Научные стремления 2011-2

страхователя или иного лица, ответственного за причинение вреда, либо в договоре не сказано, в чью пользу он заключен.

Третье лицо и в том и в другом договоре приобретает в момент его заключения право требовать от должника исполнения обязательства в свою пользу (ст. 400 ГК). Так, согласно п. 4 ст. 823 ГК в случае, когда ответственность за причинение вреда застрахована в силу того, что ее страхование обязательно, а также в других случаях, предусмотренных законодательством или договором страхования такой ответственности, лицо, в пользу которого считается заключенным договор страхования, вправе предъявить требование о возмещении вреда в пределах страховой суммы (лимита ответственности).

По нашему мнению, в этом заключается одно из главных отличий договора страхования ответственности за причинение вреда от договора с исполнением третьему лицу. Лицо по договору с исполнением третьему лицу вправе только принять исполнение по договору или отказаться от него, но право требовать данного исполнения у него отсутствует. В то время как выгодоприобретатель по договору страхования ответственности за причинение вреда при всех обстоятельствах является лицом, имеющим право требовать страховой выплаты, так как становится им уже в момент заключения договора.

В качестве довода, отрицающего рассмотрение договора страхования ответственности в качестве договора в пользу третьего лица, в литературе часто указывается невозможность применения в договоре страхования ответственности положения п. 4 ст.400 ГК (п.4 ст. 430 Гражданского кодекса Российской Федерации [6] (далее – ГК РФ)), согласно которому в случае, когда третье лицо отказалось от права, предоставленного ему по договору, кредитор может воспользоваться этим правом, если это не противоречит законодательству и договору. Согласно данной позиции, так как обязательство между сторонами не может порождать обязанностей для третьих лиц (п. 3 ст. 289 ГК, п. 3 ст. 308 ГК РФ), то «договор страхования не может порождать для потерпевшего обязанность принять надлежащее исполнение от страховщика» [7, с.5]. На основании этого авторы полагают, что если потерпевший заявит требование напрямую страхователю как стороне в деликтном обязательстве и тот возместит ему вред, то страхователь в силу того, что по договору страхования страховое возмещение выплачивается только выгодоприобретателю, лишается права на исполнение данного обязательства в его пользу [2, с.11].

Следует согласиться, что конструкция договора страхования ответственности за причинение вреда не предусматривает наличие у страхователя права требования о выплате страхового возмещения в свою пользу. Так, например, согласно п. 3 ст. 823 ГК договор страхования ответственности считается заключенным в пользу лиц, которым может быть причинен вред, даже если договор заключен в пользу страхователя или иного лица, ответственного за причинение вреда, либо в договоре не сказано, в чью пользу он заключен.

431

Но и это обстоятельство, по нашему мнению, не исключает рассмотрение его в качестве договора, заключенного в пользу третьего лица. Так как согласно п.4 ст. 400 ГК кредитор по договору в пользу третьего лица вправе воспользоваться правом, от которого третье лицо отказалось, только если это не противоречит законодательству и договору. Законодательное регулирование договора страхования ответственности за причинение вреда, как уже указывалось выше, исключает предоставление кредитору такого права, так как

вином случае это противоречило бы его правовой природе и экономическому существу страховых отношений. В связи с этим положения п.4 ст. 400 ГК к договору страхования гражданской ответственности за причинение вреда применяться не могут.

Обоснованность рассмотрения договора страхования ответственности за причинение вреда в качестве заключенного в пользу третьего лица подтверждается также следующим. В соответствии со ст. 941ГК юридическое лицо или гражданин, застраховавшие свою ответственность в порядке добровольного или обязательного страхования в пользу потерпевшего, возмещают разницу между страховым возмещением и фактическим размером ущерба только в случае, если страхового возмещения, выплаченного в пределах лимита ответственности, является недостаточно, чтобы компенсировать причиненный вред. Из чего следует, что потерпевший может предъявить требование о возмещении вреда страхователю только в случае и в части превышения размером вреда размера страхового возмещения. Как указывается

вп. 11 Постановления Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 24.06.2004 N 9 «О судебной практике по делам о возмещении вреда, причиненного транспортными средствами» [8], суд не вправе освободить страховщика от выплаты страхового возмещения по тем мотивам, что вред возмещен непосредственно владельцем транспортного средства, виновным в совершении дорожно-транспортного происшествия. В таких случаях полученная сумма от непосредственного владельца транспортного средства зачисляется в счет возмещения вреда, если лимита ответственности страховщика оказалось недостаточно. Когда страховое возмещение полностью покрывает причиненный ущерб, то полученное выгодоприобретателем возвращается как неосновательно приобретенное (п. 4 ст. 972 ГК).

