"Язычница"

    Александра Ни­ко­ла­ев­на Стрель­ни­ко­ва не толь­ко бы­ла за­ме­ча­тель­ным пе­да­го­гом, но и са­ма об­ла­да­ла прек­рас­ным го­ло­сом. Она счи­та­ла, что это в не­ма­лой сте­пе­ни зас­лу­га ды­ха­тель­ной гим­нас­ти­ки.

    Когда в 1953 го­ду в Мос­ков­с­кой кон­сер­ва­то­рии прос­лу­ши­ва­ли ее уче­ни­ков-во­ка­лис­тов, кон­сер­ва­тор­с­кие све­ти­ла за­сом­не­ва­лись: "То, что они все прек­рас­но по­ют и вла­де­ют хо­ро­шей шко­лой, еще не до­ка­зы­ва­ет пра­виль­нос­ти ме­то­ди­ки… Вы, Алек­сан­д­ра Ни­ко­ла­ев­на, прос­то соб­ра­ли луч­ших са­мо­де­ятель­ных пев­цов Мос­к­вы!"

    И тог­да Стрель­ни­ко­ва вста­ла и за­тя­ну­ла "ка­тор­ж­ное" по слож­нос­ти ис­пол­не­ния ари­озо Ку­мы ("Гля­нуть с Ниж­не­го") из опе­ры П.И. Чай­ков­с­ко­го "Ча­ро­дей­ка". Все оце­пе­не­ли… За­ме­рев от вос­тор­га, слу­ша­ли жен­щи­ну, чьи зас­лу­ги они еще нес­коль­ко ми­нут на­зад от­вер­га­ли. Ну как же! Ка­кая-то выс­коч­ка го­во­рит о соб­с­т­вен­ной ме­то­ди­ке пос­та­нов­ки го­ло­са, иду­щей враз­рез со все­ми об­щеп­ри­ня­ты­ми ре­ко­мен­да­ци­ями, тра­ди­ци­он­ны­ми для пев­чес­ких школ Ан­г­лии, Фран­ции и да­же Ита­лии!

    Декан во­каль­но­го фа­куль­те­та Гу­го На­та­но­вич Тиц бук­валь­но впал в прос­т­ра­цию, а быв­шая со­лис­т­ка Боль­шо­го те­ат­ра про­фес­сор Еле­на Ка­туль­с­кая вос­к­лик­ну­ла: "Бо­же! Ка­кая пе­ви­ца!… Я от­ка­зы­ва­юсь учас­т­во­вать в этой гнус­ной трав­ле!"…

    Каждый раз, при­сут­с­т­вуя на до­маш­них "са­бан­ту­ях" у Алек­сан­д­ры Ни­ко­ла­ев­ны, где со­би­ра­лись пев­цы и ак­те­ры, ко­то­рым мать и дочь Стрель­ни­ко­вы ког­да-то "чи­ни­ли" го­ло­са или ко­то­рых прос­то учи­ли петь, я да­вил­ся сле­за­ми, слу­шая, как ис­пол­ня­ет Алек­сан­д­ра Ни­ко­ла­ев­на не­апо­ли­тан­с­кие на­род­ные пес­ни и ро­ман­сы Вер­тин­с­ко­го… А так, как пе­ла она рус­скую на­род­ную пес­ню "Но­чень­ка", не спо­ет боль­ше ник­то и ни­ког­да! Она об­ла­да­ла та­ким тем­пе­ра­мен­том и страс­тью, что, ка­за­лось, буд­то ее энер­гия мо­жет сок­ру­шить все на сво­ем пу­ти.

    Стройная, по­ры­вис­тая, стре­ми­тель­ная… Рас­сы­пан­ные по пле­чам ры­жие во­ло­сы, прон­зи­тель­ный, де­мо­ни­чес­кий взгляд го­ря­щих глаз…

    И го­лос, этот не­обы­чай­ный го­лос… Те, ко­му до­ве­лось его слы­шать, бу­дут пом­нить всю жизнь.

    Когда она пе­ла, хо­те­лось пла­кать… Она пе­ла так, как буд­то ее сжи­га­ли на кос­т­ре!

    "Язычница!" - го­во­ри­ла она о се­бе.

