Mills_R_-_Vlastvuyuschaya_Elita_-_2007_1

представителем президента в Китае, а затем занимал посты государственного секретаря

(1947–1949 гг.) и министра обороны (1950–1955

гг.). Вице-адмирал Алан Керк был в конце.40-х годов послом в Бельгии, затем был назначен послом в СССР. В 1947 г. помощником государственного секретаря по делам оккупированных районов состоял генерал-майор Джон Хилдринг, который имел дело "непосредственно с военными командирами, контролировавшими осуществление политики в Германии, Австрии, Японии и Корее". Бригадный генерал Франк Хайнс был послом в Панаме. Генерал Уолтер Беделл Смит был послом в

СССР, а затем работал руководителем Центрального разведывательного управления (1950–1953 гг.) и заместителем государственного секретаря (1953–1954 гг.). Оккупационными войсками в Германии командовал генерал Люшьес Клей; оккупационными войсками в Японии – генерал Макартур. А в объятый волнениями Индокитай поехал в 1954 г. не дипломат, а бывший начальник штаба армии генерал Дж. Лоутон Коллинс; он был направлен туда, "чтобы восстановить некоторый порядок" в районе, который, как он заявлял, "имел важное политическое и экономическое значение для

Юго-Восточной Азии и для свободного мира". Больше того, высокопоставленные офицеры,

продолжавшие носить военную форму или снявшие ее, ввязались в публичные политические дебаты. Генерал Брэдли, один из тех, кто наиболее рьяно отрицал факт предосудительного влияния военных на решения гражданских проблем, выступал в комиссиях конгресса, а также перед широкой публикой в поддержку государственных мероприятий, которые были связаны не только с чисто военными, но и с экономическими и политическими проблемами. А генерал Маршалл, например, выдвинул ряд доводов против резолюции Вагнера – Тафта, поддерживавшей идею более широкой эмиграции

вПалестину и дальнейшего развития Палестины по пути превращения в отечество для евреев. Вместе с генералами Брэдли, Ванденбергом и Коллинсом и адмиралом Шерманом генерал Маршалл выступал также в комиссиях конгресса

взащиту дальневосточной политики правительства Трумэна, подвергавшейся нападкам со стороны республиканцев, и в защиту решения о снятии Макартура с поста командующего американскими войсками на Дальнем Востоке.

Генерал Брэдли выступил с многочисленными

речами, которые по своему общему смыслу, безусловно, затрагивали политические вопросы, выдвинутые в 1952 г. в ходе кампании по выборам президента, – и сенатору Тафту, Хэнсону Болдуину (и другим) это нетрудно было доказать. "Эта речь, – писал Хэнсон Болдуин об одном из таких выступлений генерала Брэдли, – содействовала включению генерала Брэдли и Объединенной группы начальников штабов в избирательную борьбу, где им совсем не место". Что же касается сенатора Тафта, обвинявшего Объединенную группу начальников штабов в том, что она находится под контролем политической администрации и проводит ее политику вместо того, чтобы ограничиться в этой области ролью советника по специальным вопросам, то его обвинения были поддержаны генералом Альбертом Ведемейером, а также генералом Макартуром. Другой генерал, Боннер Феллерс, входил в состав национального комитета республиканской партии.

На выборах 1952 г. генерал Макартур в прямое нарушение Устава американской армии (статья 600-10) критиковал в своих публичных выступлениях политику законно избранного правительства. Он произнес программную речь на съезде республиканской партии и дал ясно

понять, что он согласен на выдвижение его кандидатом на пост президента. Но кандидатом был выдвинут другой генерал, который тоже не находился в отставке, – генерал Эйзенхауэр. Кандидатуры обоих генералов и то, что можно было бы назвать их политическими программами, были активно поддержаны не только гражданскими элементами, но и военными. Не подлежит сомнению, что в настоящее время имеются генералы-республиканцы и генералы-демократы. Имеются также, как мы теперь хорошо знаем, офицеры, выступающие за или против отдельных сенаторов – таких, например, как Маккарти; оставаясь на своих военных постах, они находят те или иные способы выражения или сокрытия своих политических приверженностей.

В 1954 г. видная группа высокопоставленных военных во главе с отставным генерал-лейтенантом Джорджем Стратемейром и отставным контр-адмиралом Джоном Кроммелином поддержала попытку собрать 10 млн. подписей под петицией в пользу Маккарти. Это происходило в обстановке возвышения военщины, в период, когда из памяти еще не изгладились слова "старого солдата" Макартура: "Мы, военные, должны всегда поступать так, как

нам велят. Но, коль скоро наши государственные деятели не в состоянии обеспечить сохранение мира, мы с вами обязаны довериться солдату, если мы хотим, чтобы страна наша выжила" (1953 г.). И еще: "Я вижу возникновение новой, до сих пор неизвестной и опасной концепции, согласно которой люди, служащие в рядах наших вооруженных сил, должны быть главным образом верны и преданы тем, кто временно осуществляет власть, принадлежащую исполнительным органам государства, а не стране и ее конституции, защищать которые они поклялись. Нет более опасной идеи, чем эта" (1951 г.).

