u_lectures

интерпретации. Стиль образуется в сфере технологических горизонтов культуры. Он помогает историку получить ответ на вопросы: «Как это делали? Как мыслили? Как выражали в языке?»

Феноменологическая направленность в историческом исследовании предполагает серьезную работу с языком изучаемой эпохи. Она включает операции прояснения первичных «чистых» смыслов исторических понятий, которые позволяют увидеть, как в процессе исторического развития понятия меняют свое первичное содержание. Так, достаточно семантически и исторически прояснять понятие «демократия», как становится ясно, что «власть народа» осуществляется в развитых механизмах контроля общества над исполнительной властью, а вовсе не выборности и гласности, хотя и они тоже необходимые условия демократии, но структура «власти народа» в контроле и развитости его форм.

Рефлексивный контекст в феноменологическом историческом анализе имеет два основных плана: методологический и субъективно-творческий. Методологическая рефлексия - необходимый компонент в развитии любой области науки. Еще в конце 19 века В.О. Ключевский говорил о необходимости развития методологического сознания российских историков. В ХХ веке активно развивалась диалектико-материалистическая методология в историческом познании. Конец ХХ века ознаменовался в России методологическим бумом. Историки обратились к поискам новых продуктивных методологий, в том числе и феноменологической.

Субъективно-творческий план феноменологического подхода связан изучением жизни и мышления талантливых ученых историков. Изучение их дневников, воспоминаний, работ по методологии истории позволяет представить методологические пути и теоретический инструментарий исторической науки.

Рациональность социально-гуманитарного познания. Коммуникативность в социально-гуманитарных науках.

Автор: Демина Н.А.

Генезис социально-гуманитарного познания связан с воплощением в нем различных типов и форм рациональности. Основными особенностями классической рациональности являются субъект-объектный характер

познания, отрицание его социокультурной природы, признание его рационально-эмпирического характера, отрицание иррациональных факторов, вера в возможность достижения истинного знания. При этом истина понимается как достоверность, соответствие объекту, его точная репрезентация. В рамках данного типа рациональности субъект познания предстает как «человек вне мира». На начальной стадии своего формирования ряд социально-гуманитарных дисциплин (социология, психология), пытаясь соответствовать идеалам естественнонаучного знания, ориентировались на классический тип рациональности. Идеал «позитивной» социальной науки был нацелен на «подчинение воображения наблюдению» (О. Конт), открытие социальных законов. Однако характерные особенности объекта социально-гуманитарного познания (общества, индивида), не могли быть описаны без противоречий в рамках данной модели. Историчность объекта исследования, отсутствие жесткого детерминизма в его развитии, включенность субъекта познания в объект требовали иных исследовательских установок, воплотившихся в неклассической и постклассической рационалистических моделях.

Неклассическая научная рациональность основана признает активность субъекта в процессе познания, его социальную и культурную обусловленность, исторический характер этого процесса; не отрицает влияние внерациональных факторов. Истина конституируется на путях априорности, логической непротиворечивости, языковой правильности. Субъект познания в контексте неклассической модели – «человек в мире».

Постнеклассическая рациональность основывается на принципах нелинейности, индетерминизма, отрицании универсальных ценностей и стандартов как в научном познании, так и в целом, в социальной практике. Происходит размывание дисциплинарных границ науки, все большее значение приобретают комплексные проблемные исследования, делается акцент на мультипарадигмальности наук, а в качестве принципа методологии признаются плюрализм и анархизм. Истина приобретает интерсубъективный характер, выступает продуктом взаимодействия исследователей. Таким образом, проблема межличностного взаимодействия ученых, интеракций в рамках научных сообществ и за их пределами, становится ключевой проблемой эпистемологии.

Коммуникативные аспекты научной деятельности представляют собой большую значимость наряду с ее познавательными, социально-

психологическими, организационными, методологическими аспектами. Коммуникативность научного знания отражает социокультурную природу научно-исследовательской деятельности, ее тесную связь с социальноисторическими факторами, включенность науки в культуру общества в целом [7]. Коммуникативный характер социально-гуманитарного познания обусловлен самой его природой. В рамках анализа данной проблемы можно выделить следующие уровни проявления коммуникативной природы социально-гуманитарных наук: социально-гуманитарное знание как интерпретация; как конвенция в рамках научного сообщества; идеологический характер коммуникации, проникновение через ее структуры властных императивов.