    А еще эта та­лан­т­ли­вая жен­щи­на пи­са­ла сти­хи. Вот од­но из поз­д­них ее чет­ве­рос­ти­ший:

    На по­ро­ге Зи­мы я хо­чу

    Увлекаться на час, опь­яня­ясь…

    Не тор­гу­ясь - за все зап­ла­чу!

    И ни в чем ни­ког­да не рас­ка­юсь!

    У Алек­сан­д­ры Ни­ко­ла­ев­ны бы­ло ка­кое-то свер­хъ­ес­тес­т­вен­ное внут­рен­нее чутье: она не мог­ла объ­яс­нить, по ка­ким приз­на­кам, но со­вер­шен­но точ­но оп­ре­де­ля­ла бо­лезнь че­ло­ве­ка, дос­та­точ­но ему бы­ло сде­лать нес­коль­ко уп­раж­не­ний гим­нас­ти­ки.

    Уже по­том, че­рез нес­коль­ко лет сов­мес­т­ной ра­бо­ты, я по­нял, что по то­му, как че­ло­век дви­га­ет­ся, как он ды­шит, как он смот­рит, она мог­ла ска­зать, чем он бо­лен.

    Но бы­ли и дру­гие слу­чаи нас­то­яще­го яс­но­ви­де­ния, Пом­ню, как-то ле­том мы от­ды­ха­ли с Алек­сан­д­рой Ни­ко­ла­ев­ной в Кры­му, в Су­да­ке. Вдруг не­ожи­дан­но на пля­же ее ох­ва­ти­ло силь­ное бес­по­кой­с­т­во. Я спро­сил, в чем де­ло.

    - Что-то слу­чи­лось, - ска­за­ла Алек­сан­д­ра Ни­ко­ла­ев­на и, нем­но­го по­ду­мав, гля­дя на мор­с­кой го­ри­зонт, до­ба­ви­ла: - Слу­чи­лось в те­ат­ре… - и еще че­рез нес­коль­ко се­кунд уве­рен­но и твер­до про­из­нес­ла: - В Те­ат­ре Мос­со­ве­та…

    Тут на­до уточ­нить, что пос­лед­ние лет пят­над­цать-двад­цать Стрель­ни­ко­ва ра­бо­та­ла пе­да­го­гом-во­ка­лис­том в Те­ат­ре Са­ти­ры и в Те­ат­ре име­ни Мос­со­ве­та.

    На сле­ду­ющий день ут­ром я ку­пил в ки­ос­ке га­зе­ту "Со­вет­с­кая куль­ту­ра". Ког­да я вслух про­чел: "Умер­ла Фа­ина Ге­ор­ги­ев­на Ра­нев­с­кая", Алек­сан­д­ра Ни­ко­ла­ев­на вздрог­ну­ла, ли­цо ее на нес­коль­ко мгно­ве­ний' по­мер­т­ве­ло…

    Однажды ве­че­ром, при­дя до­мой из Те­ат­ра Са­ти­ры, она ска­за­ла:

    - Миронов и Па­па­нов из­ме­ни­ли ма­не­ру иг­ры, и ЭТО мне не нра­вит­ся.

    Я по­нял, что ей не нра­вит­ся не са­ма но­вая ма­не­ра иг­ры выда­ющих­ся ак­те­ров, а те при­чи­ны, ко­то­рые зас­та­ви­ли ее из­ме­нить. Вско­ре, воз­в­ра­тив­шись с ра­бо­ты поз­д­но ве­че­ром, не раз­де­ва­ясь, в при­хо­жей, она со­об­щи­ла ка­ким-то стран­ным, не­ес­тес­т­вен­но глу­хим го­ло­сом:

    Умер Па­па­нов, - и, прис­ло­нив­шись спи­ной к две­ри, гля­дя ос­та­но­вив­шим­ся взгля­дом в глубь ком­на­ты, ти­хо и об­ре­чен­но про­из­нес­ла: - И мне ка­жет­ся, сле­ду­ющим бу­дет Ан­д­рю­ша…

    Она мед­лен­но спол­з­ла по две­ри на пол и нес­коль­ко ми­нут си­де­ла так в при­хо­жей, гля­дя не­ви­дя­щи­ми гла­за­ми ку­да-то в пус­то­ту. За­тем тя­же­ло вста­ла (это при ее-то лег­кос­ти и по­ры­вис­тос­ти!) и, не раз­де­ва­ясь, прош­ла в ком­на­ту.

    Андрея Ми­ро­но­ва не ста­ло очень ско­ро…