Новая постиндустриальная волна на западе

Для Кинсмена эти категории необходимы, чтобы нарисовать картину общества, которое может возникнуть в новом тысячелетии. Пользуясь данными международных обзоров, он отмечает постепенный поворот от озабоченности поиском средств существования к ориентации на внешний, а затем и на внутренний мир, хотя процесс этот различается по странам весьма значительно. В 1989 году люди, ориентированные на внутренний мир, составляли 36% британцев и 42% голландцев. Среди немцев ориентированных на внешний мир было больше, чем в любой другой стране, тогда как в Италии и Франции, где в некоторых районах все еще сильна аграрная культура, в большинстве оказались озабоченные поиском средств к существованию. Британцы, на мой взгляд, все больше интересуются самовыражением, поиском смысла жизни.

Но данные категории можно использовать и в качестве мерила нашего развития как личностей. Маслоу, американский психолог, настаивал на том, что они соотносятся друг с другом по принципу матрешки. Мы никогда не принадлежим полностью к одной из них, всегда представляя собой их смесь, изменяющуюся по своей композиции на протяжении всей жизни. Я прекрасно помню периоды, когда мной во многом руководил поиск средств к существованию, а на заре карьеры я попросту боролся за выживание. Потом насту- пил период, когда меня заботило самоутверждение. Я все еще ловлю себя на том, что бросаю завистливые взгляды на красивые дома, объявления о продаже которых печатают в журналах с глянцевыми обложками, так что у меня отнюдь не выработался иммунитет к символам успеха, столь привлекательным для ориентированных на внешний мир. Однако мне хочется верить, что теперь, будучи уже весьма пожилым человеком, я твердо придерживаюсь ценностей группы, ориентированной на внутренний мир, и ищу путей проявить мою истинную сущность и оставить свой след в жизни.

Сказать так — значит признать, что развитие личности идет по поступательной от поиска средств к существованию, через ориентацию на внешний мир к ориентации на мир внутренний. Это соответствует теории Маслоу и других ученых, занимающихся психологией развития, и подтверждается опытом жизни значительной части человечества. Если мы хотим управлять своей судьбой, а я утверждаю, что это — единственный наш выбор, было бы глупо подчинять свои желания моде, продиктованной другими, а именно это и движет первыми двумя категориями людей. Нам следует как можно быстрее настроиться на восприятие жизни, которое в основном определялось бы ориентацией на внутренний мир.

Я признаю, тем не менее, что такой выбор слишком обременителен для людей, никогда не знавших вкуса свободы, которую ощущают те, для кого превыше всего их самоутверждение. Я знаю, что прелесть жизни, ориентированной на внутренний мир, нелегко понять, не вкусивши радостей мира внешнего. Между тем утверждать, как это делают некоторые, что стремление к самовыражению и к тому, чтобы быть хозяином собственной жизни, свойственно яишь представителям среднего класса, среднего возраста и среднего достатка, — это до смешного грешить снобизмом. Для молодых и бедных этот путь нелегок, но автоматически причислять их к рядам ищущих средств к существованию — значит предположить, что у них нет желания отвечать за свое будущее, сколь бы трудным это ни казалось.

Так кто же эти люди, ориентированные на внутренний мир? <...> Быть может, их голос звучит тише, чем голоса тех, кто ориентируется на внешний мир, и потому им уделяют меньше внимания. В шуме публичных диспутов не слышно простодушных, не решающихся высказать вслух свое мнение. Вспомним слова Эдмунда Бер-ка, сказанные им двести лет назад: «Лишь потому, что полдюжины кузнечиков под кустом папоротника наполняют поле несносным стрекотанием, тогда как тысячи коров, отдыхающих в тени британского дуба, жуют жвачку и молчат, прошу вас, не думайте, что те, кто шумит, — единственные обитатели поля и что их очень много; в конце концов, они не более чем маленькие, жалкие, тощие, скачущие, пусть крикливые и назойливые, но всего лишь насекомые-однодневки».

Запутавшись в риторике материальной эпохи, мы, возможно, слышим только кузнечиков, хотя следовало бы внимательнее прислушиваться к более тихим звукам.

* - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера.

Оглавление

Новая постиндустриальная волна на Западе

Оглавление

Лестер Туроу. Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний

Jlecmep Карл Туроу родился 7 мая 1938 года в городе Ливингстон, штат Монтана, США. Окончил Уиллиамс-колледж в I960 году, Оксфордский университет (Великобритания) в 1962 году и получил докторскую степень в области экономики в Гарвардском университете в 1964 году. С 1966 по 1968 год работал в группе экономических советников при президенте Л.Джонсоне. С 1965 по 1968 год— ассистент в Гарвардском университете, с 1970 года по настоящее время— профессор менеджмента и экономики в Массачусетсском технологическом институте (Кембридж, шт. Массачусетс). С 1987 по 1993 год являлся директором Школы менеджмента имени А.Слоуна при том же институте. Живет в Бостоне, штат Массачусетс.

Научная деятельность профессора Туроу принесла ему широкую известность в США и за границей. На протяжении последних тридцати лет он опубликовал 10 книг (наиболее известные— «Инвестиции в человеческий капитал» [1970], «Порождая неравенство: механизмы распределения в экономике США» [1975], ^Общество с нулевой отдачей» [1980], «Схватка: грядущая экономическая битва между Японией, Европой и Америкой» [1992]) и более 100 статей в академических изданиях. Он работал членом редакционных коллегий газеты «Нью-Йорк таимо в 1979—1981 годах и журнала «Ньюсуик» в 1981—1983 годах, постоянно публикуется в таких изданиях, как «Boston Globe», «USA Today», «Nikkei Business»(2noHUH), «Basler Zeitung» (Швейцария) и ряде других. Его работы отмечены восемью престижными премиями, он является почетным профессором 12 университетов в разных странах мира. Книги Л, Туроу переведены на все западноевропейские языки, а также издавались в Латинской Америке, Японии, Китае и странах Юго-Восточной Азии. Профессор Туроу избран действительным членом Американской академии наук и искусств, в 1993 году он был вице-президентом Американской экономической ассоциации.

Книга «Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний (The Future of Capitalism. How Today's Economic Forces Shape Tomorrow's World)» принесла Л. Туроу наибольшую известность. Она вышла в свет в 1996 году и с тех пор переведена на 9 языков; в Англии и США выпущено шесть дополнительных тиражей ее английского издания. Более всего читателя привлекает широкий междисциплинарный характер книги, который отчасти объясняется тем, что она была написана на основе переработанного курса, который автор прочел в 1995/1996 году в качестве приглашенного лектора по проблемам этики, политики и экономики в Йельском университете. Задачей курса было исследование моральных и этических основ современного общества. Поэтому и в самой книге автор в контексте глобальных перемен рассматривает современные проблемы, с которыми столкнулись как развитые, так и развивающиеся страны.

Книга содержит 15 глав. Основная ее часть посвящена проблеме формирования современного мира, на которое, по мнению автора, оказали значительное воздействие четыре фундаментальных процесса. Это крушение коммунистических режимов в конце 80-х — начале 90-х годов; формирование в развитых странах экономики, основанной на информации и знаниях; демографические изменения, среди которых особенно отмечается старение населения; глобализация хозяйственных процессов. Л. Туроу отмечает, что сегодня нет возможности говорить о современном мире как примере торжества западной модели развития; скорее, он может быть представлен как многополюсная система, в которой не существует доминирующего центра силы. Такой подход позволяет автору рассмотреть современный мир не столько в качестве легко моделируемой и управляемой конструкции, сколько как систему, характеризующуюся состоянием точечного (стохастического) равновесия (punctuated equilibrium).

Нынешняя эпоха отмечена, по мнению Л. Туроу, такими трансформациями традиционного капитализма, в результате которых изменяются трудовые отношения, устраняется традиционная капиталистическая частная собственность, информация становится доминирующим производственным ресурсом, меняются роль и значение рыночной инфраструктуры, а горизонты производственных и коммерческих решений становятся все уже. Именно это, подчеркивает автор, и актуализирует интерес современных исследователей к будущему.

