Пономарев_диссертация

411

подчиненных, берет все на себя, утверждая, что заставил их сражаться. Когда инженера подводят к виселице, он восклицает: «Да здравствует революция! Да здравствует Советский союз!»173. Второй финал замыкается тем же, чем и первый. Настоящие революционеры с надеждой смотрят в будущее – на СССР.

Брошюра Эренбурга демонстрирует дальнейшее развитие зарубежного очерка. Рассказ о восстании не может развиваться вне эпики, и эпика прорастает из репортажа сначала как украшение, фигура речи, затем становится неотъемлемым элементом описаний, бытового рассказа и, наконец, организует сюжет. Аналитическая струя репортажа с ее поэтикой обобщений – надежный фундамент эпического сюжета.

Формулировка значения австрийских боев напоминает внутренней логикой статью И.Майского о неудаче немецкой революции 1923 года (идеи,

как и сюжеты, двадцатых в тридцатые обретают шаблонность). Она лишь транспонирована на современные детали. С одной стороны, Австрия в лице немногочисленных героев приблизилась к светлому будущему, с другой – отбросила себя назад, в сторону фашизма. Не обрела свободу воли, но стала чужой игрушкой. С одной стороны: «Кровь повстанцев не пролилась даром.

Для рабочих всего мира февральские дни в Австрии – это начало новой главы.

Когда германский пролетариат /…/ без боя очистил позиции, рабочий мир пережил тяжелую минуту. /…/ Рабочие нуждались в высоком примере /…/»174.

Австрийский пролетариат подменяет немецкий на боевом посту, демонстрируя интернациональную солидарность. «Пример» – знаковое понятие советской культуры, заменитель христианской духовности. В статье Эренбурга «Венская оперетка» (1936) революция – материализованный дух, который нельзя уничтожить, ибо он существует сам по себе, вне человека, в «открытом пространстве» мирового подполья175: «Революция не умерла, она ушла в щели

173Там же. С. 79.

174Там же. С. 78-79.

175Этот шаблон восприятия революционных неудач – противопоставление видимого затишья и внутренней, скрытой революционности – был задан еще в герценовских «Письмах

412

рабочих домов, в зрачки глаз, в черноту венской ночи. Она снова выйдет на улицы несчастного города /…/»176. Революционные потенции – обязательное свойство пролетарского коллектива, а рабочий класс истребить невозможно, он вечен. Абстрактная «революция», таким образом, способна на конкретные действия сама по себе, без вождей и персонифицированных героев. С другой стороны, те же абстрактные свойства получает вражеская сила: «После победы Дольфуса над рабочими Австрия окончательно перестала существовать как страна, – она превратилась в абстрактный плацдарм, в некое новое “Сараево”.

Война, которая, как переселяющиеся души легенды, долго слонялась по миру,

теперь кажется твердо облюбовала эту злосчастную землю»177. Бациллы смерти получили определение: абстрактной «революции» противостоит (дублируя антитезу коммунизма и фашизма) абстрактная «война», проглатывающая куски Европы задолго до начала войны реальной. Она иссушает, высасывает,

умерщвляет территории. Наполняет их живыми трупами, готовыми к военному походу. Австрия теряет неопределенность «открытости»: подавив революцию,

она не может не заполниться коричневым цветом чумы.

Семьдесят австрийских смельчаков не случайно продвигались в Чехословакию. После падения Австрии (последовавший через несколько лет аншлюс, по советской логике, – закономерное следствие поражения австрийского пролетариата) точка «открытого пространства» передвигается туда. «Чехо-Словакия – остров»178, – констатирует Эренбург в статье «Джунгли Европы» (1934), рассказывающей о том, как советскому журналисту без виз

«коричневых» государств не удается покинуть Прагу. «Слух о том, что я не могу выбраться из Праги, распространился по городу. Чехи мне искренно сочувствовали: глядя на меня, они размышляли о международной

из Франции и Италии (см. Введение).

176Эренбург И. Границы ночи. С. 233.

177Эренбург И. Гражданская война в Австрии. С. 73.

178Эренбург И. Затянувшаяся развязка. С. 191.

413

политике /…/. Они думали прежде, что их государство находится в центре Европы. Оказалось, что они живут на плавучей льдине»179.

Чехословацкие травелоги умножаются ко второй половине 1930-х годов.

Чем более «открыта» страна, чем опаснее становится на льдине, тем интереснее с нее репортаж. С.Третьяков в двух номерах «Красной нови» за 1936 год печатает отчет о путешествии в Прагу «Будемте знакомы!». А.Фадеев свой первый иностранный травелог (1938 год) тоже посвятит Чехословакии.

