1 СЕМЕСТР. Экономика. Липсиц И.В "Учебник для не экономистов" / Экономика_Липсиц И.В_Учебник для не экономистов_2006 -656с

У А.П. Паршева исходный пункт такой: ключевым моментом, опре­ деляющим экономический потенциал страны и возможности ее разви­ тия, являются географические и климатические условия. Он приводит достаточно широко известные данные, что в России эти условия не очень-то хороши.

Изотермы, которые проходят по линиям постоянных значений сред­ негодовой температуры, направлены в этой части Европы не столько вдоль широт, как обычно, сколько по долготам — чем восточнее, тем холоднее становится. Поэтому даже Финляндия, которая лежит север­ нее, чем большая часть европейской части России, в среднем теплее, чем европейская часть территории нашей страны. Это традиционные рас­ суждения, они не являются чем-то новым и свежим. В частности, из­ вестный специалист по энергетике В.В. Клименко (из МЭИ) — боль­ шой энтузиаст этих идей. Кстати, на него Паршев ссылается, я даже ду­ маю, что его книга в значительной мере вдохновлена этим источником. По Паршеву получается, что чем теплее, тем лучше. Совершенно непо­ нятно: до каких пор, где граница? Потому что, если чем теплее, тем луч­ ше, то в Африке, наверное, лучше всего. А в Африке производитель­ ность труда в сельском хозяйстве в 100 (сто) раз ниже, чем в США. Ну и что делать с этой климатической теорией?

По Паршеву получается так, что приличная жизнь в Прибалтике — в Эстонии, Латвии и Литве, возможна только тогда, когда основной ры­ нок сбыта производимой продукции — Россия. Это же он относит и к Финляндии, потому что из Финляндии ехать с продукцией на Запад, как следует из этой теории, совершенно бессмысленно: затраты там ниже, никто не будет покупать финскую продукцию (не только сельскохозяй­ ственную, никакую: отапливать надо и производственные помещения на промышленных предприятиях, затраты на инфраструктуру выше и пр.), а значит, надо ехать на Восток. Хорошая жизнь в Финляндии обус­ ловлена исключительно тем, что финны нашли и эксплуатируют рос­ сийский рынок. Но не нужно быть особенно глубоким аналитиком, что­ бы заметить и с этой стороны полную нелепость. Получается, что шведы могут прилично существовать только за счет финского и прибалтийско­ го рынка, или еще более восточного — российского. Ничего подобного на самом деле не происходит.

Если посмотреть направление шведской внешней торговли, то они вовсе не туда смотрят. А Швеция является одной из самых богатых стран, какое-то время назад вообще в тройку лидеров входила. Сейчас, правда, финны, расположенные, кстати, восточнее, обогнали Швецию. И финский экспорт совсем не настолько ориентирован на Россию, как

может показаться из книги Паршева, — ни сейчас, ни 10, ни 30, ни 50 лет назад. Да что там Швеция и Финляндия, несчастным США, полу­ чается, нечего смотреть на Латинскую Америку — только на Канаду, на юге «штатскую» продукцию, как будто, не должны покупать.

Конечно, географический и климатический факторы ни в коем слу­ чае нельзя игнорировать. Они в самом деле имеют большое значение, но ни в коем случае не служат универсальным объяснением всех эко­ номических явлений, как это получается у Паршева. Эти факторы, если принимать во внимание не всю трехтысячелетнюю историю становле­ ния международного рынка, а только эпоху модерна (в пределах трех столетий), даже не самые существенные (а о трехтысячелетней истории мы явно маловато знаем для столь категоричных суждений и для выво­ дов о ее влиянии на современную ситуацию). По такой теории не вик­ торианская Англия должна быть колониальной державой, а Индии над­ лежало иметь британскую колонию. Можно, конечно, вдаваясь в исто­ рию, говорить, что в силу тех или иных обстоятельств, исторически сложилось так, а не иначе. Но эти рассуждения уже являются опровер­ жением того, что климатическо-географический принцип является уни­ версальным. Если мы к географии и климатологии добавляем историю, то тем самым говорим: нет, господа, география и климатология далеко не все объясняют, нужна еще история, нужно еще что-то.