Учитывая внимание, уделенное в книге морально-этическим и социологическим вопросам, мы предлагаем читателям ряд отрывков, в той или иной мере касающихся проблемы формирования современного массового общества. В первую очередь, это размышления о соотношении демократии и рыночного хозяйства и роли правительства (глава 13), анализ сегодняшнего положения среднего класса и перспектив его эволюции (глава 2), а также оценка автором религиозного и этнического фундаментализма как важных проблем современного мира (глава 12). Завершается подборка фрагментом, посвященным формированию системы ценностей массового общества, противоречий и опасностей, неизбежно возникающих в ходе этого процесса (глава 4). Все эти вопросы весьма актуальны сегодня для России, переживающей трудный период реформирования, в ходе которого, как показывает опыт, политические, этнические и религиозные проблемы нередко чреваты более опасными, деструктивными последствиями, чем реформирование хозяйственной системы (предлагаемые вниманию читателей отрывки соответствуют стр. 31-34, 82-87, 232-247, 271-277 в издании Nicholas Brealey Publishing).

Ввиду того, что эти фрагменты не в полной мере отражают основные положения книги, мы обратились к автору за его согласием на публикацию именно этих частей его работы. Такое согласие было получено в ходе личной встречи с ним в Кембридже в марте 1998 года. Лестер Туроу БУДУЩЕЕ КАПИТАЛИЗМА КАК ЭКОНОМИКА СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ ФОРМИРУЕТ МИР ЗАВТРАШНИЙ*

Демократия и капитализм по-разному понимают, как должна быть распределена власть. Демократия подразумевает абсолютное равенство политических прав — «один человек, один голос», тогда как капитализм исходит из того, что экономически сильный должен вытеснить слабого и довести его до хозяйственного краха. «Выживание сильнейших» и неравенство покупательной способности составляют суть экономической эффективности при капитализме. Люди и фирмы стремятся достичь эффективности ради обогащения. В крайних своих проявлениях он сопоставим с рабством, которое существовало на американском Юге больше двухсот лет. Демократия же несовместима с рабством.

В экономике, где стремительно углубляется неравенство, разногласия во взглядах на разделение власти обостряются до предела. В демократическом капиталистическом обществе существуют два источника власти — богатство и положение в политической иерархии. В течение последних двух столетий действовали два фактора, позволявшие сосуществовать этим двум системам, основанным на противоположных принципах распределения власти. Во-первых, всегда было можно превратить экономическую власть в политическую и наоборот — политическую власть в экономическую. Владевшие одной чаще всего обретали и другую. Во-вторых, правительство активно использовалось в целях регулирования деятельности рынка и более равномерного распределения доходов. Тот, кто чувствовал себя обделенным рыночной экономикой, видел в правительстве позитивную силу, позволявшую ему пользоваться экономическими плодами капитализма. Без взаимодействия этих двух факторов давно уже образовалась бы зияющая пропасть между демократическим и капиталистическим принципом распределения власти.

В том, что касается распределения, капитализм с равным успехом приспосабливается как к чисто эгалитарному распределению покупательной способности (все имеют одинаковый доход), так и к абсолютно неравному распределению (один человек получает доход, значительно превышающий тот, который необходим для существования всего остального населения). Капитализм просто начинает производить разные наборы товаров для удовлетворения разных видов потребностей.

Тем не менее в сфере производства капитализм создает громадное неравенство доходов и богатства. Изыскание экономических возможностей заработать большие деньги становится движущей силой эффективности производства. Некоторые такие возможности находят, другие — нет. Вытеснить с рынка этих последних, свести их доходы к нулю — завладеть их возможностями делать деньги — в этом и есть существо конкуренции. С ростом богатства растут и возможности, поскольку накопленное богатство создает возможности делать деньги, недоступные тем, у кого его нет.