Неокантианство постулирует дихотомию естественных и гуманитарных наук: «науки о природе» нацелены на исследование явлений и процессов материального мира, в «науках о духе» материалом выступают источники (исторические, этнографические, археологические и т.д.), на основании которых исследователи устанавливают факты, систематизируют их, отделяя существенное от несущественного. В качестве критерия этого отделения выступают ключевой методологический принцип неокантианства отнесения к ценностям, дополненный принципом «свободы от оценок» (М.Вебер). Этот выбор осложняется проблемой недостаточности фактов, их несовпадением с источником (история), хотя могут быть и ситуации совпадения (соцопросы, произведения искусства).

Текст является опосредующим звеном во взаимосвязи субъекта и объекта в социально-гуманитарном познании. Признаки текста: знаковость (фиксация текста в виде определенной системы знаков, символов), отграниченность, структурность, тематическое единство, обусловленное авторским замыслом. Текст – любая знаковая система, которая является носителем смысловой информации. По словам М. Хайдеггера, «естественнонаучному эксперименту соответствует в историко-гуманитарных науках критика источников» [12, c.45], т.е. текстов различной природы. В данном случае объектом исследования выступает автор, а субъектом – интерпретатор, а социально-гуманитарное познание может быть представлено как вторичное отражение социальной реальности, опосредованное текстами.

По мнению М.М. Бахтина, предмет социально-гуманитарных наук – человек – выразительное и говорящее бытие, а гуманитарные науки – это

науки о человеке в его специфике, а не о безгласной вещи [1]. Критерием научности является не точность и достоверность познания, а глубина проникновения. Акт познания предполагает, таким образом, как активность познающего, так и активность познаваемого, умение познать и умение выразить. Текст является действительностью мыслей, переживаний. Если естественные науки нацелены на вещи, их свойства и отношения, то гуманитарные – на тексты, которым присущи значение, смысл, ценность. Текст включает в себя как некий замысел (интенцию) и его осуществление, характер взаимодействия которых и определяет характер текста. Он носит диалогический характер, имеет двухполюсную структуру, составляющими которой являются контекст (то, что находится вне текста) и, собственно, сам текст как индивидуальное, неповторимое явление. В изучении текста исследователю отводится активная роль: воспроизведение текста (чтение, исполнение, цитирование), которое представляет собой новое явление в жизни текста, являющегося не застывшей структурой, а процессом его воссоздания и восприятия. «События жизни текста» всегда разыгрываются на рубеже двух сознаний, двух субъектов, взаимодействия текста и контекста

[2].

Задачей социально-гуманитарных наук является объективация субъективных смыслов. Любой текст – источник множественных толкований и пониманий, а его авторское понимание – только одно из них. В понимающей социологии М. Вебера содержится мысль о влиянии интерпретации на интерпретатора. Интерпретация имеет познавательную ценность, способствует восприятию ценностей, расширяет духовный горизонт интерпретатора, оказывает влияние на его интеллектуальный, моральный, эстетический уровни.

Возможность множества интерпретаций ставит вопрос о характере истины, устанавливаемой в ходе данной познавательной процедуры. По мнению П. Рикера, интерпретация представляет собой единство истины и метода, реализует целостность семантического, рефлексивного и экзистенциального планов. Множественность и конфликт интерпретаций не являются недостатком, а выражают сущность интерпретации, обусловлены лежащей в ее основе текстуальной полисемией.

Таким образом, интерпретация выступает в качестве базовой процедуры социально-гуманитарного познания [7]. Она представляет собой метод перевода формальных символов, понятий, художественных образов на

язык содержательного знания. В качестве фундаментальной операции познавательной деятельности субъекта интерпретация получает разработку в герменевтике, семиотике, понимающей социологии.