Если стоять на позициях Паршева, то можно не сомневаться, что российские лыжники должны быть самыми сильными в мире. А ведь лыжная трасса — это не крытый каток для фигуристов, не трамплин, который все равно надо построить, не говоря об искусственном покры­ тии. Для лыжной трассы нужен нормальный снег, мороз (европейский во всяком случае) не страшен, а вот снег необходим. Почему-то фин­ ны, норвежцы, шведы, немцы, даже (вообще кошмар какой-то!) италь­ янцы бегают лучше нас. Почему же?

Но климат — только отправная точка Паршева, дальше он делает вывод, что наша экономика в принципе неконкурентоспособна на со­ временном мировом рынке. Если судить по меркам этого рынка, то Рос­ сия — страна абсолютно инвестиционно не привлекательная. Иностран­ ному капиталу здесь делать нечего, потому что он всегда найдет себе лучшую сферу приложения. В России в конечном счете любой труд об­ ходится дороже (вспомним об отоплении, инфраструктуре и пр.), чем где бы то ни было (исключая, по Паршеву, только Монголию). Дороже получаемая продукция — так правильнее сказать, — чем производимая в более теплых местах. Мне попадались утверждения о том, что в рас­ чете на одного жителя США тратят на кондиционирование больше

энергии, чем Россия на отопление. Может, конечно, они там с жиру бе­ сятся, но никуда от этого не уйдешь, затраты энергии есть затраты энер­ гии. Тогда давайте сравнивать российское отопление с американским кондиционированием. За счет чего они выезжают? Я не говорю об Аф­ рике, то, что климат может быть неудобным из-за того, что он слиш­ ком теплый (именно так, задолго до Паршева, многие объясняли отста­ лость Африки), или обладать еще какими-то неприятными особеннос­ тями, Паршеву и в голову не приходит. У него только одно: хуже, чем в России, климата не бывает, разве что в Монголии. Только с Монголией мы и можем конкурировать, а со всеми остальными — нет.

Отсюда он делает замечательный вывод: России нужно не встраи­ ваться в мировой рынок, а отгораживаться от него железным экономи­ ческим занавесом. Он говорит, что инвесторы не идут к нам не случай­ но, они никогда к нам не придут из-за всех этих географо-климатичес- ких особенностей. Зато наши здешние воры (и просто честные бизнесмены, если закон не запрещает) готовы будут вытащить отсюда все что угодно. Традиционная для нас проблема вывоза капитала будет всегда. Неважно, чистый он или нет, теневой или ясный, как стеклыш­ ко, все равно он будет вывозиться в силу более эффективного приме­ нения его в других местах. Таким образом, взаимодействие открытой российской экономики с мировым рынком, по Паршеву, может проис­ ходить только через вывоз капитала.

Паршев пытается объяснить, каким образом нужно отгораживаться от мирового рынка. Он говорит, что речь идет не о полной автаркии (то есть абсолютной замкнутости, закрытости экономики от внешнего мира), отдельные торговые сделки вполне могут быть выгодны, но об этой выгодности может судить только государство. Фактически он на­ стаивает на полной государственной монополии во внешней торговле. Мы не должны продавать никаких ресурсов, разве что в тех случаях, ког­ да продажа компенсируется такой покупкой, что ресурсный потенциал страны возрастает. Но как мерить ресурсный потенциал и вклад в него отдельных ресурсов?