Островное положение страны становится характерным зачином:

«Читатель! Может быть, ты хочешь знать, что такое современная буржуазная демократия? Вообрази, что ты гражданин Чехословацкой республики. Республику твою окружают “добрые соседи”, вроде Германии,

Польши, Венгрии, которые хотят разделить и съесть твою республику вместе с тобой, твоей семьей и твоими хорошими знакомыми»180. Характерно попадание Польши в список фашистских (антикоммунистических) государств181: она враждебно настроена по отношению к СССР. Чехословакия, в отличие от остальных стран Центральной и Восточной Европы – «варварских диктатур»182,

объявлена демократией просвещенной. Критерий разделения буржуазных демократий вполне понятен: «Коммунистическая партия Чехословакии существует легально, имеет свою легальную прессу и легальные возможности отстаивать интересы рабочих и крестьян»183.

Травелог всячески подчеркивает и развивает антинемецкие настроения.

Чешское неприятие немецкого языка – языка национального угнетения –

179Там же. С. 185.

180Фадеев А. По Чехословакии // Красная новь. 1938. № 9. С. 155.

181В травелоге Третьякова на транзитную Польшу распространены некоторые черты преднацистской Германии: «Правда, спутник, старый еще довоенный варшавяк, утверждает, что улицы [Варшавы. – Е.П.] поражают своей притихостью не только в сравнении с предкризисными, но и с царскими довоенными временами» (Третьяков С. Будемте знакомы! // Красная новь. 1936. № 1. С. 165). Или: «Это [польское. – Е.П.] офицерство – каста, стоящая над остальными, отгороженная от них холодной стеклянной стеной корректной и высокомерной отчужденности» (Там же).

182Фадеев А. По Чехословакии. С. 156.

183Там же.

414

становится особо значимой деталью. Родина техники из Германии переносится в Чехию. В «Визе времени» лейтмотивом пражских очерков был тезис: совсем как в Германии. Теперь в Праге жизнь и техника (как одно из высших ее проявлений) много лучше, чем в Германии: «Чехи по праву гордятся высотою своей техники и изобретательностью инженеров, и вы совершите несправедливость, /…/ если скажете – “ваше трудолюбие, ваша техническая мысль не ниже германской”. Собеседник обычно пояснит вам, что еще большой вопрос, у кого кто эти качества перенял, ибо Чехия была уже великой державой с сильной по своему времени техникой и развитым ремеслом еще тогда, когда нынешняя Германия была только в зародыше»184. В чехословацком травелоге не остается ни одного немецкого мотива, кроме ощущения постоянной угрозы,

исходящей извне. Например, разговор путешественника со случайным попутчиком в поезде, немцем: «Моя страна сейчас – огромная казарма,

тренирующая сорокамиллионную армию»185. Фраза Третьякова, почти повторяющая слова Эренбурга о «полчищах неотевтонов», смыкается с описанием австрийско-чехословацкой границы у Фадеева: это воспаленное место постоянных провокаций.

Близость Чехословакии и СССР, напротив, очевидна: «И то, что Прага – вся горбатая, делало ее мне, москвичу, понятнее. Есть прекрасное место в окрестностях Праги – Баррандов, обнаженные обрывы и скалы над Влтавой.

Это своего рода Ленинские горы Праги»186. Обычный подход путешественника

(незнакомая страна постигается при помощи знакомых реалий) усиливается экспортной установкой. Москва делится с Прагой не только своими идеями, но и своей топонимикой. Прага, бывшая в двадцатые вторым Берлином, стала второй Москвой187. На «открытом пространстве» Европы (будто

184Третьяков С. Будемте знакомы! № 2. С. 184.

185Там же. С. 196.

186Там же. № 1. С. 172.

187Эти идеологемы уже были опробованы травелогом XIX столетия – в рамках идеи славянского единства. См., напр., путешествие М.П.Погодина: «Любовались видом на Прагу с Градчина. Какой живописный город, вроде нашей Москвы. Славяне умели выбирать себе

415

телепортацией) происходит обретение Москвы. Толпы на улицах Праги скандируют приветствия советской делегации. Бывшие чешские легионеры,

воевавшие в гражданскую на стороне белых, теперь лучшие друзья СССР.

Фадеев приводит слова легионера Творжека: «Кто сначала подрался, а потом подружился – это дружба крепкая»188. Массовый выезд пражан в Судетскую область на антифашистский День культуры становится в восприятии Фадеева воскресной экскурсией в Подмосковье. Одна советская песня, спетая (у

Чумандрина) в берлинской пивной, расширяется до целого списка советских песен, освоенных чешскими товарищами. Если раньше советские песни пели отдельные сознательные представители западного (английского) пролетариата,

то теперь в советский хор вступают целые страны: «Только поезд отошел от вокзала /…/, как из всех окон были выпущены красные флаги, платки, ленты и затрепетали по ветру. И грянули песни, но какие! Это были наши, советские песни: “По долинам и по взгорьям”, “Песня о родине”, “Марш веселых ребят”, “Москва моя”, “Если завтра война”, и многие, многие другие. Поезд идет в Либерец. На мгновенье мне показалось, что это экскурсия москвичей в наши подмосковные Люберцы»189. Игра славянскими географическими названиями не просто указывает на идейное единство, а помогает отождествлению.

