5. 900, 905-908 Гг.

В сущности, вопрос слишком общий. Ин-фа есть в вопросе про «Знание», и других подобных.

6. Русская литература в годы октябрьской революции

Преобразуется не только материальный уклад жизни, но и самый строй души человека, перемещается его этический и эстетический кругозор.

Предреволюционная эпоха была поистине эпохой судорог индивидуализма и мистицизма. "Организованная общественность" была предметом презрения не только для русских, но и для величайших европейских поэтов в конце XIX и в начале XX века.

"Сплоченное большинство" - предмет ненависти Ибсена. "Враг народа" - его идеал. Личность и общественность не только непримиримы, но и несоизмеримы между собой. "Что за беда разорить лживое общество? Его надо стереть с лица земли! Живущих во лжи надо истреблять как вредных животных. И если дойдет до того, то я от всего сердца скажу: да будет опустошена эта страна, да сгинет весь этот народ" ("Враг народа"). И не следует думать, что в глазах Ибсена, самого громогласного глашатая своего века, "лживое общество" должно было уступить место какому-то другому правдивому обществу. Это - ненависть к общественности, как таковой. Это - культ личности, не знающей никаких ограничений, почти всегда гибнущей во имя одной цели, - утверждения своего "я".

Если бы какому-нибудь словеснику захотелось отыскать наиболее излюбленное слово эпохи безвременья, то таким словом несомненно оказалось бы "я". На все лады прославляли поэты одиночество личности, противопоставляли ее человечеству, превозносили эгоизм, как свидетельство духовного аристократизма и не находили достаточно презрительных слов по адресу "толпы", "массы", "народа" и других воплощений идеи коллектива. Бальмонт уверяет, что в этом мире все "тускло и мертво". К счастью, поэт обретает выход. Оказывается, что среди этого тусклого мира "ярко себялюбье без зазрения":

Брюсов в стихотворении "Три завета" рекомендует "не жить настоящим", "никому не сочувствовать", "самого же себя полюбить беспредельно". И он "чужд тревогам вселенной".

Уйти в себя, отыскать в пределах своей собственной автономной личности пути к обогащению души - таковы тенденции предреволюционной поэзии. Пути эти многоразличны, начиная с жажды разрушения и эстетизма и кончая утонченной эротикой, извращенными страстями и даже бредом и безумием. Спускаясь все ниже, эта тенденция доходит до сологубовских "Заложников жизни", издевающихся над старой либеральной общественностью и над всякой принципиальностью во имя морали чистого наслаждения. И еще ниже, к арцыбашевскому "Санину" и, наконец, к Вербицкой, которая окончательно вульгаризировала мещанские представления о свободе личности, вложив в уста героя "Ключей счастья" сентенции, в свое время увлекавшие подростков: выше всего цените свои страсти, свои мечты.

Это - ненависть к мещанству, жажда сбросить с себя весь гнет буржуазного уклада, неопределенная тоска по идеалу, феерическая греза о личности, освобожденной для творчества, для благородного человеческого существования. Но чуждые тем классам, которые готовили действительную гибель старому миру, предреволюционные поэты не поняли революции.

Индивидуалистические тенденции уводили писателя в сторону от коллектива, от организационных стремлений. Мистика, с другой стороны, ослабляла чувство общественности и гражданского долга.

Коллективизм и материализм - вот два устоя, противопоставленные ею индивидуализму и мистицизму предреволюционной эпохи. Вот как рисовались пути новой культуры одному из лучших идеологов пролетариата, рано погибшему Ф. И. Калинину.