Решение вопроса о квалификационной принадлежности договора страхования гражданской ответственности за причинение вреда имеет не только теоретическое, но и важное практическое значение, так как влияет на определение правового статуса «третьих лиц» (выгодоприобретателей), участвующих в соответствующем рассматриваемому договору гражданскоправовом обязательстве. При этом только конструкция договора «в пользу третьего лица» предоставляет выгодоприобретателю одно из основных его прав

– требования к страховщику осуществить выплату страхового возмещения. Анализ правоприменительной практики позволяет сделать вывод о том,

что судами Республики Беларусь воспринята позиция квалификации договора страхования гражданской ответственности за причинение вреда в качестве

432

договора в пользу третьего лица. Однако, применение норм о данном договоре к рассмотрению разного рода страховых споров единообразием, к сожалению, не отличается.

С одной стороны, суды удовлетворяют иски выгодоприобретателей к страховщикам о выплате страхового возмещения, признавая наличие у них самостоятельного права требования в данном обязательстве [9] по модели договора в пользу третьего лица. С другой, отказывают в удовлетворении некоторых требований выгодоприобретателей, указывая, что они вытекают из обязательства вследствие причинения вреда, так как в договорных отношениях выгодоприобретатель и страховщик не состоят.

Так, например, Постановлением Президиума Минского городского суда от 27 января 2010 года [10] были отменены решения судов первойи второй [11] инстанций, удовлетворивших требование о взыскании морального вреда как потребителя, использующего страховую услугу, и недоплаченного страхового возмещения как пострадавшего в ДТП гражданина Х. к страховщику БРУСП «Б», застраховавшему ответственность виновника по обязательному страхованию гражданской ответственности владельцев транспортных средств.Как усматривается из постановления надзорной инстанции, судами не была учтена природа договора обязательного страхования гражданской ответственности владельцев транспортных средств как договора в пользу третьего лица, а также особенности правового статуса выгодоприобретателя. По мнению суда, стороны по данному делу между собой в договорных отношениях не состоят, требование Х. вытекают из обязательства по возмещению вреда, причиненному его имуществу, а не из договора страхования, следовательно, моральный вред возмещению не подлежит [10].

По нашему мнению, проблема заключается в том, что правоприменительной практикой не всегда учитывается обстоятельство, что гражданско-правовая конструкция страхования ответственности за причинение вреда предполагает наличие двух обязательств: страхового и деликтного (из причинения вреда) одновременно. Именно это «одновременное» наличие опосредуется правовой конструкциейдоговора страхования ответственности, заключенного в пользу третьего лица, и приводит к совпадению в одном лице сторон из двух разных обязательств: деликвента (виновника) со страхователем и потерпевшего с выгодоприобретателем. При этом к страхователю выгодоприобретатель имеет требование, вытекающее из договора страхования, а к деликвенту, следующее из обязательства из причинения вреда.

Проведенный в настоящей статье анализ свидетельствует о необходимости глубоко научного теоретического осмысления как самой природы отношений по страхованию гражданской ответственности, так и правовых конструкций, ее опосредующих. А полученные результаты помогут разрешить многие практические проблемы, возникающие при применении норм о данном виде страхования, некоторые из которых мы попытались обозначить.

433

Литературные источники

1.Смирнов. В.В. Залог и страхование / В.В.Смирнов. - Киев, 1995. – 280 с.

2.Бартош, В.М. К вопросу о классификационной принадлежности договора страхования риска гражданской ответственности / В.М.Бартош //Юридический мир. – 2002. - №9. – с.4-13.

3.Гражданское право. Учебник. Часть II / А.П.Сергеев [и др.]; под ред. А.П.Сергеева, Ю.К.Толстого. - М., 1998. – 784 с.

4.Брагинский, М.И. Договор страхования / М.И.Брагинский. - М.: Статут, 2000. - 172 с.

