Новая постиндустриальная волна на западе

161 - Jameson F. Postmodernism, or. The Cultural Logic of Late Capitalism. P. 310.

162 - Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. P. 146, 149.

163 - См.: Smart В. Postmodemity. P. 150.

164 - См.: Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. P. 13.

165 - См.: Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. P. 13; Smart В. Modernity, Postmodemity and Present // Turner B.S. (Ed.) Theories of Modernity and Postmodemity. P.27-28.

166 - См.: Vaftimo G. The End of Modernity. Oxford, 1991. P. 103 - 104.

167 - См.: Vaftimo G. The End of Modernity. P. 5-6.

168 - См.: Baudriltard J. In the Shadow of the Silent Majorities or. The End of the Social and Other Essays, N.Y., 1983; оценку его взглядов см.: Turner B.S. Periodization and Politics in the Postmodern. P. 10 и сл.

169 - См.: Smart В. Postmodemity. P. 58.

170 - См.: Ваитап Z. Intimations of Postmodemity. P. 276-277; Giddens A. The Consequences of Modernity. P. 50.

171 - См.: Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. P. 156-157.

Оглавление

Новая постиндустриальная волна на Западе

Оглавление

Питер Дракер Посткапиталистическое общество

Питер Фердинанд Дракер — признанный патриарх современного менеджмента — родился 19 ноября 1909 года в Вене. Юридическое и экономическое образование подучил в Австрии и Великобритании. Степень доктора гражданского и международного права была присвоена ему Франкфуртским университетом (Германия) в 1931 году. Большую часть жизни Питер Дракер провел в Англии и США.

В 30-х—50-х годах П.Дракер занимал должности обозревателя и редактора нескольких британских газет (в качестве собственного корреспондента «The Guardian» он в 1930—1931 годах работал в течение семи месяцев в СССР), а также был советником в ряде английских и американских банков. Научная карьера Л.Дрвкера началась в Беннингтон колледже, штат Вермонт, США, в качестве профессора социальной философии. В 1939 году вышла его первая книга — «Конец экономического человека», выдержавшая в AH&IUU и США более двадцати изданий. С 1950 по 1971 год П.Дракер работал профессором Школы бизнеса при Нью-Йоркском университете, с 1971 года является профессором социологии и управления Клермонтского университета (Claremont Graduate School) в Клермонте, штат Калифорния. В разные годы П.Дракер сотрудничал с рядом крупнейших международных корпораций и некоммерческих организаций, Suit советником по проблемам управления ряда американских министерств, а также правительств Канады и Японии.

Профессор Дракер является автором тридцати книг; в их числе ставшие в США бестселлерами «Будущее индустриального человека» [1942}, «Теория корпорации» [1946], «Невидимая революция» [1976], «Менеджмент в эпоху перемен» [1980]', «Новые реалии» [1989]', «Посткапиталистическое общество» [1993]. Его работы переведены более чем на двадцать языков, а научные заслуги отмечены высшими наградами Нью-Йоркского и Гарвардского университетов. В 1987 году Клермонтский университет назвал в его честь свою школу менеджеров, с 1995 года функционирует международный ФондДракера (Drucker Foundation), специализирующийся на проблемах исследования управления в некоммерческих организациях. П.Дракер является почетным профессором шести американских университетов, а также университетов Бельгии, Чехии, Великобритании, Испании, Швейцарии и Японии. Его перу принадлежат, помимо научных работ, два романа, книга мемуаров и исследование по японской живописи конца XIX — начала XX века, Профессор Дракер женат, у него четверо детей и шестеро внуков. Он живет в городе Клермонт, штат Калифорния.