Давайте порассуждаем. Цены мирового рынка, по-видимому, не под­ ходят, во всяком случае они адекватны только для тех, кто полностью встроен в этот рынок, чья структура хозяйства ему целиком соответству­ ет (или активно и быстро к нему стремится) — это и за 20 лет до Пар­ шева по-русски не раз было написано (например: «всякая система эко­ номических оценок жестко привязана к той воспроизводственной структуре, в рамках которой она определена, и в состоянии охаракте­ ризовать лишь относительно небольшие отклонения от нее» — см.: Эко-

номическая энциклопедия. Политическая экономия. Т. 4. М. 1980. С. 649). А внутренние цены — откуда их взять? Если «автаркизированная» (пусть даже не вполне автаркическая) экономика имеет централи­ зованное плановое управление (Госплан), то мы это уже проходили, больше не надо.

А если господствует рыночная система, то цены существуют только на то, что на этом рынке обращается. Но вот на мировом рынке появи­ лось что-то новое, стоит 1000 долл. за шт. Нужно нам или нет? Если нужно, то сколько? Какой принесет «ресурсно-потенциальный эф­ фект»? Что будем делать — тендер-аукцион объявлять? (В одном-двух абзацах, если не ошибаюсь, не более, Паршев развивает эту идею. Тем, что именно в подобных местах он на удивление лаконичен и всячески избегает подробностей, Паршев очень напоминает тех самых экономи­ стов, которых не устает ругательски ругать чуть ли не на каждой стра­ нице.) Кто будет проводить этот тендер? Государство? Кто на тендере будет следить за достоверностью информации? Обманут ведь! Не надо в этом месте ссылаться на внутренний рынок в том смысле, что в таких условиях обман экономически невыгоден (деньги у потенциального по­ купателя ресурса, мол, свои). Этот, с позволения сказать, рынок суще­ ствует в условиях госмонополии во внешней торговле — а в этих усло­ виях возможно, между прочим, все, любые искажения ценовых соотно­ шений. Значит, опять государство не только организует тендер, но проверяет всю технологическую информацию (именно технологичес­ кую!), сопоставляет и оценивает и пр., и это (разве что кроме тендера) нужно делать не только в тех случаях, когда на мировом рынке появи­ лось что-то новое, но всякий раз, когда на этом рынке кому-нибудь чтонибудь понадобилось купить. Опять Госплан, теперь вместе с рынком.

Какой простор для коррупции, раздувания щек при полной неком­ петентности и просто экономического маразма!

Это приведет к стагнации, к полному застою. Дело в том, что темпы научно-технического развития (не путать с экономическим) в мире сей­ час не те, что во времена, когда идея построения чего бы там ни было «в одной, отдельно взятой стране» кому-то пришла в голову. Номенк­ латура продукции в современном хозяйстве на порядки шире, чем тог­ да. Никакой товарищ Сталин не построит в нынешних условиях автар­ кической или автаркизированной экономики. Это не будет устойчивая система, она будет разрушена изнутри, даже если не будет разрушена снаружи.

Паршев сам пишет (кстати, не однажды; как правило, если уж он о чем-нибудь пишет, то по многу раз, исключения попадаются именно

там, где тщательное додумывание неизбежно приводит к отрицанию того, что бодро декларируется), что переход российского государства на такие позиции, если бы он случился, не вызвал бы никакого восторга за пределами России (добавлю: да и внутри тоже — по крайней мере, после перехода, а не в ожидании такового). Значит, были бы примене­ ны методы противодействия реализации такой системы, в том числе во­ енные (Паршев пишет и об этом). Не хватает только России вляпаться сейчас в какое-нибудь военное противостояние с экономически более сильным противником. Это единственное, чего нам не хватает в нашей тяжелой судьбе. Все остальное у нас уже есть. Еще раз повторю: насчет войны — не мои домыслы, Паршев сам пишет об этом, но так легко, как юная девушка, которая считает себя первой красавицей, о возмож­ ном разводе с будущим мужем. Ну, будет другой. Ну, начнут воевать с нами, ну и что?

