Пономарев_диссертация

451

богатых эмигрантов, занятых вопросом о вывозе капиталов из Германии, здесь

– на сюжете об эмигранте-коммунисте, переходящем границу ночью под залпами штурмовиков, не имеющего денег на гостиницу и живущего у товарища по партии. Это тоже своего рода герой-олицетворение, он представляет целый класс, борющуюся рабочую Германию. Этот герой, «/…/ называющий себя Гансом /…/»285, внезапно оказывается на корабле, среди туристов. Он приехал на родину на несколько часов, этого требует партийная работа286.

Далее следует часть, озаглавленная цитатой из Шиллера: «Молодые люди, впоследствии разбойники». Путешественник, спустившись на берег,

наблюдает парад штурмовиков: «Мы разглядывали молодых людей в коричневых блузах. Кожаные ремни по диагонали перерезали их узкие и несколько впалые груди [генерализован щуплый гитлеровец из очерка Слонимского. – Е.П.]. Рубашки из дешевой, выгоревшей на солнце, бумажной материи топорщились на плечах. Молодые люди маршировали, сдваивали ряды, строились. У них еще не было военной выправки. Некоторые из них были в очках и выглядели, как переодетые штатские [мотив сказочного маскарада,

восходящий к традициям американского очерка. – Е.П.]. У них были лица студентов-корпорантов, банковских служащих, мелких комиссионеров, узкие, с

торчащими скулами и нездоровым цветом лица; это были молодые люди из так называемых средних классов»287. Слово произнесено. Тут же включается огромная цитата из уже известной нам по итальянской главе (эмигрантской)

285Там же. С. 340.

286Те же смыслы более четко даны в газетной беседе Бабеля:

«Сейчас к русской эмиграции во Франции прибавилась немецкая. /…/ Буржуазная часть немецкой эмиграции отвратительна. /…/

Единственная живая часть немецкой эмиграции – не нужно пристрастия и большой наблюдательности, чтобы заметить это, – коммунистическая. Она поддерживает связи с рабочим движением Германии, живет его интересами, работает очень активно» (Бабель И. На Западе. Из рассказанного на встрече с писателями в «Вечерней Москве» // Вечерняя Москва. 1933. 16 сентября).

287 Никулин Л. Семь морей. С. 340-341.

453

сходит на берег с таинственным заданием и невредимым возвращается на корабль. Бернс как бы отвлекает на себя внимание фашистов. В рукописных набросках «Семи морей» одним из пунктов плана значится: «Народ не безмолвствует. Подпольщики в Гамбурге»291. В книге однозначность тезиса сильно размыта: «Было начало осени 1933 года. Еще не покатилась голова Лютгенса. Еще не было карательной экспедиции штурмовиков в Гамбург»292.

Вольный город Гамбург становится немецким аналогом Парижа: он умирает и борется одновременно.

Амбивалентность происходящего подчеркивают противопоставленные друг другу два героя-олицетворения – лидер социалистов Вельс и коммунист Димитров, традиционная антитеза старого (сдающегося) и нового (борющегося)

миров. Газетные статьи сменяются стенограммами выступлений и торжественных актов. Главку «Мужество» начинает цитата из речи Вельса на открытии Рейхстага 24 марта 1933 года, затем идет, со ссылкой на газету

«Политикен», описание самой церемонии открытия (социал-демократические депутаты стоят навытяжку перед Гитлером), дополненное текстом телеграммы агентства «Гавас». В противовес поведению Вельса буквально следом даны:

стенограмма речи Маттеотти в итальянском парламенте (значительно более раняя по времени – Матеотии был убит в 1924 году) и стенограммы выступлений Димитрова, его полемика с председателем суда на процессе поджигателей Рейхстага. Заключает подборку вывод: «Перед глазами рабочего класса всего мира стоят две фигуры (простите мне это сопоставление):

Димитров и, скажем, господин Вельс, лидер социал-демократов»293.

Нетрудно догадаться, что источники стенографических отчетов – те же эмигрантские газеты. Речь Вельса взята из статьи «На открытии рейхстага 24

марта 1933 года»294, описание открытия рейхстага – из статьи «Как Гитлер

291ИМЛИ. Ф. 71. Оп. 1. Ед.хр. 15. Л. 30.

292Никулин Л. Семь морей. С. 360.

293Там же. С. 377.