5.Гражданский кодекс Республики Беларусь: Кодекс Респ. Беларусь, 7 дек. 1998 г., № 218 – З: Принят Палатой представителей 28 окт. 1998 г.: Одобр. Советом Респ. 19 нояб. 1998 г.: В ред. Закона Респ. Беларусь от 10.01.2011 г., № 241-З// Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2011.

6.Гражданский кодекс Российской Федерации: Кодекс Российской Федерации, 26 января 1996 г. N 14-ФЗ: принят ГД ФС РФ 22.12.1995г.: в ред. от 07.02.2011г. N 4- ФЗ//КонсультантПлюс: Россия. Технология 3000 [Электронный ресурс]. /ООО

«ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2011.

7.Захаров, Ю.Ю. Применение статьи 430 ГК РФ к договорам страхования с назначением выгодоприобретателя / Ю.Ю.Захаров // Арбитражная практика. - 2002. - № 11(20) – с.3-7.

8.О судебной практике по делам о возмещении вреда, причиненного транспортными средствами: Постановление Пленума Верховного Суда Республики Беларусь, 24 июня 2004 г. N 9: в ред. постановлений Пленума Верховного Суда от 28.09.2005г. N 10, от 21.12.2006г. N 12//Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс]. /ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2011.

9.Об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств: Закон Российской Федерации, 25 апреля 2002 г. N 40-ФЗ: в ред. Закона РФ от 07.02.2011г. N 4-ФЗ//Консультант Плюс: Россия. Технология 3000 [Электронный ресурс]. /ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2011.

10.Архив Президиума Минского городского суда за 2010 г. - Постановление Президиума Минского городского суда от 27 января 2010 г.

11.Архив Минского городского суда за 2009 г. - Определение судебной коллегии по гражданским делам Минского городского суда от 6 августа 2009 г. по делу № 44-Г- 10/10.

Tsyba Y.D.

THE CONTRACT OF INSURANCE OF A CIVIL LIABILITY AS THE CONTRACT IN FAVOR OF THE THIRD PERSON: PROBLEMS OF THE THEORY AND LAW

ENFORCEMENT PRACTICE

The Academy of Public Administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk

Summary

The author analyses the legal nature of the contract of insurance of a civil liability regarding its definition as the contract concluded in favor of the third person and puts forward proposals to perfect the legislation and its law enforcement practice.

434

УДК 347.4 (476)

Шевченко А.П.

О НОРМАТИВНОМ ЗАКРЕПЛЕНИИ ИНВЕСТИЦИОННЫХ ДОГОВОРОВ В ГРАЖДАНСКОМ КОДЕКСЕ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

Белорусский государственный университет, Минск

Процесс осуществления инвестиционного проекта может опосредоваться различными договорными формами. Среди них особое значение принадлежит инвестиционным договорам между инвестором и Республикой Беларусь, а также между инвестором и организатором инвестирования (далее, если не указано иное, – инвестиционные договоры). Это обусловлено тем, что именно в связи с исполнением данных соглашений достигается окончательный результат реализации совокупности мероприятий по вложению инвестиций в тот или иной объект инвестирования. Отечественным правом системная и комплексная регламентация названных договоров не обеспечивается, что предопределяет актуальность проблемы их нормативного закрепления в одном законодательном акте. Целью настоящего исследования является разработка теоретической базы для юридического регулирования обозначенных договоров во взаимосвязи. Исследование проведено в отношении релевантных предписаний законодательства Республики Беларусь и доктринальных источников с применением методов правового анализаи научного моделирования.

Ключевыми источниками правовой регламентации инвестиционного договора с государством являются Инвестиционный кодекс Республики Беларусь и Декрет Президента Республики Беларусь от 6 августа 2009 г. № 10 «О создании дополнительных условий для инвестиционной деятельности в Республике Беларусь». Инвестиционный договор между инвестором и организатором инвестирования является непоименованным в законодательстве соглашением, но нередко используемым в гражданском обороте [1]. К нему применяются общие положения Гражданского кодекса Республики Беларусь (далее – ГК) о сделках, обязательствах и договоре. В силу этого соглашения одна сторона (инвестор) принимает на себя обязанность по обеспечению финансирования инвестиционного проекта, а вторая сторона (организатор инвестирования) обязуется осуществить фактические действия по его реализации за вознаграждение.