Паршев совершенно не учитывает процессов, происходящих в мире. Этот мир для него как бы застыл, Россия всем (разве что кроме жад­ ных, своекорыстных и вообще нехороших — по Паршеву — Прибалти­ ки и Финляндии), конечно, безразлична (если не очень дергается), а все остальное предопределено. А что такое процесс глобализации? Это от­ дельный разговор. На самом деле процесс глобализации, который сей­ час происходит, — неправомерное распространение экономических кри­ териев на те сферы, где они не должны применяться. Паршев это вроде бы понимает. Он в таком духе иногда и высказывается, но доминируют у него мысли о том, что современный мир за пределами России будет глобализироваться только так, как это нужно США, Европе, Японии. Но это невозможно.

Антиглобалистское движение — не чья-то выдумка и не чье-то мел­ кое хулиганство (как говорили в СССР — нарушение общественного порядка), и это не Бен Ладен, это расширяющееся движение.

Несовместимость глобализации в тех формах, в каких она сейчас происходит, с общечеловеческими ценностями, с тем бесспорным прин­ ципом, согласно которому каждый человек имеет право на достойную человека жизнь, а каждый народ имеет право на место в семье народов, достаточно очевидна. Не нужно особой прозорливости, чтобы увидеть, что в нынешних формах глобализация ведет к росту неустойчивости в мире. Если так, то наивно думать, что отгородившись экономическим железным занавесом, мы оградим себя от внешней неустойчивости. С такими же основаниями можно надеяться, что глобальные климати­ ческие изменения России не коснутся. Все то же построение чего-то в одной, отдельно взятой стране. Если неустойчивость мировой системы

будет нарастать, то мы в России никакой устойчивости не дождемся, как бы ни старались и как бы хорошо ни научились управлять внутренни­ ми делами. Мы будем сломаны, смяты, сметены — не каким-то опре­ деленным, конкретным супостатом, виновным во всем или хотя бы в чем-то важном для нас, а всем мировым процессом, как и все, кто в нем участвует (на любых ролях) или пытается не участвовать.

Отгораживание сделает еще более болезненным этот процесс, пото­ му что мы станем страной-изгоем. Нынешняя глобализация — это бег сломя голову к тому, что для «тяжеловесов» мировой экономики пред­ ставляется желательным, и без всякого внимания к тем, кого при этом по невнимательности (принципиальной, «теоретически» обоснованной) затопчут ногами. А если глобализация примет, наконец, разумные фор­ мы, если она будет работать на благо, а не во вред, то почему бы нам не воспользоваться этим благом? Ограничение глобализации — это отри­ цание того принципа, согласно которому в отношениях между эконо­ миками (странами) должны господствовать только экономические кри­ терии. При этом можно найти свою — достойную! — нишу в междуна­ родном разделении труда и сохранить государственную, национальную, культурную и прочую самобытность.

Вы скажете, что никто не знает, как этого добиться ? Так ведь и Паршее не знает!

Раз книга стала бестселлером и держится в этом списке довольно долго, значит, те идеи, которые высказывает Паршев, пользуются по­ пулярностью. Само появление этой книги знаково. Чем привлекателен Паршев?

Главное, что в книге Паршева привлекает людей, — утверждение о том, что бесконтрольный вывоз капитала из России надо прекращать. Для доказательства этой истины вовсе не требуется рассуждать о том, будто экономический потенциал России ниже, чем где бы то ни было, конечно, кроме Монголии. Климат здесь вообще ни при чем, в Арген­ тине прекрасный климат, замечательная южноамериканская степь (пам­ пасы), на которой практически круглый год можно коров пасти. Боль­ ше того, не так давно Аргентина была самой продвинутой из развива­ ющихся стран, первым кандидатом в развитые. Тем не менее сейчас Аргентина практически разорена. Кем, как? Можно назвать несколько факторов, но первый — бегство капитала из Аргентины. Почему день­ ги оттуда побежали? Никак по Паршеву это объяснить невозможно. Дело не в климате и не в географии. (Между прочим, именно аргентин-

цем был выдающийся экономист Рауль Пребиш, главная фигура в груп­ пе латиноамериканских экономистов, которая еще в 1950—1960-е годы разработала теорию периферийной экономики. Теория очень хорошо объясняла, почему бежит капитал из «периферийных» стран и как де­ формируется структура их хозяйства при взаимодействиях с «централь­ ными» странами. Однако никто из этих экономистов — образованных, талантливых и патриотически настроенных — не призывал к автаркии, хотя, конечно, это слово им было очень хорошо знакомо.)

