывают условиям государственной жиз ни преобладающее влияние на нравственный склад народа. При знавая в нравственности совокупность правил, сдерживающих эгоистические влечения и регулирующих отношения между людьми по началу общего блага, они видят в деспотизме главное препятствие развитию здравых нравственных понятий и учат, что свободная форма правления является условием, наиболее содей ствующим развитию в людях способности уважать чужие инте ресы и сообразовывать свои поступки с интересами целого. Это положение утилитаризма лежит и в основании политического учения Макиавелли и определяет его взгляд на республику как на наилучшую форму правления. Эту излюбленную мысль Ма киавелли особенно подробно развивает Гельвеций, подкрепляю щий свои рассуждения на эту тему теми же самыми доводами, которыми и Макиавелли подтверждает свой взгляд на республи ку как на государственную форму, наиболее благоприятствую щую развитию гражданских добродетелей. Гольбах приписыва ет абсолютному образу правления развращающее влияние на нравы и видит в нем главную причину того хаоса в нравственных понятиях, который господствует в современном обществе. Милль высказывает тот же взгляд; из современных же ученых Клавель особенно настойчиво повторяет мысли Макиавелли, так красно речиво высказанные им во 2 й главе II книги «Discorsi».

Положения Макиавелли, что здравые нравственные понятия могут сложиться лишь там, где государство богато, а граждане бедны, мы встречаем и у Гельвеция, Милля и Клавеля.

Изложение утилитарных теорий, к которому мы теперь при ступаем, еще нагляднее выяснит читателям ту преемственную связь, которая существует между учением Макиавелли и нрав ственными теориями утилитаризма, и даст нам точки опоры для оценки воззрений Макиавелли на происхождение и сущность морали.

1. Гельвеций

Единственными пружинами человеческой деятельности слу жат страсти, имеющие своим источником физические потребно сти. И пока человек жил вне общества, он не знал иных страстей, кроме тех, которые были направлены на удовлетворение нужд и потребностей, данных ему непосредственно природой. Голод, жажда, половое влечение были единственными пружинами его деятельности, и он был счастлив, когда эти его чувственные на слаждения были удовлетворены, и страдал, когда его мучили жажда, голод и холод. Злом он называл все то, что лишало его чувственных наслаждений, и добром все то, что доставляло ему эти наслаждения 410*. С возникновением же общества возникли в человеке и новые страсти.

Чувственные наслаждения в догосударственном быту были наслаждениями мимолетными, зависевшими от случайных усло вий. Государственный же быт наделяет человека средствами, с помощью которых он может закрепить за собою блага, служащие удовлетворению его физических потребностей. Стремление к за воеванию себе этих средств и порождает в человеке новые страс ти; он делается корыстолюбивым, тщеславным, властолюбивым. Но человек ищет богатства не ради богатства, власти не ради вла сти, а дорожит этими благами лишь как средствами, обеспечива ющими ему удовлетворение физических потребностей. Лишь впоследствии он перестает видеть в них средства к цели, и власть и богатство делаются для него благами, желательными сами по себе. В государстве, таким образом, предметы человеческих же ланий увеличиваются и усложняются, страсти изощряются и ра стут, источник же их остается все тот же — потребности физи ческой природы. В удовлетворении этих потребностей и нужд заключается личный интерес, который и является единственным мотивом человеческих поступков411*.

Как физический мир подчинен закону движения, так и в мире нравственном все явления и изменения сводятся к одной причи

410* Helvetius. De l’Esprit Discours. D. III. Ch. 9. 411* Ibid. D. III. Ch. 9—13.

не — личному интересу. Интерес создал всю совокупность явле ний, которые мы сводим под понятие нравственного мира, ему мы обязаны всеми нашими моральными понятиями, он направ ляет нашу деятельность, создает, поддерживает и разрушает об щества и государства 412*.

Интерес служит человеку не только мотивом всех его поступ ков, но и определяет все его суждения. Человек называет чест ным лишь то действие, из которого он может извлечь себе выго ду, нравственными лишь тех людей, деятельность которых ему полезна 413*. И как отдельный человек руководствуется лишь лич ным интересом, так и общественные круги судят о поступках людей лишь с точки зрения своих интересов. Они считают чест ным все то, что полезно им, и называют пороком все то, что нано сит им вред 414*. И государство восхваляет лишь тех людей, кото рые служат его интересам, и ценит лишь те поступки, из которых оно может извлечь выгоду 415*.