Книга «Постэкономическое общество» (1993), изданная в 14 стра-нах на восьми языках, развивает и систематизирует идеи, изложенные в более ранних работах П.Дракера. Ее ядром является концепция преодоления традиционного капитализма, причем основными признаками происходящего сдвига считаются переход от индустриального хозяйства к экономической системе, основанной на знаниях и информации, преодоление капиталистической частной собственности и отчуждения в его марксовом понимании, формирование новой системы ценностей современного человека и отказ от идеи национального государства в пользу глобальной экономики и глобального социума. Изменения, происходящие под воздействием этих процессов, рассматриваются автором как сущностные черты современной эпохи - периода радикальной трансформации основ общественного устройства, а не стабильного развития определенной социальной системы. По мнению П.Дра-кера, аналогичными по своему историческому значению могут быть названы лишь эпохи Ренессанса и становления основ индустриального общества. Характер исследуемых проблем делает книгу исключительно разносторонней; большое внимание уделяется в ней не только экономическим, но социологическим, моральным и психологическим вопросам, встающим перед современным социумом. Два важнейших тези- ca — о том, что сегодня основной импульс прогресса исходит не от социальной структуры, а от отдельной активной личности, и что нынешнее время требует от каждого человека активных действий по преобразованию не только общества, но прежде всего самого себя, — придают работе гуманистический пафос.

Композиционно книга состоит из трех частей, озаглавленных «Общество», «Политика» и «Знание». В каждой из них под соответствующим углом зрения рассматривается проблема места современной творческой личности в коллективе, организации и социуме. С таких позиций автор подходит к постановке целого ряда принципиальных социологических и экономических вопросов — о согласовании интересов индивида и коллектива и возникновении нового типа противоречий в обществе, стратификация в котором основана на способности генерировать новые знания; о пересмотре роли и значения традиционных факторов производства; о методологических основах определения эффективности использования информации и знаний. Книга не дает однозначных ответов на большинство из поставленных вопросов, что, однако, согласуется с авторским подходом, согласно которому общество, находящееся в процессе трансформации, не может быть изучено в полной мере.

Мы предлагаем читателям первую главу книги, названную «От ка- • питализма к обществу знания» (стр. 19—47 в издании Harper-Collins). Здесь не затронут целый ряд специальных вопросов, но читатель получает тем не менее достаточно полное представление о методологии, применяемой автором к исследованию современного западного общества. Выбор данного отрывка для публикации в России был согласован нами с профессором Дракером в ходе личной встречи с ним в Клермон-те в феврале 1998 года. Он любезно предоставил нам также биографическую справку, материалы которой использованы в настоящем представлении его работы российскому читателю. ПОСТКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО*

Всего за полтора столетия, с 1750 по 1900 год, капитализм и технический прогресс завоевали весь мир и способствовали созданию глобальной цивилизации. Ни капитализм, ни технические новшества сами по себе не были чем-то новым; проявляясь с некоторой периодичностью, они в течение многих веков были хорошо известны и на Западе, и на Востоке. Абсолютно новым явлением стали темпы их распространения и всеобщий характер проникновения сквозь культурные, классовые и географические преграды. Такие темпы и масштабность распространения превратили капитализм в Капитализм с большой буквы, в целостную систему, а технические достижения — в промышленную революцию.

Это превращение происходило под воздействием радикальных изменений в самой концепции знания. И на Западе, и на Востоке знание всегда соотносилось со сферой бытия, существования. И вдруг почти мгновенно знание начали рассматривать как сферу действия. Оно стало одним из видов ресурсов, одной из потребительских услуг. Во все времена знание было частным товаром. Теперь практически в одночасье оно превратилось в товар общественный.

В течение столетия — на протяжении первого этапа этой трансформации — знания использовались для разработки орудий труда, производственных технологий и видов готовой продукции. Это стало началом промышленной революции, но в то же время породило феномен, который Карл Маркс (1818—1883) называл «отчуждением», привело к возникновению новых классов и классовых войн, а с ними и к идеологии коммунизма. На втором этапе, который начался приблизительно в 1880 году и достиг своей кульминации в конце второй мировой войны, знание в новом его понимании на- чали применять к трудовой деятельности. Результатом стала револю-ция в производительности труда, которая за семьдесят пять лет превратила пролетария в среднего буржуа с доходом, приближающимся к уровню представителей высшего сословия. Таким образом революция в производительности труда положила конец классовой войне и идеологии коммунизма.

Последний этап начался после второй мировой войны. Сегодня знание уже применяется к сфере самого знания, и это можно назвать революцией в сфере управления. Знание быстро превращается в определяющий фактор производства, отодвигая на задний план и капитал, и рабочую силу. Пожалуй, нынешнее общество еще преждевременно рассматривать как «общество знания»; сейчас мы можем говорить лишь о создании экономической системы на основе знания (knowledge society). Однако общество, в котором мы живем, определенно следует характеризовать как «посткапиталистическое».