«Рот фронт» – единственные немецкие слова, сохранившиеся в Чехии.

Рабочие на улицах городов, крестьяне в полях, глядя на расцвеченный красными флагами поезд, поднимают кулаки. Дух сопротивления фашизму меняет территорию, но не исчезает. Это тот самый дух, который несколько лет назад бурлил в Австрии.

Фадеев посетил Прагу позже Третьякова. Его травелог свидетельствует об актуальности пограничного очерка, разработанного Эренбургом. Бациллы

места» (Погодин М. Год в чужих краях. Ч. 1. С. 132). Или в «Письмах из-за границы» П.В.Анненкова: «/…/ вообще Прага походит на Москву, как Москва могла быть до Петра» (Анненков П.В.Парижские письма. С. 12).

188Фадеев А. По Чехословакии. С. 158.

189Там же. С. 161.

417

довольно важное место. Под влиянием идей Г.А.Гуковского и разрабатываемой им «стадиальной теории» литература становится одним из важнейших инструментов политической борьбы (в рамках истории революционных идей) и

одним из способов идеологического моделирования (в рамках советской идеологии). Знаменитые путешествия XIX века («Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н.Радищева, «За рубежом» М.Е.Салтыкова-Щедрина), а также путешествия 1920-х годов («Париж» и отдельные стихотворения В.В.Маяковского, факультативно – ряд других рассмотренных выше текстов)

попадают в школьную программу. Если ранее идеология влияла на советское путешествие опосредованно, через идеологические институты, то теперь она влияет изнутри литературного процесса. Писатель, создающий травелог,

вынужден воспринимать себя в длинном ряду русских авторов, писавших о Западной Европе. Соцреализм, провозглашенный высшим достижением мировой литературы (Шолохов, по Гуковскому, объективно-исторически стоит выше Бальзака), заставляет даже опытных авторов транспонировать соцреалистические структуры на травелоги (см. выше анализ очерка Эренбурга

«История одной матери»).

Гуковского редко рассматривали в ряду советских идеологов (например,

Бухарина и Жданова), однако сегодня это напрашивающаяся точка зрения.

Идеи Гуковского об идеологической роли литературы (помноженные на его громадный исследовательский талант), широкое применение этих идей к мировому литературному процессу серьезно повлияли на поколения советских людей – посредством школьных уроков литературы.

«Стадиальная теория» сама по себе формирует тоталитарные ценности.

Русская классическая литература и наследующая ей литература соцреализма провозглашаются наивысшим достижением человечества, образцом для всех прочих литератур. Идея освоения (подчинения) иных пространств и иных литератур посредством описания с нужной точки зрения (близкая

«ориентализму» Э.Саида) ощутима в подтексте монографий Гуковского.

418

Литературное развитие от стадии к стадии осмысляется динамически – как движение от менее совершенных к более совершенным литературным (и

идеологическим) формам. Восприятие стран и территорий как энциклопедии политических режимов, все более проникающее в советский травелог,

возможно, вдохновлено теоретическими построениями Гуковского,

осмыслявшего историю литературы как поступательное движение от стадии к стадии или как энциклопедию способов выражения идеологических значений.

6. Terra incognita. Европа семи морей

Эпика ранних двадцатых все чаще становится канвой для сюжетов тридцатых годов. Советский путешественник в 1933 году огибает Европу на корабле, собирая расчлененный континент воедино. Он по-прежнему едет в Париж (чуть позднее главной целью станет Испания), но, в отличие от точечных путешествий в Центральную Европу, у него нет единственной цели.

Пространство между Москвой и Берлином обрело однозначную ясность: это поле борьбы двух идей. Пространство к западу от Германии – нейтральная земля, terra incognita. В отличие от «открытого пространства» Восточной Европы, это пространство еще «не открытое». Путешественник, европеец среди дикарей, как бы заново открывает земли, неисследованные после центрально-

европейской катастрофы.

Заглавие книги Л.Никулина «Семь морей» (1936), описывающей путешествие вокруг Европы, совершенное в 1933 году, отсылает нас к английскому фразеологизму «the seven seas»: это все океаны планеты. Бытовая поездка обретает эпические черты в своей начальной точке, и путешествие осмысляется как кругосветное. Его маршрут пролегает по морям, затем по крупнейшим городам европейского Запада: Черное и Мраморное моря,

Эгейское море, Средиземное море, затем Париж и Лондон и, наконец,

переименованное из Северного «Коричневое море». То есть: Турция – Греция – Италия – Франция – Англия – Германия. Моря и страны (особенно хорошо это видно в случае с Германией) становятся символами политических систем.