Бегство капитала наносит огромный ущерб России. Все это чувству­ ют, многие хорошо понимают, знают формы, причины, методы, кана­ лы и т. д. Нет человека, который взялся бы доказывать, что это хорошо для России. Но тем не менее, хотя все это знают, а многие и понимают, кроме разговоров ничего нет, да и разговоры носят слишком абстракт­ ный характер — эдакие вялотекущие дискуссии, которые регулярно воз­ буждаются по телевидению, на политических и экономических тусов­ ках, в парламенте. Воздевают руки к небу и говорят: где наши 20 или 40 млрд долл. в год?! Паршев пытается подвести под эту проблему некую научную базу; делает это неубедительно, некомпетентно, неуклюже. Но он активно, я бы сказал, яростно хочет это сделать, доказать, что этот процесс — не случайность и что есть средства, для того чтобы остано­ вить его. Людей, которые по этому поводу испытывают сильное, оправ­ данное и не находящее выхода беспокойство, конечно, привлекает то, что проблема ставится открыто, и автор пытается серьезно и заинтере­ сованно, неакадемично ее обсуждать и решать.

Такие люди могут быть очень разными: традиционные коммунисты, для кого государственная монополия во внешней торговле и запрет на вывоз капитала — с молоком матери всосанные идеи. Это могут быть и патриоты, которых интересует, что остается в России, каков ее реаль­ ный потенциал, благодаря чему он увеличивается или уменьшается; не­ редко они с более содержательной позиции, чем коммунистические дог­ матики, смотрят на эту проблему. Это люди, которые живут здесь и хо­ тят, чтобы жизнь была лучше, а не хуже, не выбирая какой-то идеологической позиции (кстати, в подзаголовке книги Паршева «По­ чему Россия не Америка?» сказано: «книга для тех, кто остается в Рос­ сии»). Всех этих людей привлекает и то, что автор, может быть, и заб­ луждается, но по крайней мере душой не кривит. Но дело, конечно, не только в этом. «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вред­ на, но только все не впрок, и в сердце льстец всегда отыщет уголок». Пар­ шев льстит нашему российскому читателю, хотя и не для того, чтобы этот читатель выронил кусочек сыра — сыра у него никакого вовсе нет.

Паршев льстит не только читателю, но прежде всего — самому себе. Ох уж эти разговоры о том, что мы самые добрые, самые человечные, самые — отчего бы и нет? — умные и пр., а европейцы так жестоки, что ни с какими зверями не сравнить и пр., и пр., и пр. (не дословно, но имен­ но в таком духе Паршев с большим увлечением и рассуждает). Конечно, популизм встречается и у профессионалов (а в том, что Паршев — диле­ тант в экономике, сомневаться трудно), но не до такой же степени! Глав­ ное в России — язык, культура и природа, что же касается нас самих, то возникают сомнения: сумеем ли мы сохранить то, что получили от предков?

Читатель, который больше ничего по экономике (как бы по эконо­ мике) не читал, кроме этой книжки, подумает, что Паршев — единствен­ ный, кто не только недоволен экономической политикой, но и ясно ви­ дит ее изъяны, ставит самые важные вопросы и имеет теоретическую основу для их решения. Ничего подобного! Не об истории российской экономической мысли я сейчас пишу и, да простит мне читатель, что за неимением времени сошлюсь только на свою собственную статью «Новые опасности экономического романтизма» (Новый мир. 1990. № 5; тираж 2 750 000). В этой статье (и многих дальнейших публикаци­ ях, в том числе книге «Бегство к рынку: десять лет спустя». М.: МНЭПУ, 2001) — проблемы в основном те же, что интересуют Паршева (плюс еще дополнительные), но объяснения и рекомендации — другие.