На протяжении веков капитализм в той или иной форме периодически возникал и в восточных, и в западных странах. Известны многочисленные периоды стремительного появления технических изобретений и новшеств, и многие из них приводили к не менее радикальным техническим преобразованиям, чем в конце XVIII — начале XIX века1. Однако изменения последних 250 лет беспрецедентны и уникальны по своим темпам и масштабам. Если раньше капитализм представлял собой лишь один из элементов общества, то Капитализм с большой буквы превратился в общественную сис- тему. Если в прежние времена распространение капитализма ограничивалось какой-либо отдельной местностью, то современный капитализм — Капитализм с большой буквы — охватил всю Западную и Северную Европу всего лишь за какие-то сто лет — с 1750 по 1850 год, а затем, в последующие 50 лет, распространился на всю обитаемую территорию планеты.

Капитализм прежних эпох был уделом небольших, замкнутых общественных групп. Он почти не затрагивал аристократию, землевладельцев, военных, крестьян, людей свободных профессий, ремесленников, даже наемных рабочих. Капитализм с большой буквы повсюду, где бы он ни появлялся, активно проникал во все слои общества и трансформировал их.

В Старом Свете с давних времен происходило быстрое внедрение новых орудий труда, производственных технологий, материалов, сельскохозяйственных культур, методов — всего, что сегодня входит в понятие «технология».

Немногие из современных изобретений могут сравниться по скорости распространения с очками, которые были изобретены еще в XIII веке. Разработанные примерно в 1270 году на основе экспериментов в области оптики английского монаха-францисканца Роджера Бэкона, в 1290 году они уже использовались пожилыми людьми для чтения при папском дворе в Авиньоне, к 1300 году — при дворе султана в Каире, а не позднее 1310 года — при дворе императора монгольской династии в Китае. Только швейная машинка и телефон — два главных изобретения XIX века — сопоставимы с ними по темпам распространения.

Однако в прежние эпохи любые технологические преобразования — практически без исключений — не выходили за рамки отдельного ремесла или узкой сферы применения. Только через двести лет — в начале XVI века — изобретение Бэкона стали использовать для коррекции близорукости. Гончарный круг широко применялся в Средиземноморье еще в 1500 году до н. э.; сосуды для при- Посткапиталистическое общество готовления пищи, для хранения воды и продуктов питания имелись в каждом доме. Но принцип гончарного круга начал впервые использоваться в сугубо женском ремесле — прядении — только лишь к 1000 году н. э.

Аналогичным образом усовершенствование ветряной мельницы около 800 года превратило этот механизм из игрушки, каковой он являлся с древнейших времен, в настоящий станок (причем полностью «автоматизированный»), однако в кораблестроении этот механизм стал применяться только триста с лишним лет спустя — после 1100 года. До этого корабли приводились в движение только при помощи весел; если сила ветра и использовалась для этой цели, то лишь в качестве вспомогательного источника энергии, и лишь в том случае, если он дул в попутном направлении. Действие паруса основано на том же принципе, что и работа ветряной мельницы, и необходимость создания такой его разновидности, которая позволяла бы использовать энергию бокового и встречного ветра, ощущалась давно. Конструкция ветряной мельницы была усовершенствована где-то на севере Франции или в Нидерландах, и хотя жители этих регионов хорошо разбирались в кораблях и мореплавании, на протяжении нескольких столетий никому не приходило в голову, что механизм, изобретенный для перекачивания воды и перемалывания зерна, т. е. для использования на суше, можно применить и на море.

Изобретения, сделанные в ходе индустриальной революции, незамедлительно внедрялись повсеместно, во все ремесла и отрасли промышленности, где только это было возможно. Эти изобретения с самого начала воспринимались как технологии.