Инвестиционные договоры опосредуют имущественные стоимостные отношения, основанные на равенстве и автономии воли сторон, чем обусловлена их принадлежность к сфере гражданско-правового регулирования [2, с. 91-96]. В этой связи, представляется целесообразным рассмотреть вопрос о возможности закрепленияназванных договоров в ГК. Следует отметить, что включение норм об этих соглашениях в данный законодательный акт обеспечило бы, во-первых, определенность в отношении юридической природы инвестиционного договора с Республикой Беларусь, во-вторых, возможность применения к инвестиционному договору между инвестором и организатором инвестирования, прежде всего, предписаний, которые отражают специфику его

435

регламентации.Оценка необходимости нормативного закрепления инвестиционных договоров в ГК требует определения их места в подотрасли гражданского права «Обязательственное право». Место предписаний о том или ином обязательстве либо виде обязательств в рамках данной подотрасли определяется с учетом деления обязательственных правоотношений на группы способом, отличным от дихотомии[3, с. 399-403].

Проблеме установления критерия соответствующей классификации гражданско-правовых договоров традиционно уделялось значительное внимание в работах цивилистов. Большинство исследователей в качестве общего классификационного основания рассматривают правовую цель, результат или направленность обязательства [4, с. 124-131]. При этом кардинальных отличий в дефинициях этих понятий, предлагаемых учеными, как правило, не имеется. По нашему мнению, в качестве критерия деления договорных обязательств на группы следует рассматривать их цель, под которой понимаем предвосхищение конечного юридического или экономического результата, получаемого в связи с исполнением договора. По данному основанию обязательственные правоотношения могут быть классифицированы на такие группы, как обязательства по передаче имущества в собственность, обязательства по передаче имущества в пользование, обязательства по выполнению работ и оказанию услуг, обязательства по достижению общей (единой) для участников цели (общецелевые договоры или договоры о совместной деятельности) и др. В рамках таких групп возможно дальнейшее деление обязательственных правоотношений на подгруппы [3,

с. 399-403].

Цель, которую преследуют стороны инвестиционных договоров, состоит в реализации инвестиционного проекта, то есть осуществлении комплекса мероприятий по вложению инвестиций в определенный объект (объекты) инвестирования. Предопределяет ли она отнесение данных договоров в группе общецелевых обязательств? По мнению Ю.В.Романца, «квалифицирующим признаком любых общецелевых обязательств, отграничивающим их от остальных договоров … является единство цели для всех участников договора», что выражается в организации деятельности лиц, преследующих такую цель [5]. При этом к обстоятельствам, подтверждающим наличие общей цели, автор относит то, что ни один из участников 1) не приобретает у другого участника товары, работы, услуги (отсутствие противоположных интересов) и 2) не обогащается за счет другого участника [5].

Направленность инвестиционного договора с Республикой Беларусь на организацию сотрудничества инвестора и государства по реализации инвестиционного проекта, а также отсутствие приведенных Ю.В.Романцом «подтверждающих» обстоятельств позволяют отнести его к группе общецелевых обязательств. Однако при заключении такого договора часто не наблюдается объединение сторонами имущественных вкладов, в связи с чем возникает вопрос, может ли это воспрепятствовать его отнесению к названной группе обязательств. По мнению А.Б.Савельева, рассматривающего договор о

436

совместной деятельности в широком смысле, этот договор «не требует по существу объединения имущества или иных вкладов участников, достаточно лишь договориться о совместном достижении какой-либо цели» [6, с. 283]. Ю.В.Романец, не соглашаясь с данным подходом, полагает, что «вряд ли существуют гражданские общецелевые договоры, не требующие внесения участниками имущественных вкладов в той или иной форме» [7, с. 132]. Думается, что критерий внесения имущественных вкладов выступает основой для выделения лишь отдельных видов общецелевых договоров, таких, как договор простого товарищества и учредительный договор. В этой связи, дляотнесения договора к группе общецелевых обязательств достаточно наличия единой цели, ради достижения которой его сторонами осуществляется совместная деятельность. При этом конечная цель инвестиционного договора с Республикой Беларусь как общецелевого договора «может выражаться в достижении различных экономических и юридических результатов» [7, с. 127]. Так, по окончании реализации инвестиционного проекта Республика Беларусь достигает пополнения бюджета за счет уплаты налогов, сборов, иных обязательных платежей; создания новых рабочих мест; развития производственной и социальной инфраструктуры; обучения местных кадров и повышения их квалификации. Результат, на достижение которого направлена работа инвестора, заключается в получении прибыли (дохода).