Одно из центральных мест в исследовании научной деятельности занимают вопросы профессионального общения ученых – научной коммуникации. Коммуникация в науке представляет собой исторически сложившуюся целостную систему взаимосвязанных компонентов (формальных, неформальных, устных, письменных, межличностных, массовых и т.д.). Можно выделить два плана функционирования системы научной коммуникации: информационный и социально-организационный. В информационном плане коммуникацию целесообразно рассматривать в процессе движения информации в науке, в качестве подсистемы движения научной информации. Эта подсистема разворачивается на всех этапах познавательного цикла (сбора информации, процесса исследования, получения новой информации). На данном уровне формами взаимодействия ученых выступают общение для получения информации, сотрудничество в исследовании, соавторство и т.д. [8].

В социально-организационном плане акцент сделан на социальных функциях научной коммуникации. В процессе общения ученых происходит не только движение информации, но и устанавливаются определенные социальные отношения: решаются вопросы о приоритете, о научном престиже, происходит стратификация научного сообщества, причем форма и многообразие возникающих социальных отношений специфичны для различных уровней объединения ученых – от лаборатории и института до совокупности ученых некоторой дисциплины или научным сообществом в целом.

Хотя наличие коммуникации между учеными относительно их работы и ее результатов признавалось существенной характеристикой научной деятельности, объектом специального анализа научная коммуникация стала сравнительно недавно (конец 50 – начало 60–х гг. 20 в.) в связи с задачами разработки крупномасштабных систем научно-технической информации, с широким применением механизации и средств вычислительной техники. При этом предметом исследования выступали формальные, зафиксированные формы коммуникации, ее неявные аспекты не учитывались.

Основанием различения формальной и неформальной коммуникации является их отношение к документально зафиксированным формам научной

информации, и прежде всего к принятым в ту или иную историческую эпоху формам публикации научной литературы. В рамках формальной коммуникации различают ее первичные и вторичные формы. К первичным относятся научная статья, монография, тезисы, доклады, опубликованные переводы научной литературы, письма в редакцию, к вторичным - рефераты научных статей и книг, обзоры литературы, рецензии, списки аннотаций и тематические библиографические списки.

Известный науковед Д.Дж. Прайс установил, что статья в научном журнале с конца 18 века и в течение долгого времени являлась основным средством коммуникации. Исторически более ранними средствами оперативной коммуникации были письма (сама статья первоначально представляла собой письмо в редакцию журнала), более поздними – монографии [11]. В настоящее время ученые зачастую обращаются за оперативной информацией к рефератам, а не к самим статьям. Таким образом, коммуникационная система науки каждый раз пополняется новыми средствами, однако старые при этом не исчезают – изменяются их функции, но они сохраняются в рамках целостной системы.

Помимо формальных аспектов научной коммуникации, все большее внимание уделяется ее неформальной стороне, включающую в себя неявные, непланируемые формы, а также межличностное общение. Так, в качестве преимуществ межличностной неформальной коммуникации отмечаются ее оперативность, избирательность (адресность), наличие в ней немедленной обратной связи, возможность сообщения с ее помощью неформулируемого другими средствами содержания, оценка и синтез, извлечение прикладного смысла. Г. Мензел делает вывод о том, что наука в настоящее время не только зависит от неформального общения ученых, но «и впредь будет испытывать большую нужду в неформальной коммуникации, включая и коммуникацию, которая не планируется индивидами» [6, c.16]. По данным исследований, около 80 % информационного потока поступает к ученому от других исследователей на стадии, которая предшествует формальной коммуникации, по неформальным каналам – в ходе бесед, конференций, семинаров, препринтов и других компонентов «невидимого колледжа». Статья и коммуникация перекрывают друг друга лишь на 20 % [11].

