1608]. P. 2.}, но нет солнечных лучей; / Жизненный сок мира сошел на нет /

животворящий бальзам выпит отсасывающей жидкость землей, / и будто на одре

смертном жизнь - она усохла, / - она мертва и предана земле, но все это

кажется достойным смеха / в сравнении со мной, ибо я - их эпитафия.]

Обратим внимание на упоминаемый здесь "животворящий бальзам". После

Парацельса это сочетание стало синонимом "жизненного эликсира", и само

понятие ассоциировалось более с алхимическими, нежели с медицинскими

практиками. Алхимические аллюзии крайне важны для понимания этого

стихотворения, как мы увидим ниже. Пока же укажем на одну немаловажную

астрологическую деталь - абсолютно внятную современникам Донна, - ибо знание

азов астрологии входило тогда в самое "неспециальное" образование {Нестеров

А. Астрологические контексты елизаветинской поэзии / Власть, судьба,

интерпретация культурных кодов. Саратов, 2003. С. 209-260.}. Зимнее

солнцестояние происходит в знаке Козерога. Знак этот является домом Сатурна.

В общераспространенной символике той эпохи Сатурн олицетворял разрушительную

работу времени {Klibansky R., Panofsky E, Saxl F. Saturn and Melancholy.

London, 1964.}, а в алхимии связывался со стадией nigredo - "распускания

материи" до первовещества, о чем мы уже упоминали выше. Среди алхимических

операций, обязательных для этой стадии, присутствует и операция кальцинации

- прокаливания до шлакообразного вещества, призванная получить чистую,

беспримесную материю, соотносимую со стихией "земли", в которой отсутствует

малейшая примесь стихии "воды". Таким образом, мы видим, что "мертвая" земля

в разбираемом стихотворении - не столько порожденный фантазией поэта образ,

сколько вполне конкретная алхимическая аллюзия.

В следующей строфе алхимическая образность получает дальнейшее

развитие:

Study me then, you, who shall lovers bee

At the next world, that is, at the next Spring:

For I am every dead thing,

In whom love wrought new alchemic.

For his art did expresse.

A quinessence even from nothingnesse,

From dull privations, and I am re-begot

Of absence, darknesse, death; things which are not.

[Что ж - посмотрите внимательно на меня, вы, кто будете любовниками / в

следующем мире, то есть следующей весной: / ибо я - всецело мертв/ и во мне

любовь творит новый алхимический процесс, / который выражает искусство

Смерти. / Я - квинтэссенция ничто, / <извлеченная> из лишенности чего бы то

ни было, возрожденный, <я состою> / из отсутствия, тьмы, смерти; из того,

что не имеет бытия.]

Как мы говорили выше, алхимик проводит материю через смерть и

воскрешает ее обновленной и исцеленной -такой, которой она предстанет после

Второго Пришествия, в мире, где "новое небо и новая земля, ибо прежнее небо

и прежняя земля миновали" (Откр. 21, 1). Мысль Донна продолжает развиваться

в алхимически-религиозном контексте - именно он позволяет дерзновенно

уравнять пришествие Христа и возвращение весны. Однако дальше Донн поясняет,

что речь идет об особой алхимии, - происходящая с ним трансмутация ведет не

к вечной жизни, но - к смерти. Продукт алхимических операций - Философский

Камень, являющийся квинтэссенцией четырех стихий: "земли", "воды", "воздуха"

и "огня". Лирический же герой "Ноктюрна" есть квинтэссенция четырех вещей,

не обладающих самостоятельным бытием: "лишенности, отсутствия, тьмы и

смерти".

Донн продолжает развертку этой алхимической метафоры в следующей

строфе:

All others, from all things, draw all that's good,

Life, soule, forme, spirit, whence they being have;