Между 1765 и 1776 годом Джеймс Уатт (1736—1819) усовершенствовал паровую машину, превратив ее в рентабельный источник энергии. Сам Уатт использовал паровую машину только для откачки воды из шахт; именно для этого она и была изобретена Томасом Ньюкоменом в начале XVIII века. Но один из ведущих производителей металла в Англии быстро понял, что усовершенствованную паровую машину можно также применять для подачи воздуха в домну, и сделал заказ на вторую машину, изготовленную Уаттом. Компаньон Уатта Мэтью Боултон (1728—1809) сразу же сообразил, что паровую машину можно использовать в качестве источника энергии в любых видах промышленного производства, особенно в крупнейшей из всех обрабатывающих отраслей — тек- стильной. Тридцать пять лет спустя американец Роберт Фултон (1765—1815) пустил по Гудзону первый пароход. Еще через двадцать лет паровой двигатель установили на колеса, и получился паровоз. К 1840, самое позднее — к 1850, году паровой двигатель полностью изменил все виды производственных технологий, от изготовления стекла до печатного дела. Произошли коренные изменения в области дальних сухопутных и морских перевозок, начались преобразования в сельском хозяйстве. К тому времени паровая машина применялась по всему миру, за исключением Тибета, Непала и внутренних районов тропической Африки.

В XIX веке считали (а многие считают и до сих пор), что промышленная революция — первый случай в истории, когда изменения в «способе производства», пользуясь терминологией Маркса, изменили социальную структуру общества и привели к формированию новых классов — капиталистов и пролетариев. Это мнение неверно. В период с 700 по 1100 год под влиянием развития техники в Европе также появились два новых класса — феодальные рыцари и городские ремесленники. Рыцари возникли благодаря изобретению стремени, появившемуся в Средней Азии около 700 года; ремесленники — благодаря усовершенствованию водяного колеса и ветряной мельницы и их превращению в настоящие машины, которые впервые в истории человечества приводились в движение природными силами воды и ветра, без использования мускульной силы человека.

Благодаря стремени стало возможным вести боевые действия верхом; без стремени наездник с копьем, мечом или тяжелым луком в руке тут же упал бы с коня согласно третьему закону Ньютона. На протяжении нескольких веков рыцарь оставался непобедимой «боевой машиной». Но этой машине требовалась поддержка «военно-аграрного комплекса», представлявшего собой совершенно новое явление в истории. У немцев вплоть до XX века дворянское имение называлось Rittergut, т. е. дословно «рыцарское поместье», которое имело свой правовой статус, было наделено экономическими и политическими привилегиями и состояло не менее чем из пятидесяти крестьянских дворов или около двухсот душ крестьян, производивших продукты питания для «боевой машины» — самого рыцаря, его оруженосца, трех коней и дюжины конюхов и слуг. Иначе говоря, стремя привело к возникновению феодализма.

Ремесленники древности были рабами. Ремесленники первого «машинного века» — европейского средневековья — стали городским правящим классом, «бюргерами», которые впоследствии создали уникальный облик европейского города, а затем готический стиль и стиль эпохи Возрождения.

Эти технические новшества — стремя, водяное колесо и ветряная мельница — распространялись по всему Старому Свету с огромной быстротой. Однако классы, возникшие в ходе промышленной революции, в целом так и остались чисто европейским явлением. Только в Японии около 1100 года возник класс независимых ремесленников, которые пользовались большим уважением и—до 1600 года — значительной властью. Что же касается стремени, то японцы хотя и пользовались им для верховой езды, боевые действия по-прежнему вели в пешем строю. Правителями Японии, преимущественно аграрной страны, были дайме— князья, имевшие под своим началом пеших воинов. Они облагали податями крестьян, но своих феодальных поместий не имели. В Китае, Индии и мусульманских странах упомянутые технические новшества также не вызвали социальных перемен. В Китае ремесленники по-прежнему оставались крепостными и не имели какого-либо общественного статуса. Военные не стали землевладельцами, оставаясь, как в древние времена в Европе, профессиональными наемниками. Да и в самой Европе социальные перемены, вызванные первой промышленной революцией, окончательно сформировались лишь почти четыре столетия спустя.