Все научные дисциплины имеют некоторый массив и свой золотой архив, но естественнонаучные дисциплины имеют к тому же и резко очерченный передний исследовательский край. Естественнонаучное знание

позитивно, оно в высокой степени определено и надежно, именно это делает естествознание «жестким», в то время как социально-гуманитарные дисциплины являются «мягкими». В естественнонаучных дисциплинах любой полученный результат можно игнорировать или признавать лишь в какой-то степени, но коль скоро он предложен и хотя бы частично признан, с этого момента он трактуется как данность и быстро надстраивается другими результатами. Научные статьи при этом перерастают рамки национальной или личной собственности, становятся частью интернационального исследовательского фронта, входят в свое время в научный архив и постепенно встраиваются в тот массив знания, который выражен в книгах. Пока научные статьи находятся на переднем крае исследований, они, как это следует из анализа сетей цитирования, ведут себя так, как если бы они были кусочками разрезной картинки-мозаики. Каждая статья с одной - двумя недавно опубликованными статьями, служит отправным пунктом для новых исследований, так что старое знание питает новое в постоянном и быстром темпе, что вызывает экспоненциальный рост научной литературы. Однако для социально-гуманитарных дисциплин, хотя и здесь каждый новый элемент знания связан с более ранними результатами, эта связь выглядит менее тесной, а сам массив знаний оказывается менее объединенным и более рыхлым [11].

В этой связи приобретает особую значимость проблема научных конвенций в социально-гуманитарном познании. Конвенция является базовой познавательной операцией, предполагающая введение норм, правил, знаков, символов, теоретических систем на основе договоренности и соглашения субъектов познания. Проблемы научных конвенций исследовались в работах А. Пуанкаре, П. Дюгема, К.Поппера, М. Вебера, Р. Карнапа, У. Куайна и др., причем, ее исследование относилось преимущественно к естественнонаучному знанию. Конвенции в познавательной деятельности отражают ее коммуникативный характер, научные понятия, гипотезы, методы, обретают значимость при их коллективном принятии. По мнению Ст. Тулмина, индивидуальная инициатива может привести к открытию новых истин, развитие новых понятий – это дело коллективное. Конвенции принимаются и функционируют в условиях профессионального согласия (консенсуса) или несогласия (диссенсуса). Под консенсусом понимают степень согласованности в научном сообществе относительно теоретических и

методологических стандартов, системы ценностных предпосылок. Следует отметить, что высокая степень консенсуса не является гарантией результативности исследования, в связи с чем особое значение приобретают сами конвенциональные процедуры [7]. Гуманитарное познание традиционно характеризуется невысоким уровнем консенсуса в силу мультипарадигмальности, условности и неоднозначности многих понятий, гипотез.

К проблеме консенсуса и диссенсуса в науке обращался американский философ и методолог Л. Лаудан («Наука и ценности», 1984). Анализируя феномены высокой степени согласия в науке 20 века (40-50-е годы), вспышки научных разногласий (60-70-е годы), он объясняет возникновение и взаимопереход консенсуса и диссенсуса в науке. При этом Л. Лаудан отмечает, что если в естественных науках большая часть ученых находится в высокой степени согласия относительно фундаментальных компонентов знания, то в социально-гуманитарных науках разногласия приобретают характер «эпидемии». Согласие достигается на трех уровнях: фактическом, методологическом и аксиологическом [7].

Одной из основных тенденций постпозитивизма стало «коллективистское» понимание субъекта научного познания. Стиль мышления, включающий ценностные ориентации наряду с понятийными «каркасами», детерминируется научным «сообществом» и выступает как «априорное» условие научно-познавательной деятельности. Научные коммуникации, институциональная организация науки, научные традиции, профессиональное обучение способствуют формированию стиля мышления, научных «парадигм».

Известнейшая постпозитивистская концепция научных революций Т. Куна не оставляет без внимания и коммуникационные аспекты развития науки. Это выражается в идее конкуренции парадигм как конкуренции научных сообществ, конкуренция между различными группами научного сообщества приводит к отрицанию некоторой ранее общепринятой теории или к признанию другой. Немаловажное значение Т. Кун придает формам критики, научным спорам, являющимся неотъемлемой частью коммуникации научных сообществ. В качестве основных форм критики выделяются рациональная и нерациональная критика. Рациональная критика опирается на основания, не подлежащие критике (такая критика имеет место тогда, когда ставятся под вопрос частные действия или компетенция ученого, но не

основания его деятельности). Нерациональная критика возникает только в моменты кризиса, когда основы соответствующей области оказываются под угрозой [4. Рациональность связывается только с критикой первого рода, а следовательно, с решениями научного сообщества (на самом же деле - лидерами, авторитетами, небольшой группой экспертов, которые навязывают свое понимание рациональности - через систему профессиональной подготовки и обучения - остальным членам научного сообщества). Рациональность становится продуктом научных конвенций [10].