Но еще большее значение, чем прямые притязания военщины на политическую роль, чем советы, даваемые ею политикам в частном порядке, чем ее публичные выступления, имеет, пожалуй, другая, более сложная форма влияния военщины на политическую жизнь. Представители политических и экономических кругов властвующей элиты, а также широкие слои населения начали относиться к высокопоставленным военным как к авторитетам в вопросах, выходящих далеко за рамки той области, которая в прошлом считалась чисто военной.

С начала 40-х годов традиционно враждебное

отношение конгресса к военным переродилось в нечто похожее на "дружественное и доверчивое" раболепство. Нет таких показаний экспертов, за исключением, конечно, показаний Дж. Эдгара Гувера, к которым сенаторы относились бы с таким почтением, как к показаниям высокопоставленных военных. "Во всем, что конгресс делал во время войны, и во всем, что он отказывался делать, – читаем мы в одном официальном правительственном отчете, – он постоянно соглашался с предложениями и требованиями начальника штаба, не задавая почти никаких вопросов". А что касается проблем коалиционной стратегии, то, хотя их "решали" американский президент и английский премьер, решения эти сводились к утверждению вариантов, одобренных военными и отобранных из числа тех вариантов, которые были разработаны и представлены военными.

Конституция обязывает конгресс заниматься проблемами содержания и управления вооруженными силами страны. В мирные времена, до второй мировой войны, профессиональные политики, заседавшие в конгрессе, рассматривали совместно с военными все детали, касавшиеся вооруженных сил, навязывали им свои решения, обсуждали вопросы

стратегии и даже определяли принципы военной тактики. Во время же второй мировой войны члены конгресса "голосовали" за такие статьи бюджета, как расходы по "Манхеттен проджект", не имея ни малейшего понятия о том, что это связано с военным бюджетом, и когда сенатор Трумэн на основании слухов заподозрил, что под этим скрываются крупные дела, то одного слова военного министра было достаточно, чтобы он прекратил всякие расспросы. Общеизвестно также, что в послевоенный период конгресс не имеет возможности получать надежную информацию по военным вопросам и в еще меньшей степени располагает специальными знаниями и временем, необходимыми для того, чтобы взвесить эту информацию и сделать из нее надлежащие выводы. Воздействие высокопоставленной военщины на решения, связанные с основными политическими и экономическими проблемами, значительно увеличилось: именно это обстоятельство скрывается за разговорами о "надежности" военных и их "авторитетности" в качестве экспертов. И снова следует отметить, что это возросшее влияние военных объясняется не столько их узурпаторскими поползновениями, сколько несостоятельностью гражданских

элементов – несостоятельностью, быть может, закономерной, если иметь в виду структуру конгресса и его состав.

3

Нет ни одной области высокой политики, которая находилась бы под большим влиянием военной знати и ее милитаристской философии действительности, чем область внешней политики и международных отношений. В этой сфере возвышение военщины совпало во времени со вступлением в действие других факторов, способствовавших упадку гражданской дипломатии как искусства и ослаблению гражданского дипломатического корпуса как организованной группы сведущих в своем деле людей. Возвышение военщины и упадок дипломатии стали наблюдаться как раз в тот момент, когда международные проблемы впервые

вистории Соединенных Штатов стали поистине стержневыми национальными проблемами и когда при всех, в сущности, значительных решениях с ними все больше и больше приходится считаться. С тех пор как американская элита восприняла военный подход к оценке международной действительности, профессиональный дипломат того типа, который мы знали или могли бы себе представить, попросту перестал пользоваться реальным весом

ввысших кругах страны.

Когда-то война считалась занятием солдат, а международные отношения – делом дипломатов. Но теперь, когда война стала как будто тотальной и как будто перманентной, добровольная забава королей превратилась в вынужденное и губительное занятие народа, а дипломатический кодекс чести, действовавший в сфере отношений между странами, потерял силу. Дело мира не воспринимается больше всерьез; всерьез воспринимаются только вопросы войны. Каждый человек и каждая страна трактуются либо как друг, либо как враг, а понятие вражды становится механическим, лишенным четких граней и подлинной страсти. Когда имеется тенденция трактовать фактически все переговоры, ставящие своей целью мирное урегулирование, как сеяние "обезоруживающих мирных иллюзий", а то и как измену, активная деятельность дипломата становится бесцельной, ибо дипломатия становится в подобных условиях лишь прелюдией к войне или интермедией между войнами, и дипломат уступает место военному лидеру.

Чтобы разобраться в том, что произошло, важно иметь представление о трех группах явлений, относящихся к американской дипломатии и к американским дипломатам. Мы имеем в виду сравнительно низкий качественный