В то же время общественные преобразования, вызванные наступлением современного капитализма и промышленной революцией, в полной мере проявились в Западной Европе менее чем за сто лет. В 1750 году капиталисты и пролетарии все еще представляли собой маргинальные группы; собственно говоря, пролетариев — в том смысле, в котором это слово использовалось в XIX веке, т. е. промышленных рабочих, — почти еще не было. К 1850 году капиталисты и пролетарии превратились в наиболее динамичные классы. Они быстро становились доминирующими классами общества повсюду, куда проникали капитализм и современная техника. В Японии этот процесс занял менее 30 лет, начиная с Мэйдзи исин в 1867 году до войны с Китаем в 1894 году, немногим больше времени потребовалось в Шанхае и Гонконге, Калькутте и Бомбее, а также в царской России.

Благодаря высоким темпам и огромным масштабам преобразований капитализм и промышленная революция создали мировую цивилизацию2.

В отличие от некоторых идеологов XIX века, таких, как Гегель и Маркс, которые склонны были упрощать общественное развитие, мы знаем сегодня, что крупные исторические события редко бывают вызваны одной конкретной причиной и имеют единственное объяснение. Как правило, они происходят в результате кумулятивного действия целого ряда независимых друг от друга обстоятельств и процессов.

Примером может служить возникновение компьютера. Своими корнями его идея уходит во времена разработки двоичной системы исчисления, когда немецкий математик и философ XVII века Гот-фрид Лейбниц понял, что все числа можно выразить при помощи двух цифр — 0 и 1. Второй важнейшей предпосылкой стало открытие английского изобретателя XIX века Чарльза Бэббиджа (1792— 1871), который изобрел настоящую «вычислительную машину», способную при помощи зубчатых колес, т. е. механики, выполнять в десятичной системе четыре простейших действия арифметики — сложение, вычитание, умножение и деление. Несколько позже, уже в начале нынешнего века, два английских ученых-логика — Альфред Норт Уайтхед и Бертран Рассел — в своем труде «Основания математики» доказали, что любое понятие, представленное в четкой логической форме, может быть выражено математически. На основе этого открытия американец австрийского происхождения Отто Нейрат, работавший специалистом в области статистики в Департаменте военной промышленности США в период первой мировой войны, пришел к выводу, в те времена абсолютно неожиданному и крамольному, что любая информация, будучи представлена в количественной форме, имеет абсолютно одинаковый вид, к какой бы сфере деятельности она ни относилась, что позволяет использовать одни и те же методы обработки и представления данных. Немного раньше, незадолго до первой мировой войны, американский инженер Ли де Форест изобрел свой аудион (ламповый усилитель), способный преобразовывать электронные импульсы в звуковые волны, что позволило передавать речь и музыку по радио. Двадцать лет спустя инженеры, работавшие в небольшой компании по производству перфокарт под названием «Ай-Би-Эм» (IBM), сообразили, что аудион можно использовать для электронного переключения с 0 на 1 и обратно.

Не будь любого из этих элементов, не было бы и компьютера. Какой из них наиболее важен, определить очень трудно. Но при одновременном наличии их всех появление компьютера стало практически неизбежным. По чистой случайности компьютер изобрели американцы. Этой случайностью стала вторая мировая война, которая заставила американское военное ведомство выделить огромные средства на разработку машин для быстрых расчетов местонахождения высокоскоростных самолетов и морских судов противника (хотя положительные результаты этих разработок появились гораздо позже, когда война уже давно закончилась). Если бы не это обстоятельство, компьютер, скорее всего, изобрели бы англичане. По сути дела, первый действующий компьютер, названный «Лео», разработали специалисты английской корпорации «Джей Лайонз энд Компани» в 40-е годы, но компания не имела достаточных средств, чтобы конкурировать с Пентагоном, и ей пришлось отказаться от своего замечательного (и гораздо более дешевого) изобретения.

Превращению капитализма в Капитализм с большой буквы, а технического прогресса — в промышленную революцию способствовал целый ряд отдельных событий, не всегда связанных друг с другом. Наиболее известную из имеющихся на этот счет теорий — о том, что Капитализм явился детищем «протестантской этики», — развивал в самом начале нашего века немецкий социолог Макс Вебер (1864—1920). К настоящему времени эта теория оказалась в значительной мере дискредитированной ввиду недостаточной ее обоснованности. Немногим больше данных имеется для подтверждения одной из идей Маркса, высказанной несколько раньше, согласно которой паровой двигатель — новый генератор энергии — требовал столь значительных вложений капитала, что ремес- ленники уже не могли финансировать свои «средства производства» и вынуждены были уступить руководящую роль и управление капиталистам.

