5. Паранойяльное

и шизофреническое время

В той мере, в какой паранойя существует как самостоятельная болезнь, а не стадия развития шизофрении, можно сказать, что восприятие времени здесь сводится к нулю. Даже не обсессивно-компульсивное повторение – становления нет вообще, нет и самой идеи хоть какого-то изменения, течения, движения по времени. Происходит это из-за необычайной стойкости аффекта у параноиков [Блейлер 2001] или, по выражению К. Леонграда, “застревания” параноиков на одном аффекте [Леонгард 1979], чуждых всякому движению и становлению. Развиваться и повторяться здесь решительно нечему, все сведено к одной точке – сверхценной идее или центральной идее паранойяльного бреда.

Время параноику просто не нужно – он живет вне его. Зато очень сильно развита сфера пространства. Параноик замечает все вокруг, хотя все свидетельствует об одном – об измене в случае бреда ревности, о том, что все обращают внимание на него при сенситивном бреде отношения, что все преследуют его при бреде преследования. Параноик никак не может опереться на время, но он очень сильно опирается на пространство. Чрезвычайно часто параноики убегают от преследователей, меняют место жительства или просто путешествуют, как Руссо, страдавший идеями преследования.

Хотя связь с редуцированным временем обсессивно-компульсивного расстройства несомненно существует. Бинсвангер в исследовании “случая Лолы” убедительно показал, как обсессия переходит в идею отношения и затем преследования [Бинсвангер 1999]. В тот момент, когда навязчивая идея перестает быть чуждой сознанию и тем самым превращается в сверхценную идею, время исчезает полностью. Если обсессивно-компульсивный человек еще пытается бороться за время, пусть даже путем попыток начать все сначала, при помощи “сизифова труда”, параноику не нужно уже и это.

Все сказанное служит доказательством гораздо большей семиотической насыщенности категории времени по сравнению с пространством. Так, семиотически богатые расстройства лично­сти, прежде всего шизоиды и истерики, формируют богатые темпоральные концепции. У шизоида это семиотическое антиэнтропийное движение времени в противоположную сторону по сравнению с обыденным временем. У истерика это сложные подставные и симулятивные отрезки времени, соответствующие травматическим стигмам на их теле. И наоборот, асемиотиче­ский депрессивный человек воспринимает время лишь как обузу, а обсессивно-компульсивный, который оперирует по большей части двумя типами знаков –“благоприятно” или “неблагоприятно”, доброе предзнаменование или дурное, можно или нельзя, – редуцирует время. Наконец параноик, все объекты вокруг которого семиотически сводятся к одному означающему – соответственно измене, отношению или преследованию – сводит время на нет.

Напротив, при шизофрении (конечно, при параноидной ее форме с развитым бредом и галлюцинациями) время становится одной из самых главных категорий. Но что это за время? Прежде всего это время асемиотическое, так как при остром психозе связи с реальностью полностью или почти теряются, и все “вокруг” состоит из одних только означающих, при стремлении к полному уничтожению денотатов. Зато означающих очень много, и они делают что хотят. И время при шизофрении делает что хочет. Оно нелинейно, многослойно, прошлое перепутывается с настоящим и будущим – то есть со временем происходит примерно то же самое, что в сновидении.

“Иногда, особенно в острых фазах болезни, наблюдается как бы временная “буря”, прошлое бурно смешивается с будущим и настоящим. Больной переживает то, что было много лет назад так, как если бы это происходило сейчас; его мечтания о будущем становятся реальным настоящим; вся его жизнь – прошлая, настоящая и будущая – как бы концентрируется в одной точке (telescoping – по терминологии экзистенциальной психиатрии). <...>

Когда его спрашивают об их значении либо о дальнейшем развитии событий, обычно он не в состоянии дать ответ. Его прошлая, настоящая и будущая жизнь становится как бы мозаикой мелких, иногда очень ярко переживаемых событий, которые не связываются в единую композицию” [Кемпинский 1998: 220–221].

Интересно, что примерно то же самое происходило в психоделических экспериментах Грофа, когда испытуемый психотизировался при помощи ЛСД или холотропного дыхания:

“В одно и то же время могут возникать сцены из разных исторических контекстов, они могут выглядеть значимо связанными между собой по эмпирическим характеристикам. Так, травматические переживания из детства, болезненный эпизод биологического рождения и то, что представляется памятью трагических событий из предыдущих воплощений, могут возникнуть одновременно как части одной сложной эмпирической картины. <...> Линейный временной интервал, господствующий в повседневном опыте, не имеет здесь значения, и события из различных исторических контекстов появляются группами, если в них присутствует один и тот же тип сильной эмоции или интенсивного телесного ощущения. <...> Время кажется замедленным или необычайно ускоренным, течет в обратную сторону или полностью трансцендируется и прекращает течение” [Гроф 1992: 35].

Отрицание линейного временного порядка, хронологии, выражено устами героя-шизофреника в романе С. Соколова “Школа для дураков”:

“Мне представляется, у нас с ним, со временем, какая-то неразбериха, путаница, все не столь хорошо, как могло бы быть. Наши календари слишком условны, и цифры, которые там написаны, ничего не означают и ничем не обеспечены, подобно фальшивым деньгам. Почему, например, принято думать, будто за первым января следует второе, а не сразу двадцать восьмое? Да и могут ли вообще дни следовать друг за другом, это какая-то поэтическая ерунда – череда дней. Никакой череды дней нет, дни приходят когда какому вздумается, а бывает, что и несколько сразу”.

В соответствии с этой идеологией действие в романе происходит нелинейно, то отскакивает назад, то забегает вперед. Один из главных героев, учитель географии Норвегов, умирает, но потом сам рассказывает о том, что он умер.

Эти особенности конструирования времени при шизофрении впрямую подводят нас к структуре временного дискурса при шизотипии.