Равномерное распределение человеческих способностей создает основу для предположения, что рыночная экономика сама по себе приведет к такому же равномерному и совместимому с демократией распределению доходов и богатств. Одна из загадок экономического анализа заключается в том, что рыночная экономика приводит к гораздо более широкому спектру распределения доходов, чем поддающееся оценкам различие человеческих способностей и талантов. Разница между коэффициентом умственного развития людей, к примеру, гораздо меньше, чем разница между их доходами и богатством. На один процент населения, владеющий 40% богатства, вовсе не приходится 40% общего коэффициента умственного развития. Людей с таким коэффициентом, в тысячи раз превышающим средний, просто не существует (чтобы попасть в этот один процент, ваш интеллектуальный коэффициент должен быть на 36% выше среднего)1.

Даже начав с уравнительного распределения покупательной способности, рыночная экономика быстро превращает равенство в неравенство. Какое распределение товаров и услуг ни было бы установлено, рабочие получат неодинаковое вознаграждение. Людям платят по-разному, потому что у них разные способности, потому что они потратили неодинаковое количество денег и усилий на приобретение профессионального мастерства, потому что они расходуют различное количество времени и сил на то, чтобы заработать деньги, потому что они начинают с разных исходных позиций (богатства или бедности), потому что у них неравные возможности (чернокожие или белые, люди со связями или без таковых) и, пожалуй, самое важное, потому что одним везет, а другим нет.

Процесс образования дохода не подчиняется правилам простого сложения, при котором пятипроцентное преимущество человека в отношении каждого из двух аспектов его способностей зарабатывать деньги приводит к десятипроцентному увеличению дохода. Зависимость гораздо сложнее. Человек, чьи способности на 10% превышают средний уровень, от которого зависит величина его дохода, зарабатывает в четыре раза больше (десять раз по десять составят совокупный доход в размере ста), чем тот, чьи способности превышают средние на 5% (пять раз по пять дадут совокупный доход в размере двадцати пяти).

Такое же нелинейное соотношение существует между талантом и оплатой, что лучше всего видно на примере гонораров в спорте. Заработок человека, талант которого не позволяет ему войти в число профессионалов Национальной баскетбольной ассоциации, равняется нулю. Определенный уровень способностей дает минимальный доход в 150 тыс. долларов. Если измерить разницу между талантом звезд и способностями рядовых игроков (скорость, высота прыжка, процент точных попаданий), она окажется очень небольшой, но разрыв в заработках — колоссальный. И эта незначительная разница в уровне таланта позволяет звездам господствовать в игре.

Хотя разница в заработке может быть громадной, он по своей природе конечен, поскольку человек в силу природных факторов может посвятить работе ограниченное количество времени. Однако богатство не знает таких ограничений; для него не существует верхней планки. Богатство производит богатство, и этот процесс не имеет предела, задаваемого личным временем человека. Для умножения богатства нанимаются другие. Преимущества множатся. На нерегулируемых рынках неравенство доходов со временем растет. Тот, кто заработал деньги, располагает деньгами и связями для новых капиталовложений и получения еще больших доходов.

Большое богатство не создается благодаря бережливости и вложению средств под описанный в учебниках экономики процент <...>. Билл Гейтс, самый богатый американец, имеющий 15 млрд. долларов, разбогател отнюдь не накопительством. В основе его состояния лежит соединение удачи и таланта. Как и любой другой богатый человек в американской истории, он воспользовался ситуацией, или ему выпала удача ей воспользоваться, когда рынок был готов капитализировать его текущую прибыль с высочайшей кратностью. Компании «Майкрософт» выпал случай приобрести операционную систему для персональных компьютеров у другой компании, обанкротившейся как раз в тот момент, когда IBM потребовалась такая система для ее новых машин. Последняя купила у «Майкрософта» на неэксклюзивных правах операционную систему, известную ныне как MS-DOS, вместо того, чтобы создать собственную, что задержало бы выход на рынок ее компьютеров на несколько месяцев, но надолго сохранило бы за ней рынок и позволило бы избежать крупнейшего просчета в истории компьютерной индустрии. Гейтсу повезло: он оказался в нужном месте с нужным продуктом, но надо также сказать, что он обладал талантом и в полной мере воспользовался подвернувшейся ему возможностью. Большое богатство немыслимо без того и другого.

