1993. С. 118. См. Также письмо Донна Джорджу Гарранду 14 апреля 1612 г.:

Gosse E. The Life and Letters of John Donne. Vol. 1. Gloucester, MA, 1959.

P. 302.}. Однако при этом упускается из вида тот факт, что хвалы воздаются

вовсе не земной, конкретной личности умершего - оплакивается "идеальный

человек". То есть жанр жестко предполагает философско-дидактический характер

текста.

Если прочесть внимательно "Элегию на смерть леди Маркхэм", мы увидим,

что в ней присутствуют как бы несколько сквозных смысловых планов. Развертка

их предопределена самим началом стихотворения: "Человек есть мир, а Смерть -

Океан..." (Ту же метафору мы видели в "Обращениях к Господу...")

Противопоставление земной тверди и воды вводит тему сотворения мира.

Следующая же строка совмещает в себе два смысла: "Смерти-океану определено

покрывать низменности этого мира" и "Смерти отдано лишь несовершенное,

тленное в человеке, его низменная часть". Тем самым Донн отсылает читателя к

строкам "Первого послания Коринфянам" (15, 44-51), читаемым во время

заупокойной службы: "Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и

написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух

животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый

человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. Каков

перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы

носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам,

братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не

наследует нетления". Так вводится эсхатологическая тема воскресения и

Страшного Суда. Однако христианское учение о воздаянии предполагает, что в

каждом человеке воплощается вся история мира, от грехопадения Адама. Тем

самым леди Маркхэм - воплощение всего человечества. Вряд ли в таком случае

панегирический тон Донна столь уж неуместен. Далее, в строках 7 и 8 он

говорит о слезах скорби (tears of passion), захлестывающих близких покойной,

что "они покрывают нашу твердь" - "above our firmament". Фактически, Донн

точно цитирует 7-й стих 1-й главы "Книги Бытия" в авторизованной версии

короля Иакова: "And God made the firmament, and divided the waters which

were under the firmament from the waters were above the firmament" - "И

создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над

твердью". Подчеркнем, что номер строки в стихотворении Донна соответствует

номеру соответствующего стиха "Книги Бытия" {О нумерологических контекстах у

Донна и слизаветинцев см.: Нестеров А. К последнему пределу. Джон Донн:

портрет на фоне эпохи // Литературное обозрение. Э 5, 1997. С. 12-26;

особенно, с. 19-20 и прим. 66 на с. 25.}.

Следом идет упоминание о "слезах, которые душе дозволено лить о своем

грехопадении" - тема сотворения мира сменяется темой изгнания из Рая, а

упоминание Ноя несколькими строками ниже отсылает к истории Потопа.

Следующая строка, повествующая о том, что человек ядовит более, чем самый

ядовитый гад, и постоянно сам себя жалит, находит свое объяснение в пассаже

из последней проповеди Донна, прочитанной им в ожидании собственной кончины:

"То, что мы именуем жизнью, есть всего лишь Hebdomada mortium, Неделя

смертей, семь дней, семь времен нашей жизни, проведенной в умирании, семижды

пройденная смерть; и затем конец. Наше рождение умирает в детстве, наше

детство умирает в юности, юность со всем прочим умирает в старости, старость

в свой черед умирает, и подводит конец всему. И не то чтобы они, юность наша

из детства или старость из юности, возникали друг из друга, как Феникс из

пепла другого Феникса, который только что умер, нет: но как оса или гадюка

из отбросов, или как Змея из навоза. Наша юность хуже, чем наше детство, и

наша старость хуже, чем юность. Наша юность жаждет и алчет, и после того

пускается грешить, чего детство наше еще не ведало. А старость наша

кручинится и злится, потому что уже не в силах греховодничать, как умела

юность..." {Пер. О. А. Седаковой. См. "Схватка смерти" в настоящем издании.}

Далее, говоря, что "слезы - ложные стекла, глядя <на мир> сквозь них, мы все

видим покрытым туманом страсти или скорби", Донн отсылает нас к словам

Апостола Павла: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно,

тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я

познан" (1 Кор. 13, 12). Чуть ниже упоминание о плоти, очищаемой смертью,

вновь возвращает нас к канону чтения во время заупокойной службы: "Говорю

вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при

последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы

изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему

облечься в бессмертие" (1 Кор. 15, 51-53). Тленное, персть земная должна

быть преображена, "как китайцы... погребая <в печи> глину, извлекают фарфор;

так эта могила, ее лембик, очистит алмазы, рубины, сапфиры, жемчуг и золотую

руду, из которых состояла ее плоть, <и> душа облечется этой обновленной

плотью, подобно тому, как Господь, когда Его последний пожар уничтожит мир,

сотворит тот заново и даст ему имя: извлечет эликсир всего сущего".

Упоминание здесь "лембика", алхимического сосуда, несомненно говорит о

герметическом контексте данного фрагмента {Это было замечено Э. Крэшо В:

Crashaw E. Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision / John Donne. Essays