294ИМЛИ. Ф. 71. Оп. 1. Ед.хр. 15. Л. 64 (последний абзац статьи отчеркнут, именно он и

454

аплодировал соц. демократам» (ссылка на берлинского корреспондента

«Политикен» дана в начале статьи)295, речь Маттеотти также заимствована из эмигрантской периодики – с сокращениями и перестановками296. Источник стенограмм Димитрова не совсем ясен – в рукописных материалах их нет.

Возможно, Никулин следил за процессом по советским газетам.

По сути, путешественник ничего не увидел в Гамбурге, кроме порта,

парада штурмовиков и затихшего района Сан-Паули. Все остальное содержание немецкой главы взято из газет. Остается загадкой, сходил ли он вообще на берег? По дороге из Гамбурга в Киль Никулин видит все тех же штурмовиков,

все так же марширующих вдоль берега. Вдруг – цитатой из романтической литературы – налетает гроза, и отряд штурмовиков бежит, как разбитая армия.

Литературность, выдуманность впечатлений видна невооруженным глазом.

Путешественник покидает Германию на советском корабле «Ян Рудзутак» – это символический жест возвращения.

Назад в СССР. Последняя глава путешествия Никулина возвращает читателя в СССР. Как Поль, герой обозрения «Европа – что надо»,

путешественник находит правду о Европе 1933 года дома. Возвращение и есть подлинная цель путешествия. «Поскольку путевой нарратив обычно адресован читателю, находящемуся дома, момент возвращения маркируется»297, –

отмечает С.Смит.

Конструирование книги происходит на наших глазах. Страны превращаются в главы, в целом перед нами энциклопедия многообразного единообразия капиталистического мира: «Семь цветов спектра образуют солнечный луч. Цвета семи морей образуют единый, окрашенный алым пламенем цвет нашего века. Черное, Мраморное, Коричневое моря, все цвета,

цитируется в книге).

295Там же.

296Там же. Л. 61 об.

297Smith S. Ibid. P. XII.

455

все оттенки, от розового до зеленого, дают, в конце концов, один цвет – алый цвет века революционных битв»298.

Иллюзия свободного репортажа, поддерживавшаяся на протяжении всей книги, в финале становится ненужной. Спектральная метафора Никулина превращает книгу путевых очерков в книгу-путешествие (героическое путешествие, по терминологии Э.Лидa), эпос, наподобие странствований Гильгамеша или Одиссея299. Жизнь сама пишет книгу жизни, сама создает достойный финал. Законы композиции травелога и законы биографии путешественника практически совпадают:

«Не было только конца у будущей книги. Не было спокойного финала,

завершающей книгу точки, вместо оставляющего чувство неудовлетворенности многоточия.

Может быть, я никогда бы не нашел этого логически оправданного конца странствий по Европе 1933 года, если бы мне не помогла жизнь, если бы мне не предстояло еще одно заключительное путешествие»300.

Путешествие по Европе получает «точку»: поездка на Беломоро-

Балтийский канал имени Сталина становится последним, «заключительным путешествием». Темп путешествия-жизни замедляется, чтобы застыть в эпической статике. Вернувшемуся домой Одиссею больше незачем покидать дом. Жанр путешествий завершается (чтобы развернуться иными нарративами в военные и послевоенные годы).

Продвижение на Север – приближение к точке эпической вечности301:

«/…/ шлюзы, открывающиеся, как страницы книги, и люди, как живые

298Никулин Л. Семь морей. С. 380.

299Кстати, «Улисс» Дж.Джойса упомянут в рукописи Никулина как образец вырождения капиталистической литературы: «Последняя книга Джойса на 12 языках. Невозможность перевода. Шарады» (ИМЛИ. Ф. 71. Оп. 1. Ед.хр. 15. Л. 76. Подчеркнуто автором).

300Никулин Л. Семь морей. С. 380.

301Думается, Беломорканал для травелога 1930-х годов сродни Арктике – это покорение пространства и одновременно природы, не только погодных условий, но и перековки человеческой души. Тема Арктики в советском очерке 1930-х годов подробно описана С.Франк (Франк С. Указ соч. С. 190, 198-210). Впрочем, кажется, Франк несколько

456

иллюстрации, нарисованные великим художником»302. Центральная фигура последней главы – некто Арсеньев (придуманная фамилия: отзвук нового романа Бунина, столь же упаднического, как и роман Джойса?), инженер,