Цель осуществления инвестиционного проекта применительно к договору между инвестором и организатором инвестирования имеет иной статус. Она отступает на второй план, поскольку преследуемые сторонами интересы не являются тождественными. Так, инвестору необходим результат реализации инвестиционного проекта (введенный в эксплуатацию объект недвижимости, готовый к функционированию магазин, модернизированное предприятие как имущественный комплекс и т.д.), а организатор инвестирования заинтересован в получении вознаграждения за осуществление требуемого комплекса мероприятий. По сути, последним оказывается специфическая услуга, которая заключается в совершении действий, направленных на реализацию инвестиционного проекта. По итогам осуществления организатором инвестирования такой деятельности инвестору, как правило, передается некий овеществленный результат (возведенное здание, предприятие как имущественных комплекс и др.), что нетипично для договора оказания услуг.

Таким образом, инвестиционный договор с Республикой Беларусьможет быть отнесен к группе общецелевых договоров (договоров о совместной деятельности), а сущность договора между инвестором и организатором

проблемы видится в конструировании инвестиционного договора между инвестором и организатором инвестирования как отдельного договорного вида в ГК с учетом его принадлежности к группе обязательств по выполнению работ и оказанию услуг. Правовое регулирование инвестиционного договора с

437

Республикой Беларусь следует сохранить в актах инвестиционного законодательства с указанием на субсидиарное применение к нему гражданского законодательства.

Литературные источники

1.Шевченко, А. П. Юридическая квалификация понятия «инвестиционный договор»: доктринальные подходы, законодательство, практика / А. П. Шевченко // Консультант

Плюс: Беларусь. Версия Проф. Технология [Электронный ресурс] / ООО

«ЮрСпектр». – Минск, 2011.

2.Шевченко, А.П. Правовая природа инвестиционного договора с Республикой Беларусь: проблема отраслевой принадлежности / А.П.Шевченко // Промышленноторговое право. – 2010. – № 11. – С. 91-96.

3.Брагинский, М.И. Договорное право. Книга первая: Общие положения / М.И.Брагинский, В.В.Витрянский. – Изд. 3-е, стереотипное. – М.: «Статут», 2001. – 848 с.

4.Сокол, П.В. Инвестиционный договор как гражданско-правовая форма инвестирования в жилищное строительство: дисс. … канд. юрид. наук: 12.00.03 / П.В.Сокол. – Самара, 2002. – 210 с.

5.Романец, Ю.В. Договор простого товарищества и подобные ему договоры (вопросы теории и судебной практики) / Ю.В.Романец // СПС «Консультант Плюс: Версия Проф» [Электронный ресурс]. – М., 2011.

6.Савельев, А.Б. Договор простого товарищества в российском гражданском праве / А.Б.Савельев // Актуальные проблемы гражданского права / под ред. М.И.Брагинского. – М.: Статут, 1998. – С. 276-329.

7.Романец, Ю.В. Система договоров в гражданском праве России / Ю.В.Романец. – М.: Юристъ, 2004. – 496 с.

Shevchenko A.P.

ABOUT NORMATIVE REGULATION OF INVESTMENT CONTRACTS

IN THE CIVIL CODE OF THE REPUBLIC OF BELARUS

BelarusianStateUniversity, Minsk

Summary

The article examines the issue of introduction of the investment contract with the state and the investment contract between an investor and an organizer of investing in the Civil Code of the

Republic of Belarus (hereinafter referred to as ―CC‖). The author comes to the conclusion that these contracts belong to different groups of contracts: the group of common-goal agreements and the group of agreements on carrying out of work and rendering services. Therefore, the grounds for joint regulation of them in the CC are absent. Consequently, it is proposed to preserve the regulation of the first contract in the investment legislation and to introduce the latter one in the CC.

438

УДК 343.231

Юльский Р.Е.

ЮРИДИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ МНОЖЕСТВЕННОСТИ ПРЕСТУПЛЕНИЙВ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ И РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ

Белорусский государственный университет, Минск

Проблема, связанная с определением юридического значения множественности преступлений, вызывает интерес ученых и практикующих юристов как в Республике Беларусь, так и в других странах. Определение круга правовых последствий, которые влекут за собой случаи множественности преступлений, самым непосредственным образом связано с реализацией на практике базовых принципов уголовного закона и уголовной ответственности.