Имеется, однако, один важнейший элемент, без которого такие общеизвестные явления, как капитализм и технический прогресс, не могли бы превратиться в социальную пандемию всемирного масштаба. Этим элементом стало радикальное изменение значения знания, которое произошло в Европе около или вскоре после 1700 года3.

Существует множество теорий о пределах и природе знания — столько же, сколько было метафизиков в истории философии, начиная от Платона (400 г. до н.э.) и кончая Людвигом Витгенш-тейном (1889—1951) и нашим современником Карлом Поппером (род. 1902). Но со времен Платона на Западе появились только две теории — и еще две были созданы на Востоке — относительно значения и функции знания. Мудрец Сократ полагал, что единственная функция знания — это самопознание, т. е. интеллектуальный, нравственный и духовный рост человека. Его основной оппонент, блестящий и высокообразованный философ Про-тагор, утверждал, что цель знания — сделать деятельность человека более успешной и эффективной. Для Протагора знание есть логика, грамматика и риторика; впоследствии именно эти предметы и составят тривиум — три основные дисциплины времен средневековья, которые, собственно говоря, и по сей день в целом соответствуют понятию широкого образования (то, что у немцев называется «Allgemeine Bildung»). Две теории знания, возникшие на Востоке, были в целом аналогичны западным. С точки зрения конфуцианства, знание — это понимание того, что и как нужно говорить, чтобы добиться своей цели и успеха в земной жизни. Для даосистских и дзен-буддистских монахов знание есть самопознание, путь к просвещению и мудрости. И хотя между этими двумя теориями имеются очевидные разночтения относительно самого смысла знания, у них нет разногласий относительно того, что не есть знание. Знание никогда не означало способности к действию. Полезность не есть знание; полезность есть умение, навык — то, что по-гречески называется techne. В отличие от своих восточных современников, китайских конфуцианцев, с их безмерным презрением ко всему, кроме книжной мудрости, и Сократ, и Протагор с уважением относились к techne.

Но и для них techne не означало знания. Оно имело лишь конкретное применение и не содержало каких-либо общих принципов. Знания капитана корабля о плавании из Греции в Сицилию нельзя было применить в каком-либо другом деле. Более того, приобрести умение и навыки можно было только поступив в обучение или накопив собственный опыт. Умение, techne, нельзя было объяснить словами ни в устной, ни в письменной форме; его можно было только показать. Вплоть до 1700 года и даже позднее в английском языке понятие «ремесло» обозначали словом «mystery» (дословно «таинство») — и не только потому, что человек, овладевший секретами того или иного ремесла, давал клятву не раскрывать этих секретов, но и потому, что ремесло было недоступно тому, кто не прошел обучения у мастера и не перенял на практике его тайн.

Понятие «технология» сформировалось за какие-то пятьдесят лет, начиная с 1700 года. Само это слово предполагает, что в нем содержится techne, т.е. секреты ремесла, и «-логия», т.е. организованное, систематизированное, целенаправленное знание. Первое техническое учебное заведение — Школа мостов и дорог — было основано во Франции в 1747 году; за ним последовали первая Школа сельского хозяйства в 1770 году и первая Школа горного дела в 1776 году (обе в Германии). В 1794 году был основан первый технический университет — Политехническая школа во Франции, а вместе с ней возникла и профессия инженера. Вскоре, в период с 1820 по 1850 год, в систематизированную отрасль знания были преобразованы медицинское образование и медицинская практика.

Параллельно с этим в Великобритании с 1750 по 1800 год наблюдался переход от патентов, закреплявших монопольные права для обогащения королевских фаворитов, к патентам, выдаваемым в целях содействия применению знаний для разработки новых орудий труда, изделий и производственных технологий, а также в целях поощрения изобретателей, делавших свои открытия всеобщим достоянием. Такая политика не только положила начало целой эпохе стремительного технического изобретательства в Великобритании; она также привела к тому, что ремесло перестало быть таинством и секретом.