перековавшийся на строительстве канала. Люди – отражение истории,

объясняет повествователь свой прием героев-олицетворений. Биография Арсеньева ценна тем, что в ней отразились законы истории. Внутрь рассказа об Арсеньеве помещается целый ряд других биографий, – одесский урка Квасницкий, инженер Макеев. Квасницкий, в свою очередь, тоже повидал

«семь морей»: он был и в Париже, и в Лондоне, и в Рио-де-Жанейро. Закончил же свои странствия, как повествователь, – на Беломорстрое. Его жизнь попадает внутрь жизни Арсеньева и других, как сам он попал в советский коллектив. Все эти истории – единый сюжет соцреалистического текста,

«перековка». На последней странице книги открываются ворота последнего шлюза, и путешественник выходит в Белое море, как в открытое время: за его спиной – Советская земля, перед ним раскрывается будущее социалистической Европы.

Путешественник попадает в открытое пространство между прошлым и будущим, между нами и ими – в нейтральное водное пространство между

СССР и Европой303. Движение останавливается и замирает, а процесс путешествия оказывается непрекращающимся, постоянным. Пароход выходит из последнего шлюза, продолжает движение, но в то же время стоит на месте,

ибо заканчивается текст. Характеристики капиталистической Европы фиксируются на уровне идеологем 1930-х годов и на протяжении довоенного десятилетия (кроме недолгого периода 1939-1941 годов, практически не

преувеличивает значение арктической темы и Северного полюса для эпохи 1930-х. Полюс имеет устойчивое символическое значение уже в культуре ранних двадцатых (см. главу 1).

302Там же.

303Беломоро-Балтийский канал имени Сталина как райский хронотоп, локус остановившегося времени, – общее место советской мифологии 1930-х годов. Коллективная писательская книга, посвященная Каналу, соединяет мифы творения и перековки (см. об этом: Эпельбуа А. Платонов и Средняя Азия // Беглые взгляды. С. 218-221). В похожей функции видим канал и в финале книги Никулина.

457

отразившегося в литературе путешествий) будут неизменны. Этим объясняется резкое сокращение количества травелогов в 1930-е, по сравнению с концом

1920-х годов. Тематическое торможение (Европа в целом уже описана,

отдельные изменения значения не имеют) будет и дальше повторяться в истории жанра: эпохи идеологической стабильности не требуют новых путешествий на Запад.

Тип тоталитарного путешествия, в свою очередь, приводит к угасанию жанра. Окончательно попав под контроль советского травелога, Европа перестает меняться и застывает.

459

Finistere – конец земли, дальше – океан и Америка, позади – континент Европы»2. «Отсюда /…/ виден океан, видна спокойная зеленоватая Атлантика.

Там, в туманном океанском мареве – Америка, далекий материк»3.

Экспансивное движение советского путешественника на Запад притормаживает перед просторами Атлантики, как норд-экспресс перед советской границей. За морем лежит абсолютный Запад. Согласно схеме европейского романа, это точка абсолютного зла: абсолютной эксплуатации и абсолютного «отчуждения» человека. Согласно древним географическим представлениям, это место обитания «другого», предельно непохожих существ

– антиподов, людей с песьими головами. «Другой» в древнем сознании всегда оказывается «чужим»: за морем – вход в царство Кощея Бессмертного,

чахнущего над златом. Срабатывают религиозно-фольклорные основы советского географического мифа: водная преграда всегда отделяет от мира смерти, мира зла. Согласно терминологии С.Н.Травникова, Англия/Америка –

«легендарное пространство». Оно «/…/ всегда отделено от реального или значительным расстоянием, или временем, или трудностью и опасностью пути.

Легендарное пространство может быть топографически привязано к местности,

но оно будет обязательно находиться за краем реального пространства»4.

Исторически (на уровне идеологических концептов) Соединенные Штаты оказываются антиподом (Советской) России. David Scott не случайно противопоставлял с семиотической точки зрения реализованные утопии американского и российского образца: «О демократии в Америке» А. де Токвиля и «Россия в 1839 году» А. де Кюстина, «Возвращение из СССР» А.Жида и «Америка» Ж..Бодрийяра, а также «Moscou aller-retour» Ж.Деррида5.

В соединении марксистских представлений о развитом буржуазном государстве

2РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 190. Л. 33об. Орфография оригинала.

3Там же. Л. 22об-23.

4Травников С.Н. Путевые записки петровского времени (проблема историзма). С. 83-84.

5См. главу «Utopias and dystopias: back in the US. Back in the USSR – Gide, Baudrillard,

Disneyland» (Scott D. Semiologies of Travel. P.110-208).