А чего от данной книги будет больше — пользы или вреда ?

Это зависит от того, кто будет заниматься разработкой и реализаци­ ей экономической политики в нашей стране. Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассматривать сценарии относительно того, как у нас будет осуществляться экономическое управление. Я думаю, что из тех, кто сейчас творит и реализует экономическую политику, практичес­ ки никому до Паршева никакого дела вообще нет. Они и так все знают, жаль только, что знают плохо. Попытаться задуматься о вопросах, ко­ торые ставит Паршев, было бы не только чрезвычайно полезно, это — необходимо. Но людей, которые задают вопросы, у нас, как известно, много, поэтому правящая элита предпочитает не обращать на них вни­ мания. В этом случае — ни вреда, ни пользы, ни от Паршева, ни от лю­ бой другой книги на те же темы.

Если экономическую политику будут делать трезвые, компетентные и творческие люди (последнее, между прочим, обязательно), то книга Паршева должна заинтересовать их как симптом — потому что почти

Великобритании и Италии (крупнейшие индустриальные державы, так называемые G6 countries). К 2025 г. объемы экономик BRIC могут со­ ставить более половины от объема экономик G6. К 2050 г. лишь США и Япония сохранят свои позиции в шестерке крупнейших экономичес­ ких держав мира. За эти 50 лет ВВП стран «большой шестерки», по про­ гнозу Goldman Sachs, будет расти максимум на 2% в год. Это позволит Индии к 2032 г. опередить по объему ВВП Японию, а Китаю — к 2041 г. обогнать по этому показателю США.

«Наши прогнозы могут показаться слишком драматичными, — гово­ рится в докладе. — Однако мировая экономика может радикально ме­ няться за несколько десятилетий. Иллюстрацией к этому может служить взгляд на минувшие 30—50 лет. Полвека тому назад Япония и Германия всеми силами старались избежать преобразований. 30 лет назад Корея только-только начала подниматься над уровнем беднейших стран. И всего десять лет назад стало действительно ощутимым влияние на ми­ ровую экономику Китая».

Не менее крутые перемены ожидают мировую экономику. Согласно прогнозу, наиболее ярко выглядят перспективы России, динамика раз­ вития которой превысит показатели других развивающихся стран. Ав­ торы доклада полагают, что к середине XXI в. уровень жизни в стране будет выше, нежели в Германии и Италии, а по размеру экономики Рос­ сия превзойдет также Францию и Великобританию.

Российский ВВП на душу населения в 2050 г. достигнет 49 646 долл.

вгод (на 2003 г. — 2976 долл.). Соответственно экономика России сравня­ ется с итальянской в 2018 г., с французской — в 2024 г., с английской —

в2027 г., с немецкой — в 2028 г.

Результаты работы аналитиков Goldman Sachs базируются на пред­ посылке, что положительные тенденции, которые наблюдаются в эко­ номиках стран BRIC сегодня, сохранятся и в будущем. Рост объема ВВП относительно стран «большой шестерки» будет неуклонным, но особен­ но высокие его темпы (7—10% в год) сохранятся приблизительно в те­ чение 30 лет. В дальнейшем рост должен замедлиться, и, вероятно, лишь Индия будет к 2050 г. демонстрировать темпы роста, значительно пре­ вышающие 3% ВВП в год. Доклад содержит предположение, что, не­ смотря на рост благосостояния в четырех развивающихся странах, в це­ лом люди в них будут через 50 лет беднее, чем в шести индустриальных державах. За исключением России. А доход на душу населения в Китае может к концу периода приблизиться к нынешнему доходу в развитых экономических системах.