Капиталистическая экономика по сути похожа на Алису в Стране чудес: нужно очень быстро бежать, чтобы оставаться на месте, — требуются постоянные усилия, чтобы не дать неравенству расти. Поскольку рыночная экономика не создала достаточного для демократии экономического равенства, в ходе истории все демократические режимы считали необходимым «вмешиваться» в дела рынка, осуществляя множество программ, призванных остановить рост неравенства.

В XIX веке за обязательным бесплатным начальным и средним образованием последовала безвозмездная передача земель сельскохозяйственным университетам. По закону о гомстедах американцы, готовые переселиться на Запад, бесплатно получили в собствен- ность участки земли. Деятельность железных дорог регулировалась, чтобы не дать их владельцам воспользоваться своим монопольным правом и тем самым снизить доходы своих клиентов из среднего класса общества. Позднее было введено антимонопольное законодательство, не дававшее другим монополиям воспользоваться своими преимуществами на рынке. И те, и другие были капиталистами, действовавшими по принципу «выживает достойнейший», и правительство намеренно их усмирило. В XX веке был введен прогрессивный подоходный налог — богатые должны в большей степени участвовать в правительственных расходах; страхование в случае потери работы должно было обеспечить тех, кого уволили, социальное страхование — тех, кто слишком стар, чтобы работать, финансовая помощь — вдов и сирот. После второй мировой войны был принят «Солдатский билль о правах», обеспечивший бесплатное образование целому поколению молодых американцев. В 1960-е годы последовали законы о гражданских правах, война с бедностью, программа позитивных действий в пользу меньшинств. В 1970-е появилась система медицинского страхования для пожилых («Мэдикэр») и для бедных («Мэдикэйд»). Но, несмотря на все эти усилия, в Соединенных Штатах по-прежнему сохраняется очень большое неравенство в распределении доходов и богатства, хотя и более равное распределение покупательной способности, чем это было бы без введения перечисленных мер.

С исторической точки зрения средний класс был создан демократическими правительствами, а не рынком. Такие программы, как «Солдатский билль» и «Мэдикэр», наглядно показывали тем, кто потерпел неудачу в условиях рыночной конкуренции, что, как бы плохо ни обращался с ними капитализм, демократия на их стороне. Демократические правительства обеспокоены неравенством капиталистической экономики и делают все, чтобы свести его к минимуму. Тактика сработала. Потенциальный конфликт между властью капиталистов и властью демократии не привел к социальному взрыву.

Если со времени возникновения капиталистической системы и бывали эпохи, когда неравенство возрастало, о них мало что известно, потому что исследования в те времена не проводились, и этот факт, по крайней мере, может быть поставлен под сомнение. С тех пор, как начали собирать точные данные, периодов сильно возраставшего неравенства не наблюдалось. Поэтому одновременное существование двух различных систем власти никогда не подвергалось испытанию в периоды, когда быстрый рост экономического неравенства становился достоянием гласности, а правительство сидело при этом сложа руки, как имеет место сейчас.

Использование политической власти для снижения неравенства в условиях рыночной экономики сродни хождению по проволоке под куполом цирка. Если слишком большая часть дохода посредством налогов изымается у тех, кто достиг его по законам капиталистического общества, и передается другим, получающим доход на иной основе, нежели за свой труд, экономические стимулы капитализма перестают работать. Когда разрыв между тем, что они платят и что получают, становится слишком большим, компании просто переносят свою деятельность в то место на земном шаре, где им не придется оплачивать высокие социальные расходы. Что касается отдельных рабочих, то они просто исчезают в теневой экономике, где налоги вообще не платятся. В обоих случаях налоговые платежи, необходимые для оплаты социальных расходов, не поступают. Консерваторы правы, когда доказывают, что государственные траты на социальное страхование представляют собой прививку, противопоказанную для корневой системы капитализма. Неудивительно, что политические партии правого крыла скрепя сердце принимают государство всеобщего благосостояния, исходя лишь из того, что социализм еще хуже.