Врамках настоящей статьи будет проведен сравнительный анализ законодательных подходов к определению юридического значения множественности преступлений в уголовном праве Республики Беларусь и Российской Федерации.

Под множественностью преступлений в доктрине уголовного права и судебной практике как Республики Беларусь, так и Российской Федерации понимается совершение одним лицом двух или более преступлений, каждое из которых сохраняет свое уголовно-правовое значение [1, с. 25; 4, с. 626].

Вто же время, несмотря на единство взглядов ученых и правоприменителей обеих стран относительно понятия множественности преступлений, подходы к определению юридического значения данного негативного социального явления существенно различаются.

Как российское, так и белорусское уголовно-правовое законодательство предусматривает повышенную уголовную ответственность за совершение одним лицом двух или более преступлений, сохранивших свое уголовноправовое значение. Однако механизм усиления уголовной репрессии при множественности преступлений в Республике Беларусь действует как при дифференциации уголовной ответственности, так и при ее индивидуализации.

Вуголовном же законодательстве Российской Федерации на сегодняшний день факт совершения одним лицом двух или более преступлений учитывается только при назначении наказания.

ВРеспублике Беларусь в основном сохранен тот законодательный подход к юридическим последствиям множественности преступлений, который был заложен еще в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года. Однако, следует отметить, что в Уголовном кодексе Республики Беларусь 1999 г. (далее – УК Республики Беларусь) законодатель отказался от термина «особо опасный рецидивист». В настоящее время на индивидуализацию ответственности при назначении наказания оказывает влияние «простой», опасный или особо опасный рецидив (ст.ст. 43 и 65 УК Республики Беларусь).

Особенности белорусского подхода к определению юридических последствий множественности преступлений выражаются в следующем. Во-

439

первых, выделение в некоторых нормах статей Особенной части УК Республики Беларусь в качестве средств дифференциации уголовной ответственности квалифицирующих признаков повторности или рецидива оказывает непосредственное влияние на квалификацию преступлений. Вовторых, совершение двух или более преступлений, сохранивших свое уголовноправовое значение, согласно п. 1 ч. 1 ст. 64 УК Республики Беларусь может учитываться при назначении наказания.

Согласно нормам действующего УК Республики Беларусь совершение двух или более преступлений, образующих повторность или рецидив, выступает квалифицирующим признаком ряда составов преступлений. При этом законодатель в некоторых случаях различает ситуации, когда квалифицирующим признаком является только рецидив преступлений (например, уклонение родителей от возмещения расходов, затраченных государством на содержание детей, находящихся на государственном обеспечении, совершенное лицом, ранее судимым за уклонение от возмещения таких расходов – ч. 3 ст. 174 УК Республики Беларусь). В иных случаях УК Республики Беларусь не проводит различий между совершением двух или более тождественных или однородных преступлений лицом, не привлекавшимся к уголовной ответственности ни за одно из них (повторность, не сопряженная с судимостью), и ситуацией, когда второе и последующие преступления совершаются лицом, уже судимым за тождественные или однородные преступления (рецидив) (например, кража, совершенная повторно

– ч. 2 ст. 205 УК Республики Беларусь). Кроме того, действующий УК Республики Беларусь содержит ряд статей, в которых повторность, не сопряженная с судимостью, выступает квалифицирующим, а рецидив – особо квалифицирующим признаком (например, ч. 2 ст. 430 УК Республики Беларусь предусматривает ответственность за получение взятки повторно, а ч. 3 ст. 430 УК Республики Беларусь – за получение взятки лицом, ранее судимым за получение взятки).

Влияние множественности преступлений на квалификацию в соответствии с положениями УК Республики Беларусь проявляется еще и в том, что особо опасный рецидив может выступать в качестве признака субъекта преступления (например, злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения, исполняющего наказание в виде лишения свободы, совершенное лицом, допустившим особо опасный рецидив (ч. 2 ст. 411 УК Республики Беларусь)).

В Республике Беларусь при назначении наказания юридическое значение множественности преступлений проявляется в следующем. Совершение преступления лицом, ранее совершившим какое-либо преступление, согласно нормам ст. 64 УК Республики Беларусь может выступать обстоятельством, отягчающим ответственность. Белорусским законодателем предусмотрены специальные привила назначения наказания при так называемой повторности преступлений, не образующей совокупности (ст. 71 УК Республики Беларусь),

440