419

Европейская (позиционирующаяся как кругосветная) поездка – энциклопедией.

Книга путевых впечатлений – идеологической конструкцией. Репортаж,

превратившись в эпическое повествование, погружается в миф192.

Новый «кругосветный» травелог – не индивидуальная жанровая форма Никулина (индивидуальных форм в советской литературе почти не бывает). В

том же 1936 году в нескольких номерах «Красной нови» появится травелог Н.Корнева «По Европе» (отдельной книгой не вышел). Нарратив Корнева охватывает главные европейские страны: Италия – Франция – Англия. Турция и Греция остаются за скобками как страны-прихожие, Германия не посещается,

так как это больше не европейская страна. В остальном, форма «кругосветного» травелога выдержана. После победы Народного фронта во Франции, в 1938-

1939 годах, функцию путешествия-обзора (характеризующего всю ненацистскую Европу) будут выполнять французские маршруты (настолько же символично-«кругосветные»: например, репортаж со Всемирной выставки в Париже) В.Финка, В.Стамбулова (В.О.Броуна) и др. Таким образом, краткие точечные травелоги, нацеленные в центр Европы, уравновешиваются объемными синтезирующими текстами о путешествиях вокруг континента. За основу поездки вокруг Европы мы возьмем травелог Никулина как наиболее полный, но будем рассматривать его, учитывая широкий контекст.

Турция. Интересно, что европейский травелог образца 1933 года Никулин начинает с Турции. Это тоже европейская страна. В книге можно даже найти словосочетание «Европейская Турция»193 – в географическом значении «запад страны», по аналогии с европейской Россией. Турецкий сюжет очень распространен в травелогах 1920-х годов (Л.Сейфуллина, П.Павленко). Турция

192М.Балина отмечает параллельный процесс в развитии «домашнего» путевого очерка: «Основной темой путевого очерка становится описание чуда преображения человека и его окружения. Путевой хронотоп продолжает служить организационным элементом жанра, но перестает быть его структурной основой. В путевом очерке теперь все подчинено одному мифу – мифу творения» (Балина М. Литература путешествий. С. 901). В центре иностранного очерка оказывается противоположный миф – краха, гибели, смерти.

193Никулин Л. Семь морей. М.: ГИХЛ, 1936. С. 75.

420

только что пережила свою революцию: свержение султана, устранение государственной роли религии, борьбу с интервентами. Общий тон турецких травелогов таков: Турция – прогрессивная, революционная (сказывается диктат слова) страна, движущаяся к социализму. В своем революционном пафосе она младшая сестра России194.

Никулин активно развивает эти значения. «В молодости я жил в большом приморском городе. Меньше двух суток отделяло меня от Стамбула. Я ел апельсины этой страны, я слышал ее язык, пил черный ароматный напиток /…/.

Но никогда меня так не привлекала эта страна, как в тот год, когда крейсер

“Гамидиэ” стрелял по султанскому дворцу /…/»195. В Турции есть своя

«Аврора» и свой ноябрь (1 ноября 1922 года – свержение турецкого самодержавия, как подчеркнуто в главе «Анкара»). Близость Турции и Советской России в новой истории перечеркивает все русско-турецкие войны в истории дооктябрьской. Они аннулированы при помощи классово-

марксистского подхода: «В течение трех столетий русский народ приучали воевать с турками /…/»196; «Восточный вопрос решился, по существу, в ту ночь, когда красногвардейцы и матросы штурмовали Зимний дворец /…/.

Театральная бутафория русской монархии, скипетры и короны были сломаны и брошены в мусор вместе с византийской бутафорией – щитами Олега и крестами Софии»197. Точно так же чувствуют историю новые турки.

Путешественник наблюдает за экскурсией школьников в военном музее. Дети

194Отношение СССР к Турции изменится в 1939 году – в тот момент, когда Турция заключит пакт взаимопомощи с Англией и Францией – забыв английскую оккупацию, как прокомментирует В.О.Броун. Характерна оценка предшествующего периода, данная Броуном: «Всем своим существованием, всеми успехами в борьбе за национальную независимость Турция обязана той бескорыстной помощи, которая ей была в свое время оказана Советской Россией. Не оставляет сомнений, что, не будь Великой Октябрьской революции, независимая Турция не могла бы существовать» (Броун В. Турция и ее новые «друзья» // Красная новь. 1940. № 4. С. 180).

195Никулин Л. Семь морей. С. 6.

196Там же. С. 24. Выделено автором.

197Там же. С. 31.