Ключевой вопрос, разумеется, в том, в какой степени государство может предотвратить неравенство, не переходя роковую черту. В какой-то мере это зависит от видов используемых налогов и осуществляемых расходов. Больше налогов можно собрать, если облагать потребление, а не доход, поскольку это освобождает от налогообложения инвестирование, основу капиталистической деятельности. Точно так же больше налогов может быть собрано на финансирование программ профессиональной переподготовки, не наносящих ущерба стимулам капиталистического производства, чем на оплату прямого перераспределения доходов, поскольку человек, прошедший бесплатную переподготовку, должен работать, чтобы использовать преимущества своей новообретенной квалификации. В отличие от этого перераспределение дохода подталкивает некоторых просто устраниться от процесса капиталистического производства. Он получает, но ничего не вкладывает.

Эмпирическим путем большая часть доходов была перераспределена в таких странах, как Швеция, пока не возникли проблемы с капиталистической мотивацией. Быть может, государство всеобщего благосостояния могло бы благополучно существовать долгие годы во многих странах, если бы не проблема стариков и «среднего поколения». Эти проблемы стали реальностью, и государство всеобщего благосостояния терпит поражение. В будущем оно уже не сможет быть посредником между капитализмом и демократией. По мере того как расширяется пропасть между высокими и низкими доходами, а средние — сокращаются, демократические правительства будут иметь дело со все более серьезными проблемами, пытаясь совладать с возникшей в результате социально-экономической структурой, основанной на неравенстве2.

Демократия, если под ней понимается всенародное избирательное право, еще очень молодая социальная система, и пока не доказано, что это лучшая политическая форма. Концепция демократии родилась давным-давно, в древних Афинах, но использовалась с ограничениями до возникновения Соединенных Штатов. В Афинах демократия не распространялась на женщин и на рабов, составлявших значительную часть — скорее всего, большинство — мужского населения. Афины были тем, что мы сегодня назвали бы уравнительной аристократией. Это совсем не то, что мы вкладываем в понятие демократии сегодня.

Очевидно, что даже в Америке отцы-основатели не собирались предоставлять право голоса всем. Рабы и женщины не голосовали, и предполагалось, что штаты введут имущественный ценз, чего они фактически так и не сделали. Всеобщей демократии потребовалась гражданская война, чтобы покончить с рабством и принять поправку к конституции, дающую женщинам право голоса. Французская революция произошла почти одновременно с американской, но в большинстве европейских стран, где земля представляла огромную ценность и рождала политическую власть, демократия возникла много позднее, зачастую не раньше конца XIX века, а всеобщее избирательное право — вообще совсем недавнее завоевание.

Исторически правительство играло важную роль в условиях капитализма, пытаясь помочь тем, кто оказался за бортом жизни. Как [мы постараемся показать], его роль должна быть ключевой — но совсем не такой, как при социализме или в государстве всеобщего благосостояния. Оно должно сделать экономику способной поднять реальную заработную плату для большинства граждан в эпоху вы-сокоинтеллектуальных технологий. Капитализм, однако, с трудом находит для государства соответствующую роль. Споры о роли государства, о том, должно ли оно что-то делать, чтобы скорректировать результаты рыночной экономики, присущи капиталистической эпохе, поскольку во всех прежних системах хозяйствования не было различия между государственным и частным. В древнем Египте или Риме никто бы не понял, что имеется в виду, если бы речь зашла о сфере полномочий правительства. То, что мы называем государственным или частным, было настолько переплетено, что разделять их было бессмысленно. Точно так же в эпоху феодализма феодальные бароны обеспечивали и все то, что мы называем функциями государства (оборону, закон, порядок), и то, что мы назвали бы работой по частному найму. Их приказы распространялись на все, что происходило внутри их владений. Только при капитализме появляются частный сектор экономики, где господствует капитализм, и общественный, государственный сектор, имеющий дело с неэкономическими проблемами, где действуют другие силы3. Неудивительно в связи с этим, что капитализм стремится максимально ограничить роль общественного сектора до уровня, необходимого для его собственного выживания.