Успех парадигмы определяется тем выбором между парадигмами, который совершают люди, работающие в науке. И этот выбор обусловлен отнюдь не только “когнитивными” факторами, он зависит от человеческих пристрастий, убеждений, авторитетов, социально-психологической атмосферы и традиций “научных сообществ”, а также от многих других “внешних” по отношению к науке воздействий социально-культурной среды [10]. Ситуации, в которых совершается такой выбор, Т. Кун называл “экстраординарной” или “революционной” наукой [4.

Последний вывод особенно болезненно затрагивал убеждения тех, кто видел в научном развитии объективную логику и верил в прогресс, состоящий в увеличении истинного знания [10]. Т. Куну пришлось разъяснять, что он выступает не против рациональности, а против ее узкой трактовки, против отождествления рационального и логически-нормативного анализа. Расширение рациональности, к которому призывал Т. Кун, заключалось в привлечении социально-психологических характеристик научных сообществ для описания радикальных изменений в науке. Цель ученого, утверждает Т. Кун, не истина (этот термин вообще мог бы в принципе быть исключен из описаний научной деятельности), а решение концептуальных или инструментальных "головоломок". Успех вознаграждается признанием соответствующего научного сообщества, мнение людей, не включенных в это сообщество, вообще не учитывается или учитывается в незначительной мере. Таким образом, вопрос о рациональности деятельности ученого решается в зависимости от двух факторов: практического успеха и оценки этого успеха в кругу единомышленников. Поэтому, с одной стороны, научное сообщество крайне консервативно в своих оценках собственной рациональности (ибо эта консервативность - условие единства и общности), с другой стороны - оно настроено почти всегда на полное отрицание "чужой" рациональности,

претендующей на решение тех же вопросов, над которыми ломают головы члены данного сообщества.

Благодаря работе Т. Куна «Структура научных революций» понятие научного сообщества прочно вошло в обиход всех областей науки. И сама наука стала мыслиться не как развитие системы идей, а как результат деятельности научного сообщества. Понятие «научное сообщество» достаточно распространено в современной социологии науки. Научное сообщество составляют исследователи с определенной специальностью и сходной научной подготовкой. Представители научного сообщества, как правило, имеют идентичные профессиональные навыки и освоили определенный круг научной литературы. Обычно границы изученной научной литературы очерчивают круг интересов и сам предмет исследования научного сообщества. Научное сообщество может быть понято как сообщество всех ученых, как национальное научное сообщество, как сообщество специалистов той или иной области знания или просто как группа исследователей, изучающих определенную научную проблему.

Роль научного сообщества в процессе развития науки может быть описана по следующим позициям:

•представители данного сообщества едины в понимании целей науки и задач своей дисциплинарной области. Тем самым они упорядочивают систему представлений о предмете и развитии той или иной науки;

•для научного сообщества характерен универсализм, ученые в ходе исследований и в оценке исследований своих коллег руководствуются общими критериями и правилами обоснованности и доказательности знания;

•понятие научного сообщества фиксирует коллективный характер накопления знания. Оно выступает от имени коллективного субъекта познания, дает согласованную оценку результатов познавательной деятельности, создает и поддерживает систему внутренних норм и идеалов

— так называемый этос науки. Ученый может быть понят и воспринят как ученый только в его принадлежности к определенному научному сообществу. Поэтому внутри данного сообщества высоко оценивается коммуникация между учеными, опирающаяся на ценностно-оценочные критерии его деятельности;

•все члены научного сообщества придерживаются определенной парадигмы— модели (образца) постановки и решения научных проблем. Или, как отмечает Т. Кун, парадигма управляет группой ученых-