Понятно, что эти суждения отдельных лиц, общественных кругов, государства не могут совпадать друг с другом. Поступок, полезный отдельному человеку, противоречит нередко интересам общественного круга и наносит вред государству. И наоборот, подвиг гражданина может задеть интересы того и другого сосло вия; слава государственного человека, заслужившего благодар ность государства, куплена нередко дорогою ценою и стоит жертв, разрушивших благосостояние и счастье немалого количества людей.

Мерило пользы, таким образом, крайне изменчиво, один и тот же поступок может считаться честным и бесчестным, смотря по тому, кто прилагает к нему свое мерило. Но и индивидуальный интерес не понимается всеми одинаково. Все зависит тут от той обстановки, среди которой вращается человек. Воспитание, об щественные предрассудки, случайные впечатления, индивиду альные вкусы заставляют одного человека видеть пользу в том, в чем другой, выросший среди иной обстановки, видит вред 416*.

Мотив всех человеческих действий один и тот же — личный интерес, но понимание этого интереса далеко не одинаково и за висит от внешних условий, влияющих на образ мыслей людей.

412* Helvetius. De l’Esprit Discours. D. II. Ch. 2, 7. 413* Ibid. D. II. Ch. 2.

414* Ibid. D. II. Ch. 5.

415* Ibid. D. II. Ch. 8—9.

416* Ibid. D. II. Ch. 7.

нее и плодотворнее эта деятельность. Человек бесстрастный, если он и умеет отличать добро от зла, не способен приносить действи тельную пользу государству, ибо служение государству предпо лагает воодушевление и смелость, человек же бесстрастный не имеет ни того, ни другого. Он избирает протоптанные пути, мыс лит чужими мыслями и умеет лишь плыть по течению. Полет мысли, смелость и самостоятельность в решениях, отвага и неу страшимость в действиях, уменье безотчетно отдаваться идее, пре небрежение предрассудками — все это дается лишь человеку, в котором загорелась сильная страсть. Страсть — это тот рычаг, который двигает человеком и воодушевляет его к великим под вигам. Не будь страстей — человечество остановилось бы в своем развитии 420*. Государство не должно поэтому заглушать страс тей, а лишь направлять их на благую цель. Государство должно быть организовано таким образом, чтобы необходимость застав ляла людей быть добродетельными, и чтобы они, побуждаемые личным интересом, служили интересу целого 421*.

Очевидно, что в деспотическом государстве это невозможно. В государстве, где власть покоится в руках абсолютного монар ха, где государственными делами заведуют слуги и клевреты, где народ исключен из всякого участия в политической жизни, где интересы властителя противоречат интересам целого, в таком государстве ни угнетатели, ни угнетенные не имеют понятия об общем благе и о своих обязанностях. Слуги деспота стараются лишь угодить капризам и вкусам своего повелителя, подданные преследуют лишь свои частные интересы, и вся их деятельность исчерпывается заботою о своих личных нуждах: черствый, узкий эгоизм господствует во всех слоях угнетенного народа. Дабы сле довать правилам нравственности, вытекающим из начал общего блага, надо иметь ясное представление об этих правилах. Такое ясное представление доступно лишь людям просвещенным. Дес потическое же государство не терпит просвещения. Невежество народа — самая надежная опора деспотизма: в такой абсолютной монархии мысль, ничем не возбуждаемая, глохнет, общая апа тия и лень расслабляет умственные силы, и сон, глубокий сон — удел народа, лишенного политической свободы.

Только в свободном государстве, где граждане признают над собою лишь одного владыку — закон, где все по мере сил и спо собностей принимают участие в политической жизни, где обще ственная деятельность — не угождение вкусам и прихотям дес

420* Helvetius. De l’Esprit Discours. D. III. Ch. 7. 421* Ibid. D. III. Ch. 16, 18, 25; d. II. Ch. 21.